Назад

Версия для слабовидящих

Настройки

Возвращение столицы

№39 март 2018

Фото: @ ЗАО «ФРОМ» 2011, РЕПРОДУКЦИЯ - НАТАЛЬЯ ЛЬВОВА

Сто лет назад советское правительство во главе с Владимиром Лениным переехало из Петрограда в Москву. Начался новый этап в истории страны и в истории Первопрестольной

Переезд органов государственной власти в Москву был вызван целым рядом причин, но для принятия решения о переносе столицы в Первопрестольную хватило одной – «колыбель революции» превратилась в прифронтовой город.

Идея Керенского

Перебравшись в Москву в марте 1918-го, ленинский Совет народных комиссаров воплотил в жизнь идею, которая незадолго до Октябрьского переворота была выдвинута Временным правительством.

4 (17) октября 1917 года, отметив, что Петроград фактически уже оказался в зоне военных действий, премьер Александр Керенский на заседании кабинета министров высказался «за немедленный перевод правительства в Москву». При этом, как писала газета «Утро России», он указал, что «серьезность момента обязывает относиться к этому спокойно, что эвакуация правительства отнюдь не означает опасения, что немцы возьмут столицу – об этом говорить сейчас не приходится».

В.И. Ленин на фоне Кремля. Худ. И.И. Бродский. 1924 год (Фото: РИА Новости)

Временное правительство «единодушно согласилось со всеми доводами и соображениями министра-председателя». Николай Кишкин, министр государственного призрения, уверенно заявил, что «осуществить это мероприятие возможно в очень короткие сроки». По его утверждению, «опасаться могущих возникнуть вопросов о перегрузке Москвы из-за переезда правительства и правительственных учреждений» не стоило.

На этом же заседании в соответствии с принципиально принятым решением о переезде министерствам было поручено «немедленно выработать план постепенной эвакуации вверенных им ведомств с тем, чтобы в первую очередь эвакуировались те отделы, которые более всего необходимы правительству для нормальной работы». Также было решено, что вместе с правительством в Москву переберутся «представители иностранных держав», для которых, как особо отмечала газета, «по распоряжению Н.М. Кишкина уже приискивают подходящее помещение». Наконец, обсуждался вопрос о дне переезда, который, однако, остался открытым: сроки министры должны были определить «на одном из ближайших заседаний».

Кто знает, по какому пути пошла бы история, успей Керенский покинуть охваченный революционными настроениями, а также брожением распропагандированных большевиками солдатских и матросских масс Петроград? Вполне возможно, что, если бы Временное правительство оказалось в тихой, патриархальной Москве, большевикам было бы гораздо труднее осуществить свой замысел.

Позиция большевиков

Впрочем, строить версии, случилась бы в этом случае Октябрьская революция или нет, можно сколько угодно. А тогда, в октябре 1917-го, правительство Керенского подверглось сокрушительной критике за саму идею переноса столицы. И главными противниками такого плана были, как нетрудно догадаться, именно большевики.

Их позицию озвучил председатель Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Лев Троцкий: «После сорока месяцев войны столице грозит смертельная опасность. В ответ на это выдвигается план переселения правительства в Москву. Мысль о сдаче революционной столицы немецким войскам нимало не вызывает возмущения буржуазных классов, наоборот, приемлется ими как естественное звено общей политики, которое должно облегчить им их контрреволюционный заговор».

Даже спустя два десятилетия большевики припомнили это Керенскому. В знаменитом «Кратком курсе истории ВКП(б)», выпущенном в 1938 году под редакцией Иосифа Сталина, было жестко и недвусмысленно указано: «Правительство Керенского поставило вопрос о переезде правительства из Петрограда в Москву. Из этого было видно, что оно подготовляло сдачу Петрограда немцам, чтобы предотвратить восстание в Петрограде. Протест петроградских рабочих и солдат заставил Временное правительство остаться в Петрограде».

Плакат первых лет советской власти. Худ. А.П. Апсит

Между тем подготовка к эвакуации правительства и других учреждений продолжалась вплоть до захвата власти большевиками. 22 октября (4 ноября) 1917 года в Первопрестольную были отправлены два эшелона с ценностями из Эрмитажа. До 1920 года самая ценная часть эрмитажной коллекции так и хранилась в ящиках в Большом Кремлевском дворце, что, по сути, спасло ее от разграбления во время штурма Зимнего дворца, произошедшего уже три дня спустя после эвакуации. В Москву должен был уйти и третий эшелон с грузом из Эрмитажа, но сделать этого не успели: он остался на путях питерского Николаевского (ныне Московского) вокзала.

Власть в столице сменилась. А уже через четыре месяца сами большевики приняли решение о переезде правительства в Москву. Рабоче-крестьянский Совет народных комиссаров, в отличие от кабинета Керенского, протестов не опасался.

В условиях строжайшей конспирации

Большевиков нетрудно понять. Наступать на те же грабли, что и министр-председатель Временного правительства, они не стали.

Можно предположить, что вероятность переезда в Москву руководство большевистской партии обсуждало заранее: по крайней мере, еще 12 (25) января 1918 года – почти за два месяца до переезда – Совнарком отдал распоряжение о ремонте Московского Кремля (на это было выделено 450 тыс. рублей). Скорее всего, уже тогда Первопрестольная рассматривалась как одно из возможных мест эвакуации.

Возобновление военных действий после прекращения брестских переговоров и последовавшие за этим неудачи на германском фронте ускорили процесс принятия решения. Вечером 22 февраля 1918 года по настоятельной просьбе Ленина из Могилева в Петроград прибыл штаб Верховного главнокомандующего во главе с Михаилом Бонч-Бруевичем – одним из первых царских генералов, перешедших на сторону Октябрьской революции. Отчасти этому способствовало то, что родной брат генерала – Владимир Бонч-Бруевич – являлся управляющим делами Совнаркома и был близким к Ленину человеком. Делая доклад, Михаил Бонч-Бруевич отметил: «Правительство, находящееся в Петрограде, является магнитом для немцев. Они отлично знают, что столица защищена только с запада и с юга. С севера Петроград беззащитен, и, высади немцы десант в Финском заливе, они без труда осуществят свои намерения».

Аргументы генерала Ленин счел убедительными.

Вопрос о переезде в Москву обсуждался на закрытом заседании Совнаркома 26 февраля. «Владимир Ильич секретно сообщил всем собравшимся народным комиссарам о своем решении, – писал в воспоминаниях Владимир Бонч-Бруевич. – Целесообразность его была совершенно ясна для каждого, и, конечно, все согласились с мнением Владимира Ильича. Всю организацию дела переезда советского правительства из Петрограда в Москву, охрану его в пути, устройство в Москве Владимир Ильич лично возложил на меня». Затем Ленин набросал проект соответствующего постановления: предусматривалось эвакуировать минимальное число работников центрального советского аппарата (не более двух-трех десятков с семьями от каждого ведомства), а также вывезти Экспедицию заготовления государственных бумаг и золотой запас.

Проект постановления Совета народных комиссаров об эвакуации правительства из Петрограда в Москву, написанный В.И. Лениным. 26 февраля 1918 года. Автограф. РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 5396

Небезынтересно, что едва Владимир Бонч-Бруевич приступил к подготовке переезда, как к нему явились представители Викжеля (Всероссийского исполнительного комитета железнодорожного профессионального союза) с целью узнать, верны ли слухи о том, что правительство «бежит» в Москву. Отвечая на каверзный вопрос, управляющий делами Совнаркома схитрил, сообщив посетителям, что переезд планируется в Нижний Новгород, где посытнее и от немцев подальше. Если верить его воспоминаниям, то далее «им почти на ухо» он добавил: «Поедем месяца через полтора-два, можете ли вы взяться разработать план переезда правительства туда, на Волгу, причем нам не хотелось бы заезжать в Москву». Прощаясь с обрадованными таким предложением посланниками Викжеля, Бонч-Бруевич попросил их почаще заходить к нему и докладывать о ходе работ.

Дезориентирующую информацию печатали и газеты. Так, 1 марта «Правда» от имени ЦИК Советов констатировала: «1. Все слухи об эвакуации из Петрограда Совнаркома и ЦИК совершенно ложны. СНК и ЦИК остаются в Петрограде и подготавливают самую энергичную оборону Петрограда. 2. Вопрос об эвакуации мог бы быть поставлен в последнюю минуту в том случае, если бы Петрограду угрожала самая непосредственная опасность – чего в настоящий момент не существует».

Пока управделами Совнаркома и газеты вешали своим посетителям и читателям лапшу на уши с целью дезинформировать врагов, полным ходом шла хорошо законспирированная подготовка к эвакуации. Бонч-Бруевич вспоминал, что за 10 дней до намеченной им и являвшейся строго секретной даты отъезда (10 марта) он вызвал к себе «совершенно верного и преданного делу революции нашего товарища-коммуниста, бывшего в то время одним из комиссаров Николаевской [ныне Октябрьская. – О. Н.] железной дороги». Всей правды управделами не сообщил и ему, сказав лишь о том, что предстоит отъезд из Петрограда «некоторых весьма ответственных товарищей, которым надо ехать на юг через Москву, и что надо их отправить совершенно конспиративно, причем необходимо дать вполне приличные мягкие вагоны».

В ответ из уст преданного коммуниста прозвучало предложение постепенно собрать нужные вагоны на заброшенной Цветочной площадке соединительных путей, примыкавших к Николаевской железной дороге. Площадка выгодно отличалась тем, что находилась в скрытом от посторонних глаз пустынном месте за Московской заставой.

Цветочная площадка

Владимиру Бонч-Бруевичу понравилась эта идея, и он взял ее на вооружение. «Я ясно осознавал, что шила в мешке не утаишь и что такую громаду, как Управление делами Совнаркома и комиссариаты, тайно не перевезешь, – писал он в мемуарах. – Надо было лишь отвлечь внимание от Цветочной площадки». Решили накопить там постепенно вагоны, а в последний момент сформировать поезд и выехать без огней, пока не будут достигнуты главные пути Николаевской железной дороги. Что же касается членов ВЦИК, то им предстояло отправиться в Москву с Николаевского вокзала.

По решению Народного комиссариата путей сообщения с ночи на 7 марта и вплоть до дня переезда высшего руководства Советской республики было прекращено железнодорожное сообщение между двумя столицами. Пути были очищены от поездов для того, чтобы три литерных, которыми должна была следовать верхушка большевистского руководства, могли проехать в любой момент, когда это будет необходимо.

Владимир Ленин, Надежда Крупская и Мария Ульянова в автомобиле после окончания парада частей Красной армии на Ходынском поле в Москве. 1 мая 1918 года (Фото: LEGION-MEDIA)

Лишь после того, как была завершена подготовка к отъезду, «Известия» написали о том, что «Совет народных комиссаров предполагает выехать в Москву в понедельник, 11 марта, вечером». Обыватели могли лишь гадать, вернется ли Совнарком назад в Петроград, останется ли в Москве или поедет в Нижний Новгород. Ясности не было не только у жителей революционной столицы. К примеру, член Французской военной миссии Жак Садуль, который симпатизировал Льву Троцкому и регулярно общался с ним в начале 1918 года, 9 марта в письме на родину отмечал: «Правительство вскоре переедет в Москву, Генеральный штаб, вероятно, в Нижний Новгород».

10 марта 1918 года все желающие могли убедиться, что у платформ вокзала стоят два бывших императорских поезда, куда грузят багаж членов ВЦИК. Официально было объявлено, что депутаты направляются в Москву, чтобы «делать доклады московским рабочим и подготовляться к сессии». Бонч-Бруевич вспоминал: «Хорошо изучив партийный состав ВЦИК, я организовал посадку так, что во всех вагонах обоих поездов сидели депутаты всех партий, причем эсеров по большей части обязательно сажал в первые вагоны. Владимир Ильич обеспокоился, как бы чего не случилось с этими поездами. Я сообщил ему всю организацию посадки и сказал, что эсеры сами себя из-за наших товарищей взрывать не захотят, а против других случайностей мы, конечно, примем меры. Поездам была придана военная охрана».

Председатель ВЦИК Яков Свердлов приехал на вокзал перед самым отходом поезда. Он вошел в головной вагон первого состава и проследовал по всему поезду, как бы знакомясь с расположением в нем депутатов. Дойдя до предусмотрительно неосвещенного хвостового вагона, Свердлов, оставаясь незамеченным для провожающих, быстро вышел и пересел в соседний поезд. Как и планировалось, в 21 час 45 минут первый состав двинулся в путь.

Телеграмма всем Советам о переезде правительства из Петрограда в Москву. 2 марта 1918 года. Копия. Телеграфный текст на бланке. РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 5474

Тем же вечером на Цветочной площадке готовился к отправке в Москву секретный поезд № 4001. Накануне комендант Смольного Павел Мальков, которому предстояло стать комендантом Московского Кремля, получил приказ Владимира Бонч-Бруевича: «Предписывается Вам сдать Ваши обязанности коменданта Смольного товарищу, которого Вы оставляете себе в преемники. Завтра, 10 марта с. г., к 10 часам утра Вы должны прибыть по адресу: станция Цветочная площадка. <…> Здесь стоит поезд, в котором поедет Совет народных комиссаров. Поезд охраняется караулом из Петропавловской крепости. Этот караул должен быть замещен караулом латышских стрелков, которые по особому приказу в числе 30 человек должны будут выступить из Смольного с двумя пулеметами в 8 часов утра. В Петропавловской крепости сделано распоряжение о передаче караула. После принятия караула латышскими стрелками Вы должны немедленно вступить в отправление обязанностей коменданта поезда. Охранять весь поезд вместе с паровозом, на тендере которого должен быть поставлен караул.

Кругом поезда все проходы к нему должны охраняться. Никто из посторонних не должен быть допускаем в поезд. Багаж будет грузиться с 11 часов утра. Принимайте багаж, грузите от каждого отдельного лица в одном месте и охраняйте его. С этим поездом поедет 100 человек латышей, которые должны будут нести охрану поезда во время движения».

Секретный поезд № 4001

Утром 10 марта отъезжавшим в этот день народным комиссарам и сопровождавшим их лицам вручили секретные пакеты с извещением, что их поезд в Москву отправится ровно в 22 часа с Цветочной площадки. В предписаниях было указано: за Московскими воротами на Забалканском проспекте «через один квартал надо свернуть по Заставской улице налево и доехать до забора, ограждающего полотно, повернуть направо». Недалеко от этого поворота и находилась платформа Цветочная площадка.

Пока пассажиры поезда № 4001 готовились к отъезду, бригада железнодорожных рабочих самым тщательным образом осмотрела состав и железнодорожную колею от Цветочной площадки до главной магистрали на Москву. Ленин с женой Надеждой Крупской и сестрой Марией Ульяновой покинули Смольный институт в 21 час 30 минут. С ними в машине ехали Владимир Бонч-Бруевич и его жена Вера Михайловна. Около 22 часов все они, за исключением остававшейся в Петрограде Веры Михайловны, проследовали в вагон. Ровно в 22 часа поезд № 4001 без предварительных сигналов и освещения отошел от Цветочной площадки. Некоторое время спустя с Николаевского вокзала вслед за ним отправился в путь и третий состав.

Быстро добраться до Москвы не получилось. Утром 11 марта, вместо того чтобы быть в Твери, 4001-й все еще стоял в Малой Вишере. Здесь же имело место неожиданное и весьма неприятное происшествие, о котором также рассказал Владимир Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях.

«Пассажиры нашего поезда спали, – писал он. – Было светло; солнце уже заливало платформу, но сильно морозило. Параллельно с нашим поездом, немного впереди, через трое путей, стоял огромный товарный поезд, загруженный матросами. Надо сказать, что за несколько дней до нашего отъезда из Петрограда нам пришлось разоружить на Николаевском же вокзале огромное число (около шести тысяч) матросов и солдат, решивших самовольно бросить фронт и отправиться к себе по деревням, даже не сдав ни оружия, ни амуниции. Конечно, мы этого допустить не могли и разоружили эту беспорядочную толпу… Ехавшие сейчас матросы были остатками именно тех беглецов, совершенно разложившихся и деморализованных. Я сделал распоряжение на всякий случай выкатить пулеметы, занять ими все тормоза нашего поезда и взять на прицел пулеметов поезд с матросскими беглецами. Гулко катились пулеметы по каменному полу Вишерского вокзала. Кое-кто проснулся в нашем поезде, с изумлением смотря на производимую операцию. В матросском поезде сразу заметили пулеметы и стали выскакивать из вагонов и прятаться по ту сторону поезда». Пока Бонч-Бруевич со своими бойцами наводил порядок на вокзале, Ленин продолжал крепко спать.

Переезд правительства из Петрограда в Москву. Цветочная площадка. Картина неизвестного художника

Москву о прибытии поезда № 4001 Бонч-Бруевич предупредил по телефону со станции Окуловка. Примечательно, что незадолго до этого Петроградское телеграфное агентство сообщило о том, что прибытие правительства в Москву ожидается на другой день. Судя по всему, это была последняя дезинформация, касающаяся переезда членов Совнаркома.

11 марта около 20 часов 4001-й благополучно прибыл в Первопрестольную. И хотя оставшийся руководить городом на Неве Григорий Зиновьев в те дни заявлял, что столица перемещается «временно», надеясь на то, что «берлинский пролетариат» поможет «перенести ее обратно в Красный Петроград», этому уже не суждено было сбыться. Впрочем, не сбылось и прямо противоположное предположение Зиновьева, который в марте 1918-го не исключал, что в случае неблагоприятного «положения международной революции» столицу придется переносить «на Волгу или на Урал».

Столицей так и осталась Москва. Спустя 200 лет она вновь – в самом прямом смысле слова – стала Первопрестольной.

 

Прифронтовой город

Угроза захвата немцами Петрограда в феврале-марте 1918 года была вполне реальной. По крайней мере, так оценивали ситуацию сами большевики. 18 февраля 1918 года уже оккупировавшие часть Украины и почти всю Прибалтику германские войска начали операцию «Фаустшлаг» («Удар кулаком»), перейдя в наступление по всему фронту. В тот же день они захватили Двинск (ныне Даугавпилс в Латвии). 21 февраля, когда немцы взяли Минск, Совнарком принял декрет-воззвание «Социалистическое отечество в опасности!». И хотя на следующий день латышские стрелки оказали германским войскам сопротивление под Валком, а 24 февраля начались бои у реки Черехи южнее Пскова, враг продолжал свой натиск на восток. К концу февраля немцы захватили Полоцк, Ревель (Таллин), Борисов и Псков.

Рассчитывать на стойкость войск Петроградского гарнизона не приходилось: воевать они по-прежнему не хотели. Над Петроградом нависла смертельная опасность, что хорошо понимали и военные, и трезвомыслящие политики и дипломаты. «Опасаясь вторжения немцев в Петроград, 27 февраля в Вологду выехали служащие американского и японского посольств, а также китайской дипломатической миссии. Представительства других стран, в частности Франции и Италии, присоединились к ним позднее», – пишет историк Нина Быстрова. На VII экстренном съезде РКП(б) в начале марта Владимир Ленин честно признал: «Мы предполагали, что Петроград будет потерян нами в несколько дней, когда подходящие к нам немецкие войска находились на расстоянии нескольких переходов от него, а лучшие матросы и путиловцы, при всем своем великом энтузиазме, оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины».

 

Бандитский Петроград

Подлинной бедой и для горожан, и для власти был разгул преступности. После Февральской революции столицу наводнили уголовники, которые съехались в нее со всей страны. Еще при Временном правительстве убийства и грабежи стали обыденным явлением. Смена власти криминогенную обстановку в «колыбели революции» не улучшила. По сведениям одной из петроградских газет, только 16 февраля 1918 года в Управление уголовного розыска города поступило более 40 заявлений о налетах и грабежах. 21 февраля была ограблена колбасная лавка некоей Шуршуковой, откуда, как сообщала «Красная газета», преступники вынесли «самые соблазнительные для нынешнего времени вещи: 51 фунт колбасы, 5 пудов сливочного масла, 41 пуд сала». В этот же день от налетчиков пострадали сливочная лавка на Знаменской улице (ныне улица Восстания) и кооперативный магазин служащих Народного комиссариата земледелия.

Нападения групп вконец обнаглевших бандитов происходили в любое время суток. Причем по внешнему виду их нельзя было отличить от революционных солдат, матросов и милиционеров. Так, историк Анджей Иконников-Галицкий пишет о январском нападении на одну из заводских контор: «Грабители, одетые в штатское и солдатские-матросские шинели, ворвались в контору, расстреляли стоявших у входа красноармейцев, открыли беспорядочную пальбу во все стороны. Напугав и разогнав публику, они стали собирать деньги и вещи; с конторских служащих снимали часы, кольца. Тут подоспел отряд Красной гвардии… Отстреливаясь, бандиты бежали. Задержать никого не удалось».

Налетам подвергались и квартиры жителей столицы. Жертвами нападений зачастую становились иностранцы, что грозило привнести дополнительные проблемы в сложные отношения большевиков с внешним миром. В частности, «Красная газета» рассказывала о некоем швейцарском подданном Громме, в контору которого ворвалась банда вооруженных людей. Предъявив ордер на производство обыска по борьбе с контрреволюцией, они приказали… открыть несгораемую кассу. Речь шла о сотнях тысяч рублей. 21 февраля 1918 года отнюдь не от хорошей жизни Совнарком дал чекистам право расстреливать без суда и следствия на месте преступления «неприятельских агентов, спекулянтов, громил и хулиганов».

 

Первое покушение на Ленина

Самое известное покушение на вождя мирового пролетариата совершила 30 августа 1918 года эсерка Фанни Каплан. Однако первое покушение на главу Совнаркома произошло уже в самом начале этого года в Петрограде. 1 (14) января, еще до роспуска большевиками Учредительного собрания, у цирка Чинизелли перед Симеоновским мостом (ныне мост Белинского) неизвестные обстреляли автомобиль Ленина (водитель Тарас Гороховик), без охраны возвращавшегося в Смольный с митинга в Михайловском манеже. Сестра вождя Мария Ульянова, также находившаяся в машине, вспоминала: «Не успели мы отъехать и нескольких десятков саженей, как сзади в кузов автомобиля как горох посыпались ружейные пули». Кузов был продырявлен пулями, а некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло. Легкое ранение в палец получил швейцарский социалист Фриц Платтен, пригнувший голову Ленина вниз. Выйдя у Смольного из машины и осмотрев ее, пассажиры дружно сказали: «Да, счастливо отделались». Автомобиль после этого инцидента ремонту не подлежал, и его пришлось списать.

Владимир Ленин и швейцарский социалист Фриц Платтен

Людей, способных убить Ленина, хватало. В середине января 1918 года бывший председатель Солдатского комитета пеших разведчиков полка имени 1-го марта Яков Спиридонов-Чекурышков передал в Смольный письмо с предупреждением о том, что офицеры Союза георгиевских кавалеров следят за Лениным и Марией Ульяновой с целью их похищения или убийства. Вскоре председатель петроградского отделения Союза георгиевских кавалеров Александр Осьминин и некоторые другие члены этой организации были арестованы. Однако руководство страны по-прежнему оставалось уязвимым.

Олег Назаров