Три лица академии

В XVIII веке российской наукой руководили люди, которых вряд ли можно назвать учеными. Однако это не помешало ей добиться выдающихся результатов.

В первый век своего существования колыбель российской науки пребывала в неустойчивом состоянии. Академия страдала и от плохой организации, и от хронической нехватки средств. Можно лишь удивляться, как много ей при этом удалось сделать. Речь идет не только о научных исследованиях, издании книг, экспедициях, но и о том, что число исконно российских академиков к концу XVIII века выросло с нуля до 50%. Зависимость академии от императорской власти вела к тому, что ее неизменно возглавляли люди, близкие ко двору. К этой категории относились и первый президент Лаврентий Блюментрост, и самый долговечный из академических начальников (оставался в должности 52 года!) граф Кирилл Разумовский, и первая в мире женщина, управлявшая Академией наук, – княгиня Екатерина Дашкова.

Из рода лекарей

Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост был уроженцем России. Звучную фамилию, которая переводится как «цветы, дающие утешение», его предки, возможно, получили по названию вестфальской деревушки, где выращивались лекарственные травы. Отец будущего президента Академии наук уже в почтенном возрасте перебрался в Москву и стал лейб-медиком при дворе царя Алексея Михайловича. По свидетельству современников, пациенты так ценили этого доктора, что много лет хранили его рецепты как драгоценность.

Первый президент Академии наук Лаврентий Блюментрост. Гравюра XIX века

Придворными врачами стали и трое его сыновей, из которых родившийся в 1692 году Лаврентий был младшим. В Москве он окончил школу пастора Эрнста Глюка, а потом отправился в Европу. Слушал лекции в Галле, Оксфорде, учился в Лейдене, где получил – в 21 год! – степень доктора медицины. Молодой врач, свободно владевший четырьмя языками, он мог сделать карьеру в любой европейской стране, но предпочел Россию, где Петр I всячески привечал специалистов, включая медиков. Взлету Лаврентия во многом поспособствовал его брат Иван Блюментрост, сопровождавший царя в военных походах. В 1714 году нового представителя династии лекарей назначили врачом любимой сестры Петра Натальи Алексеевны, а потом снова послали за границу. Формально – повышать квалификацию, а на деле – привлекать на русскую службу ученых. Выполняя оба поручения, Лаврентий устроился на стажировку в знаменитый анатомический кабинет голландца Фредерика Рюйша. В 1717 году Петр купил по совету Блюментроста здешнюю богатейшую анатомическую коллекцию за огромную сумму в 50 тыс. флоринов. Именно она стала основой собрания Кунсткамеры, первого русского музея.

Возвращаясь, царь забрал Блюментроста с собой в Россию, дав ему новое задание – изучить свойства открытых в Олонце минеральных вод. После смерти в 1719 году царского лейб-медика Роберта Арескина устроитель первого российского курорта занял его место. Впрочем, не ограничиваясь лечением Петра и присмотром за его библиотекой и Кунсткамерой, талантливый и честолюбивый врач претендовал на роль главного советника по науке. Он писал, что «библиотека и Кунсткамера мало принесут пользы, если не будут вызваны ученые люди, исключительно посвятившие себя наукам». Блюментрост же напомнил самодержцу об идее создания Академии наук, о чем шла речь на встрече Петра с немецким ученым Готфридом Вильгельмом Лейбницем в 1716 году (Блюментрост исполнял тогда роль переводчика).

Инициатива наказуема: лейб-медику велели составить проект академии. 22 января 1724 года он был одобрен Петром, а 28-го утвержден Сенатом. В президенты академии прочили известного немецкого ученого-энциклопедиста Христиана Вольфа, но тот в Петербург не поехал. Однако помогал Блюментросту, с которым был в хороших отношениях, вербовать в разных странах будущих академиков. В Россию прибыло немало ученых, в том числе швейцарские математики Якоб Герман, Николай и Даниил Бернулли, немецкий философ и физик Георг Бернгард Бюльфингер, французский астроном Жозеф-Николя Делиль. Им обещали большие зарплаты (Вольфу сулили в год 2400 рублей – втрое больше, чем он получал в Галле), казенное жилье и дрова.

После смерти Петра Великого его преемница Екатерина I подтвердила все обещанные академикам привилегии. 27 декабря 1725 года состоялось первое торжественное публичное заседание Академии наук и художеств, как она тогда называлась, а Блюментрост еще до этого стал ее президентом. Он умел ладить со всеми: императрицей, сановниками, учеными. Историк Готлиб Зигфрид Байер, один из отцов норманнской теории происхождения Российского государства, восхищенно писал на родину: «Г-н президент Блюментрост – человек большой учености, исключительного ума и редкой обходительности. Каждое воскресенье мы собираемся все вместе… и время проводится больше в приятной беседе, чем в других развлечениях». Сам Блюментрост так оценивал свои заслуги в письме Вольфу: «Хотя академия могла бы иметь более славного и ученого президента, однако не знаю, нашла ли бы она более усердного, который бы с такой ревностью, как я, хлопотал о ее благосостоянии».

Первый лист доношения Л.Л. Блюментроста в Кабинет ее императорского величества о строительстве Библиотеки, Кунсткамеры и академического дома. 9 февраля 1726 года

Двоевластие и безвластие

Первое время президент активно участвовал в работе академии и управлял ею вполне демократично: решения принимались на общих собраниях большинством голосов. Правда, умел и применять власть. Так, когда двоих немцев-профессоров уличили в насмешках над православным богослужением, он жестко отчитал их, указав, что «академия подвергнется бесчестию и опасности, если русский народ начнет питать к ней ненависть». Блюментрост продолжал приглашать из-за границы специалистов (среди них оказался и 20-летний Леонард Эйлер, будущий великий математик), а в 1727 году сыграл ключевую роль в организации академической типографии. Научные труды продавались плохо, зато здесь наладили выпуск календарей с астрологическими прогнозами и хозяйственными советами, что приносило неплохой доход.

Впрочем, торговля календарями не могла заткнуть дыры в бюджете, которые росли с каждым годом. При сменившем Екатерину I юном Петре II ученые по несколько месяцев не получали зарплаты. Мало того, в 1728-м двор переехал в Москву, и Блюментросту как лейб-медику пришлось отправиться туда вместе с ним. На время отсутствия он поручил дела академии своему давнему помощнику, главе канцелярии Иоганну Шумахеру, что обернулось чередой скандалов. Один академик за другим, устав не только от безденежья, но и от тирании «эльзасского выскочки», просили отставки и уезжали в Европу. Блюментрост послушно утверждал все решения Шумахера: видимо, на тот момент его больше заботило собственное выживание при дворе, где кипели интриги. Смерть Петра II от оспы подорвала его авторитет как врача, новая императрица Анна Иоанновна предпочитала слушать советы голландского медика Николаса Бидлоо, а заботам Блюментроста поручила свою сестру Екатерину, герцогиню Мекленбургскую.

Указ императрицы Елизаветы Петровны о новом титуловании К.Г. Разумовского: «Ея императорского величества гетман всея Малыя России, обоих сторон Днепра и Войск Запорожских, действительный камергер, Академии наук президент, лейб-гвардии Измайловского полку полковник». 2 августа 1750 года

Хотя в 1732-м президент вместе с двором вернулся в Петербург, академию он почти не посещал. В следующем году, когда Екатерина Иоанновна внезапно скончалась, Блюментроста лишили и должности лейб-медика, и президентского поста, да еще и отдали под суд. Следствие не нашло его вины в смерти герцогини, но императрица все же выслала доктора в Москву, где он поначалу занимался частной практикой, а потом по протекции друзей получил место главного врача в лефортовском госпитале. Говорили, что подлинная причина его опалы – общение с ненавистной Анне дочерью Петра Великого Елизаветой. И в самом деле, как только Елизавета заняла трон, Блюментрост вернул себе положение при дворе. В 1754 году его вместе с Иваном Шуваловым, фаворитом императрицы, назначили куратором основанного в Москве университета, хотя Михаил Ломоносов, главный инициатор этого начинания, «довольно в нем приметил нелюбия к российским ученым», утверждая, что «Блюментрост был с Шумахером одного духу». Пытаясь опровергнуть это мнение, бывший лейб-медик, несмотря на болезнь, отправился в Петербург вести переговоры о приглашении профессоров-иностранцев, теперь для университета. Там и умер в марте 1755-го и был похоронен на Сампсониевском кладбище. Ни жены, ни детей у него не было («Я женат на академии», – шутил он в лучшие годы), поэтому на его могиле, ныне утерянной, появилась горькая латинская надпись: «Память о Блюментростах совершенно стерта».

Шумахер между тем продолжал процветать, пережив трех недолговечных президентов академии. Правда, в 1742 году по жалобе Андрея Нартова, ученого и механика, он был посажен под арест за коррупцию. Однако сам сменивший его Нартов вскоре вызвал у всех еще большее недовольство. Академический механизм, кое-как налаженный Шумахером, вконец разладился, и два года спустя первый глава канцелярии вернул себе должность. В итоге его уличили лишь в пропаже казенного спирта на 109 рублей. А вскоре в академии появился новый президент, но и при нем непотопляемый эльзасец оставался на посту вплоть до своей смерти.

Портрет графа Кирилла Разумовского. Худ. Л. Токке. 1758 год

Мещанин во дворянстве

В 1746-м президентом академии стал 18-летний Кирилл Григорьевич Разумовский, который тремя годами раньше пас коров на отцовском хуторе в Малороссии. Юный казак попал к царскому двору так же внезапно, как герой гоголевской «Ночи перед Рождеством», но если тот среди придворной роскоши провел лишь одну ночь, то Разумовский – всю оставшуюся жизнь. Столь стремительным карьерным ростом он был обязан своему старшему брату Алексею, ставшему певчим в придворном хоре, а потом и возлюбленным Елизаветы Петровны. Сам фаворит едва умел читать, но брата отправил учиться в Европу под присмотром Григория Теплова – одного из первых русских адъюнктов (заместителей профессора) в академии. Любознательный юноша слушал лекции в Геттингене, объехал Францию и Италию, почти год учился математике у самого Эйлера, в то время работавшего в Берлине, а сразу по возвращении императрица назначила его на высокий пост «в рассуждение усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства». Попутно бывший казак вместе со своим старшим братом получил не просто дворянство, но и графский титул.

Назначение Разумовского академики приняли без энтузиазма, тем более что он сразу взял под защиту ненавистного им Шумахера, а вину за непорядки, ссоры и несогласия возложил на них: «Когда при вступлении моем в правление академических дел рассмотрены [были] труды профессоров, то нашлось, что некоторые из них больше в убыток государству здесь жили и обманывали командиров, нежели старались произвести пользу в народе». После этого многие члены академии во главе с Делилем поспешили уволиться, но оставшиеся с удивлением наблюдали перемены к лучшему. Для начала Разумовский ограничил влияние Шумахера, де-факто передав все академические дела в ведение своего наставника Теплова. Потом добился выдачи сотрудникам жалованья, на что они уже и не надеялись. А главное, в июле 1747 года был наконец утвержден регламент (устав) академии, благодаря чему ее деятельность обрела систему.

Настольная медаль в память 50-летия Императорской академии наук. На лицевой стороне – портрет Екатерины II, на оборотной – надпись: «Ею процветут насаждения Петровы». 1776 год

Все насмехавшиеся сперва над «диким казаком» увидели, что Кирилл Разумовский элегантен, неплохо образован, отменно говорит на нескольких языках и при этом прост и доступен в общении. В то же время он, как и его брат, быстро привык к роскоши. Президент следил за модой, менял наряды, выписал из Парижа поваров и регулярно устраивал пиры с заморскими яствами, хотя сам предпочитал привычные борщ да кашу. Помимо академии у него хватало и других обязанностей: в 1748 году Елизавета Петровна сделала его командиром Измайловского полка, а в 1750-м – гетманом «всея Малыя России». С тех пор Разумовский пропадал то при дворе, то в гетманской ставке, уделяя академии все меньше внимания. Ее работой фактически руководили директора, не имевшие никакого отношения к науке. Одного из них, Сергея Домашнева, занимавшего должность в 1775–1783 годах, Екатерина II выслала из столицы за присвоение денег и имущества академии.

В правление Екатерины Разумовский лишился гетманства, но был оставлен во главе Академии наук. В столице он после этого почти не появлялся, проводя время то в своих бескрайних украинских, то в роскошных подмосковных поместьях, и не раз просился в отставку, но получил ее только в 1798 году, уже при не любившем его Павле I. Говорят, когда император хотел вызвать его к себе, посланцы получили такой ответ: «Скажите его величеству, что я умер». Однако Разумовский умер лишь в 1803-м, оставив детям – их было десять – громадное наследство. А вот наследство, оставленное им академии, было довольно плачевным. Екатерина Дашкова, назначенная на пост директора, увидела малопривлекательную картину: «Академики были обременены должностями, званию их не принадлежащими: анатомик исполнял должность казначея, астроном сделан был смотрителем за печами и трубами… Проезду к академии не было, топь, грязь…»

Первый лист официального Регламента Академии наук, утвержденного императрицей Елизаветой Петровной. 1747 год

Екатерина Малая

Екатерина Романовна Дашкова сделала многое, чтобы вернуть этому «непролазному болоту» звание храма науки. У нее было для этого все: неукротимая энергия, прекрасное, хоть и бессистемное, образование и поддержка императрицы, с которой она дружила еще в юности. Екатерина родилась в 1743 году, вос­пи­ты­ва­лась в се­мье сво­его дя­ди графа Михаила Воронцова и с детства полюбила ученость, компенсируя ею, быть может, недостаток красоты. Французский философ Дени Дидро писал: «Княгиня Дашкова вовсе не хороша; она мала ростом… рот большой, губы толстые, зубы испорчены. Талии вовсе нет; в ней нет никакой грации, никакого благородства, но много приветливости…»

Несмотря на это, Екатерина уже в 15 лет вышла замуж за блестящего кавалера Михаила Дашкова и сблизилась с великой княгиней Екатериной Алексеевной, будущей императрицей. Именно младшая подруга стала душой переворота, приведшего старшую к власти, но после этого Дашкова едва ли не решила, что может наставлять ее, а Екатерине II непрошеные советчики были не нужны. Княгине пришлось надолго уехать в Европу. Лишь в 1783 году императрица призвала ее на службу, обозначив две задачи: сделать Петербургскую академию наук центром подготовки специалистов, в том числе в области экономики и управления, о чем мечтал еще когда-то Петр I, и поставить русскую науку вровень с европейской. Дашкова с ее энергией и широким кругом знакомых за границей подходила для этого лучше всех. Екатерина II велела бывшей подруге по всем вопросам обращаться к ней лично и даже, если потребуется, будить ночью.

Уже в первые три года руководства академией Дашковой были оплачены долги, приведены в порядок изрядно разворованные коллекции книг и минералов, налажена работа типографии и продажа ее изданий, цена на которые раньше была завышенной. Особое внимание уделялось гимназии, лучших воспитанников посылали для продолжения образования в Геттигенский университет. По инициативе Дашковой были открыты публичные курсы по математике, физике, химии, минералогии и естественной истории для всех желающих. Лекции проводились в летнее время два раза в неделю, о чем заранее сообщалось в «Санкт-Петербургских ведомостях». Они собирали многих слушателей и читались на русском языке. Патриотизм Дашковой проявлялся во всем, доходя до смешного: увидев в одной прусской гостинице картину, где русские сдавались в плен пруссакам, княгиня всю ночь перекрашивала на ней мундиры, чтобы поменять местами победителей и побежденных.

Для изучения русского языка и словесности осенью 1783 года была создана Российская академия, которую также возглавила Дашкова. Самым важным делом нового научного учреждения стало издание первого толкового словаря русского языка. Составление и издание шести томов «Словаря Академии Российской» заняли 11 лет – уникальная скорость для того времени. Вместе со своими единомышленниками княгиня постаралась исключить из него «все иностранные слова, введенные без нужды» и привести те, что «могут послужить к замене слов иностранных». Например, здесь значилось «вельможедержавие» наряду с «аристократией», «числословие» наряду с «арифметикой». Большинство подобных слов не привились, но осталось главное – забота о чистоте русского языка, любование его красотой. Те же мысли проводились в основанном Дашковой журнале «Собеседник любителей российского слова», который «старался о доставлении публике хороших российских сочинений».

Портрет княгини Екатерины Дашковой. Худ. Д.Г. Левицкий. 1784 год

Однако в руководстве Академией наук проявлялись и отрицательные качества Дашковой – мелочность, упрямство и скупость. Она до минимума урезала расходы, о последствиях чего писал французский дипломат Альфонс Форсиа де Пилес: «Княгиня Дашкова чинит как можно большую экономию и платит так, что людей с дарованиями в академию взять нельзя, посему оная только посредственных людей имеет». Поводом к одному из неприятных случаев противостояния директора и академиков послужило поведение адъюнкта Василия Зуева, который не представил к назначенному сроку материалы своего путешествия на юг России. За молодого ученого, привлеченного к деятельности Комиссии об учреждении народных училищ, вступился его научный руководитель академик Петр Симон Паллас. Вопрос пришлось решать самой Екатерине II, и изгнанного было путешественника восстановили в академии.

У императрицы имелись и другие причины для недовольства Дашковой: ей казалось, что та ищет популярности, претендует на роль властительницы дум. Масла в огонь подливали и фавориты государыни, которые всеми способами старались лишить княгиню ее влияния. Финальная размолвка между двумя Екатеринами – Великой и Малой – случилась, когда типография при академии посмертно напечатала трагедию Якова Княжнина «Вадим Новгородский». В пьесе усмотрели антимонархические намеки. «Вы хорошо сделаете, приостановив ее продажу, – отмечала в «дружеской» записке Дашковой Екатерина II, – пока я сама не соберусь прочесть ее. Спокойной ночи; а вы читали ее?» Естественно, после этого княгиня с ее горячим нравом подала в отставку, которую частично удовлетворили, и в 1795 году уехала в свою подмосковную усадьбу. Через полгода государыня умерла, а ее наследник Павел тут же освободил Дашкову от всех должностей и выслал в дальнее нижегородское имение – как виновницу переворота, лишившего жизни его отца. По приказу императора у нее отобрали письменные принадлежности и даже запретили ей принимать гостей. Впрочем, вскоре сочувствовавшие Дашковой сумели добиться смягчения ее участи: она смогла жить в калужском имении Троицкое и бывать в Москве. Подруги-ирландки Кэтрин и Марта Вильмот убедили ее написать мемуары, которые были вывезены в Британию и изданы там много лет спустя.

Дашкова умерла 4 января 1810 года, оставшись в памяти потомков самой замечательной россиянкой XVIII века – конечно, после Екатерины Великой. Всю жизнь она следовала словам, произнесенным в своей первой речи в Академии наук: «Будьте уверены, что я всегда гореть буду беспредельным усердием, истекающим из любви моей к любезному отечеству, ко всему тому, что сему нашему обществу полезно быть может, и что неусыпною прилежностью буду стараться заменить недостатки моих способностей».