«В Москву, в Москву, в Москву!»

Сто лет назад, в марте 1918 года, Москва вновь стала столицей нашей Родины. Переезд советского правительства из Петрограда завершил длившийся два столетия «петербургский» период российской истории – эпоху, когда центром политической и культурной жизни страны был город на Неве. Весьма показательно, что Санкт-Петербург стал стольным градом по воле поднявшего «Россию на дыбы» Петра Великого. Решение о возвращении столицы в Первопрестольную было принято большевиками, не скрывавшими аналогичных планов в отношении доставшейся им страны. Как когда-то Петр, они без сожаления оставляли прежнюю столицу.

Будущий император на дух не переносил патриархальную Москву и не без основания рассчитывал на то, что на «брегах Невы» ему удастся создать по-настоящему европейский город. Собственно, ему это удалось: построив Санкт-Петербург с чистого листа, строго по плану, сильно напоминающим Амстердам с его каналами, корабельными верфями и регулярными парками, Петр достиг своей цели.

Его внук – Петр II – попытался было вернуть столицу в Москву, но после его смерти идея не нашла поддержки у большинства тогдашней правящей элиты. К этому времени Петербург в ее глазах стал не просто символом петровских преобразований, но и зримым воплощением достигнутых за период правления первого российского императора успехов, прежде всего внешнеполитических. Отказываться от наследия Петра Великого правящий класс России не собирался. В этом смысле царствовавший всего два с половиной года Петр II пошел против течения и в итоге оказался единственным русским императором, погребенным в Москве. Его преемница на троне – Анна Иоанновна – вернула столицу обратно в Питер.

Помимо климата у новой столицы был только один минус – местоположение на самом краю империи. Впрочем, до тех пор, пока Прибалтика была российской, а потом российскими стали еще Польша и Финляндия, окраинное положение «града Святого Петра» не сильно беспокоило власти.

Все изменила Первая мировая война. «Великое отступление» 1915 года, в результате которого были потеряны Польша и ряд прибалтийских территорий, может быть, не сделало положение столицы, переименованной на русский манер в Петроград, менее безопасным с военной точки зрения. Однако именно «Великое отступление» запустило весьма разрушительные процессы в тылу русской армии, приведшие в конечном счете к слому существовавшей государственности. Следствием этого стало фактическое обрушение фронта, сделавшее возможным стремительное продвижение врага вглубь российской территории. Так Петроград оказался прифронтовым городом.

Но еще раньше он превратился в то, что потом большевики с гордостью назовут «колыбелью революции». Действительно, бацилла перманентного социального взрыва надолго поселилась в имперской столице России. Александр Керенский слишком поздно это понял: когда в начале октября 1917-го ему пришло в голову, что зараженный революцией город несет опасность власти Временного правительства, на переезд в Москву у него уже не осталось времени. Большевистский переворот произошел раньше, чем министры успели упаковать чемоданы.

Пришедшие к власти народные комиссары в первое время полагали, что их положение в «колыбели революции» гораздо более устойчиво. Однако скоро стало ясно и им: главная угроза исходит не только от немцев, хотя они к тому моменту еще ближе придвинулись к городу на Неве. В Питере нельзя было оставаться еще и потому, что в условиях разрушившейся экономики и рассыпавшегося фронта засевшая в городе «бацилла революции» рано или поздно неизбежно уничтожила бы и большевистскую власть. Вовремя осознав это, лидеры Советской России погрузились на поезда и покинули старую столицу. Они двинулись вглубь страны – в древнюю, патриархальную, порядком обветшавшую, «контрреволюционную» Москву. Так Первопрестольная вновь стала столицей…

За прошедшие сто лет она притянула к себе миллионы сограждан, осевших и пустивших корни здесь только потому, что столицы всегда манят. Она обратила на себя взоры миллиардов жителей планеты, став одним из главных городов мира. Прошел целый век, и сейчас уже трудно представить, что все могло быть иначе.