Портрет напрасной жертвы

Долгое время считалось, что в конце 1930-х годов были репрессированы главным образом крупные партийные руководители, военачальники, представители номенклатуры и интеллигенции. Однако это не так. Основную массу репрессированных составили обычные советские граждане

Миф о том, что репрессированные представляли собой исключительно элиту страны, широко распространился еще во времена Никиты Хрущева. В докладе на XX съезде партии он говорил о том, что в результате репрессий «погибли многие тысячи честных, ни в чем не повинных коммунистов». Однако после открытия архивов в начале 1990-х историкам стало понятно, что террор носил гораздо более массовый характер.

К сожалению, мы до сих пор не знаем имен всех пострадавших. В крупнейших электронных базах данных о жертвах политического террора – общества «Мемориал» и в «Открытом списке» – приведены сведения лишь о трети репрессированных. Далеко не во всех регионах созданы «Книги памяти» жертв репрессий, еще сотни тысяч архивных дел ждут исследователей в государственных и иных архивах. На данный момент обнаружены не все места расстрелов и захоронений, не везде установлены памятники. Отсутствие информации позволяет некоторым поборникам Сталина связывать массовые аресты тех лет с устранением реальной пятой колонны, а невинные жертвы – с тем, что «лес рубят, щепки летят». Социальный портрет репрессированных, составленный нами на основе анализа существующих баз данных по различным регионам бывшего РСФСР, показывает, насколько эта точка зрения ошибочна.

Как террор стал массовым

Большой террор 1937–1938 годов не являлся однородным процессом: он состоял из нескольких крупных операций. Самой массовой из них была «кулацкая» операция по секретному приказу НКВД № 00447. Хотя официально она называлась «операцией по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», в результате исполнения этого приказа пострадали самые разные слои общества.

В июле 1937 года для всех регионов страны были определены лимиты на аресты по «кулацкой» операции. Предполагалось, что кампания займет четыре месяца. Однако размах репрессий постоянно возрастал, и в итоге она продлилась 15 месяцев. Жертвами этой операции стали 767 тыс. человек.

Виза И.В. Сталина на запросе об увеличении лимита на аресты по «кулацкой» операции («по первой категории» – расстрел, «по второй» – лагеря, ссылка, высылка). 21–22 октября 1937 года

Судя по свидетельствам чекистов, которые позднее сами оказались под следствием, уже спустя несколько месяцев все, кто на тот момент проходил по картотекам НКВД в связи с подозрением в антисоветской деятельности или в силу «особенностей» дореволюционной биографии, были арестованы. Следователи продолжали искать новых людей на роль обвиняемых, заставляя арестованных под пытками и давлением давать показания на родственников и знакомых. «…Когда были реализованы все наши учеты, операция с бешеной силой обрушилась на ни в чем не повинных людей, никогда не участвовавших в каких-либо антисоветских и контрразведывательных делах и не скомпрометировавших себя никакими связями. Для многих из нас смысл дальнейшей операции стал не только непонятен, но и страшен…» – это строки из письма, отправленного на имя Иосифа Сталина бывшим чекистом из Томска Павлом Егоровым, который в декабре 1938 года уже сам находился в заключении в Усть-Вымском исправительно-трудовом лагере.

В архивах сохранились многочисленные свидетельства о пытках репрессированных, «конвейерных» (не прекращавшихся сутками) допросах, «выстойках» (когда допрашиваемых подследственных в течение нескольких дней держали на ногах, не позволяя им садиться) и многом другом. Часто «признание» казалось единственным путем к избавлению от ужаса предварительного заключения. «Содержались арестованные в невыносимых условиях: бывая в подвале управления НКВД, где находились подследственные, я видел, что они могли только стоять в камере, из-за скученности не было возможности сесть, не говоря уже о сне. Арестованным не хватало воздуха, и из-за духоты они снимали с себя рубашки. В результате всего этого арестованные в большинстве своем оговаривали себя и других», – показывал позже на допросе один из бывших московских чекистов Василий Гук.

Заключенные ГУЛАГа на лесоповале. 1936–1937 годы

Другие массовые репрессивные операции 1937–1938 годов получили название «национальных», поскольку их целью была объявлена борьба с польскими, немецкими, латышскими и прочими шпионами. Несмотря на такое название, среди арестованных был очень высокий процент русских и представителей иных доминировавших национальностей советской страны. «Сейчас я не помню цифр, но приблизительно половина всех арестованных по польской операции были по национальности евреи, белорусы и русские», – свидетельствовал на допросе бывший начальник 3-го отдела УНКВД Московской области Иван Сорокин.

При подборе кандидатур для ареста в ходе «национальных» операций использовались самые разные методы, в том числе нередко чекисты просто просматривали картотеки различных учреждений, списки телефонных книг и прописные листы в адресных столах на предмет «подозрительных» фамилий. Уже упомянутый нами Павел Егоров писал: «…зачастую арестовывались люди, которые имели несчастье носить польские, литовские и подобные им фамилии, но иногда ничего общего не имевшие с той или иной национальностью».

Самыми масштабными стали польская (было арестовано 140 тыс. человек) и немецкая (55 тыс. человек) «национальные» операции. Всего же по этой разновидности массовых операций специальными внесудебными органами, так называемыми «двойками», было осуждено около 335 тыс. человек, из них к высшей мере наказания – расстрелу – приговорили почти три четверти арестованных.

Кто еще попадал под колеса репрессивной машины?

Рожденные в империи

Если посмотреть на списки репрессированных в различных регионах РСФСР, можно убедиться в том, что из сравнительно молодого советского общества «изымались» главным образом люди среднего возраста (от 30 до 59 лет), находившиеся на пике своих трудовых возможностей. Таковых было 70–80%. Их формирование как личности происходило еще до Октябрьской революции, и они помнили то, как жили тогда.

Максим Алешин. Фотография из следственного дела. Расстрелян 15 декабря 1937 года на Бутовском полигоне

Не случайно в протоколах допросов репрессированных постоянно возникает тема сравнения дореволюционного прошлого и большевистского настоящего. «Резко критикуя жизнь в Советском Союзе, Алешин заявлял: "Достать ничего нельзя; ищешь, ищешь, ничего не найдешь. Галоши вот и дешевы, а поди достань их! Их нет, как нет в СССР ничего"», – зафиксировал следователь в документах «крамольные» слова 56-летнего счетовода Максима Алешина. «Вот, хорошие сапоги, разве теперь такие купишь» – эти его «антисоветские» высказывания довели до сведения НКВД соседи. Алешин был обвинен в контрреволюционной деятельности и расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой…

При этом прослеживается и следующая тенденция: в годы Большого террора молодых людей реже приговаривали к высшей мере наказания, чем пожилых. Это можно было бы объяснить тем, что, естественно, у людей в возрасте чекисты имели возможность обнаружить больше «пятен» в биографии. Но есть и другие объяснения.

«Пострелять инвалидов»

Для примера обратимся к архивному следственному делу 62-летнего сторожа промышленной артели Егора Суслова. Мужчина был арестован 17 ноября 1937 года в Талдоме. Одним из оснований для ареста стало «пятно» в его биографии: согласно справке из горсовета, до революции он служил урядником. 23 ноября так называемая «тройка» приговорила Суслова к восьми годам заключения за «антисоветскую агитацию». Однако через несколько месяцев в дело был подшит другой документ – новое постановление «тройки», от 14 февраля 1938 года. Здесь указана абсолютно та же информация о Суслове (единственное отличие состоит в сообщении об уже вынесенном ему приговоре), затем снова звучит обвинение его в антисоветской агитации и фиксируется новое решение «тройки» – расстрелять.

Почему же приговор был пересмотрен? Между двумя постановлениями «тройки» есть только один документ – «Справка на заключенного». Там мы читаем такие слова: «По определению медврача тюрьмы, Суслов вследствие старческой дряхлости является инвалидом». По всей вероятности, мужчина попал под операцию по расстрелу инвалидов в переполненных московских тюрьмах. Такие, как он, в ГУЛАГе были не нужны.

В частности, бывший сотрудник НКВД Михаил Семенов на одном из допросов показал: «Заковский [начальник УНКВД Московской области с января по апрель 1938 года. – Л. Л.] по этому поводу вызвал меня и… заявил, что надо будет пересмотреть дела по всем осужденным инвалидам на тройке и их пострелять». Леонид Заковский, ранее возглавлявший управление НКВД Ленинградской области, также добавил, что он «в Ленинграде весь такой контингент пострелял и возиться с ним нечего». По некоторым данным, в феврале-марте 1938 года только в тюрьмах Москвы и Московской области было расстреляно более 1160 инвалидов.

Малый поклонный крест на Бутовском полигоне (Фото: Наталья Львова)

«Подозрительные» фамилии

Как правило, национальный состав репрессированных в отдельных регионах в общих чертах повторял структуру их населения. То есть там, где было больше русских, они становились самой массовой категорией репрессированных. Там, где доминировали, например, татары или башкиры, их арестовывали чаще всего.

Тем не менее операции чекистов носили довольно ярко выраженный национальный характер. Лица «инонациональностей» – поляки, немцы, латыши, финны и другие – в процентном соотношении гораздо чаще становились жертвами репрессий, чем русские и представители иных доминировавших в РСФСР национальностей. Так, в Карелии от репрессий пострадала пятая часть коренных жителей этого региона – финнов. В ряде краев и областей в годы Большого террора было репрессировано 8–10% немецкого населения.

Более того, представители «инонациональностей» чаще проходили «по первой категории», то есть приговаривались к расстрелу. Национальность человека становилась одновременно и основанием для ареста, и поводом к вынесению самого сурового приговора.

Стоит подчеркнуть, что лица «инонациональностей» подвергались репрессиям в рамках не только «национальных», но и других массовых операций, включая «кулацкую». И в этом случае их тоже ждала самая суровая мера наказания. В свою очередь, русские, украинцы и белорусы нередко становились жертвами «национальных» операций. К примеру, следователи Кунцевского районного отделения НКВД без каких-либо колебаний провели по немецкой операции шестерых членов семьи Пресновых, русских по национальности, проживавших в селе Крылатское. Поводом к их аресту и обвинению в шпионаже послужило то, что у них снимал дачу сотрудник немецкого посольства. Об арестах, когда по спискам телефонных книг чекисты отыскивали подозрительно смахивающие на иностранные фамилии, уже упоминалось выше.

Женская доля

Работы на железной дороге

Статистика свидетельствует: арестам подвергались преимущественно мужчины. Женщины составили менее 10% репрессированных и около 2,5% расстрелянных в СССР во времена Большого террора. Это говорит не столько о «гуманности следствия», сколько о том, что в конце 1930-х годов социальная роль женщин по-прежнему считалась низкой. В политическом плане их не воспринимали всерьез, и даже по меркам тех лет казалось, что женщины вряд ли могут нести угрозу.

Если женщин арестовывали, то зачастую это было связано с репрессиями против их мужей или других родственников. Прежде всего здесь речь идет о знаменитом приказе НКВД «Об операции по репрессированию жен и детей изменников родины» от 15 августа 1937 года, регламентировавшем заключение в лагеря на пять-восемь лет жен «врагов народа», осужденных Военной коллегией Верховного суда и военными трибуналами. В связи с последним условием аресту должны были подвергнуться в основном жены репрессированных представителей советской элиты. Всего по этому приказу было осуждено около 18 тыс. женщин, «изъято» из семей 25 тыс. детей. Однако логика арестов «за мужа» прослеживается и в делах жен тех, кто был репрессирован по обычным массовым операциям НКВД.

Так, нам известно о служащей Александре Андреевой-Вовк, в один день с мужем расстрелянной на Бутовском полигоне. А в постановлении на арест румынки Берты Сиксай можно прочесть: «Жена контрреволюционера, троцкиста Бергера, которая в течение нескольких лет помогала своему мужу Бергеру в троцкистской работе… Сиксай… зная о вражеских делах мужа Бергера, вела с ним до последнего времени переписку». Правда, в ходе следствия выяснилось, что у арестованной Сиксай уже четыре года как новый муж. Возможно, поэтому в обвинительном заключении по ее делу фигурировали теперь связи не с бывшим супругом, а «с английским разведчиком Мерингом».

Трагической также оказалась судьба 23-летней советской гражданки корейского происхождения Веры Ни. Основанием для ареста и обвинения в шпионаже ее мужа, зоотехника совхоза Московской области Александра Ни, стало его знакомство с неким немцем. Вера долго обивала пороги НКВД и в итоге добилась разрешения передать супругу пальто. Не понимая, чем это может грозить и ему, и ей самой, она зашила в одежду личное письмо.

«Вот уже три дня я нахожусь день и ночь около тюрьмы и охраняю тебя. Если бы ты знал, как мне тяжело, у меня не слезы льются, а льются черные капли крови. Дочь плачет и кричит папу, дома все плачут, мама, наверное, скоро с ума сойдет. Саша, милый, не падай духом и держи себя крепко, если твоя душа чиста, то никто не будет тебя обвинять», – писала Вера. В НКВД письмо тут же перехватили. В ходе следствия оно было истолковано как доказательство вины и мужа, и жены. Александр Ни был расстрелян, а Вера провела 10 лет в лагерях.

Плакат 1937 года. Худ. Г. Кун, В. Елкин, К. Соболевский

Согласно статистическим данным, значительная доля женщин оказалась среди репрессированных лиц «инонациональностей» – просто потому, что в целом таких людей в стране было немного. «Арестовывали и расстреливали целыми семьями, в числе которых шли совершенно неграмотные женщины, несовершеннолетние и даже беременные, и всех, как шпионов, подводили под расстрел… только потому, что они – "националы"», – свидетельствовал на допросе бывший начальник 3-го отдела УНКВД Московской области Аркадий (Арон) Постель.

Наконец, достаточно много среди репрессированных женщин было тех, кто пострадал за свои религиозные убеждения. Это были монахини, члены приходских советов, активные прихожанки храмов, проходившие по коллективным делам вместе со своими наставниками. Например, бывшая монахиня Антонина Новикова была арестована вместе со священником Константином Гусевым и бывшей игуменьей Надеждой Кругловой. Членов этой «группы» обвиняли в контрреволюционной агитации. «Проживая все совместно в одном доме, имея между себя темную связь, занимались резкой антисоветской деятельностью, ведя клевету на советскую власть, на колхозы, и высказывали надежды на возврат царского строя», – говорилось в их обвинительном заключении.

Следствие продлилось недолго: 1 марта 1938 года Новикову арестовали, 8 марта было готово обвинительное заключение, 11 марта «тройка» вынесла решение, а 20 марта всех участников «контрреволюционной группы» расстреляли на Бутовском полигоне. Показательно, что следователи даже не потрудились привести несколько примеров антисоветских высказываний репрессированных женщин. В справках на арест как Новиковой, так и Кругловой фигурируют одни и те же слова о тяжелой жизни в колхозе (в обоих случаях со ссылкой на свидетелей): «В колхозах крестьянин сейчас работает, мучается…»

Необразованные и беспартийные

Распространенный миф о том, что в годы Большого террора пострадали в основном представители советской элиты и интеллигенции, легко разбивается при получении статистики об уровне образования репрессированных. О какой «элитарности» репрессий можно говорить, когда, к примеру, около 40% арестованных в Башкирии, согласно данным «Книг памяти», были неграмотными?

Помещение для заключенных, занятых на строительных работах. 1930-е годы

Исходя из той же «мифологической» логики, можно было бы предположить, что людей с высшим образованием чаще приговаривали к расстрелу, чем неграмотных и малограмотных, что политика по отношению к последним была более мягкой. Однако имеющиеся статистические сведения эту версию не подтверждают: доля приговоров к высшей мере наказания для этих групп осужденных одинакова.

Чаще всего исследователям приходится сталкиваться с архивными делами, из которых непонятно, что послужило основанием для ареста – собственно профессиональная деятельность (и связанный с ней уровень образования) или банальные «анкетные данные» репрессированного. Так, при изучении следственного дела директора московского Медико-генетического института Соломона Левита складывается впечатление, что его научные изыскания для чекистов никакого интереса не представляли. Важно было, что он родился в Литве и что в 1936 году его исключили из партии «за связь с врагом народа, за протаскивание враждебных теорий в трудах института и за меньшевиствующий идеализм».

Следователи не утруждали себя разбором того, в чем именно состояли «враждебные теории» ученого. В деле Левита сохранился единственный протокол его допроса, а само оно мало чем отличается от других крайне лаконичных дел по «национальным» операциям эпохи Большого террора. Дело насчитывает всего 45 листов, в нем нет записей допросов свидетелей, но есть копия протокола допроса другого обвиняемого, давшего показания на Левита.

В основной своей массе репрессированные были беспартийными, члены ВКП(б) составили всего лишь около 10% арестованных в регионах и 13–14% расстрелянных в Москве и Ленинграде. Однако именно их, «честных, ни в чем не повинных коммунистов», как мы помним, Хрущев объявил главными жертвами репрессий.

Крестьяне, рабочие, «служители культа»

Если бы репрессии 1937–1938 годов являлись борьбой с реальными врагами и пятой колонной, то по идее они должны были бы затронуть сходные слои населения в различных регионах. Однако статистика показывает, что социальный состав жертв террора напрямую зависел от экономического профиля и основных занятий населения конкретного региона. Там, где была большей доля крестьян по сравнению с другими краями и областями, арестовывали главным образом крестьян, там, где много рабочих, – рабочих.

В основном репрессированные являлись представителями самых массовых слоев населения – крестьян (колхозников и единоличников) и рабочих. По данным ряда регионов, их было от половины до двух третей арестованных.

Серьезный удар был нанесен также по представителям духовенства и бывшим монахам – лицам, которые в документах НКВД именовались «служителями культа». Например, в Горьковской области (ныне Нижегородская), где ранее находилось много больших монастырей, эта категория составила почти 10% репрессированных.

Как правило, арестованного священнослужителя ждал самый жестокий приговор. В некоторых регионах абсолютно всех обвиняемых этой категории приговаривали к высшей мере наказания. Тому можно найти несколько объяснений. Во-первых, «служители культа» традиционно воспринимались как чуждый обществу «антисоветский элемент», они стали одной из ключевых целевых групп приказа № 00447. Во-вторых, на большее количество смертных приговоров для таких репрессированных мог повлиять их возраст: многие священнослужители были людьми старшего поколения, часто с «пятнами» в биографиях.

В-третьих, подвергать репрессиям священников и бывших монахов органам НКВД было просто «удобно»: духовенство имело собственную иерархию и организацию, сохранялись связи его представителей с прихожанами, что позволяло следователям формировать из «служителей культа» фиктивные «повстанческие группы» и открывать коллективные дела. «…Нам известны многочисленные факты, когда антисоветский церковный актив использует в интересах проводимой антисоветской работы легально существующие "церковные двадцатки" как готовые организационные формы и как прикрытия», – докладывал в июне 1937 года нарком внутренних дел СССР Николай Ежов Сталину. Не случайно среди репрессированных «служителей культа» в различных регионах были не только рядовые священники, но и лица, имевшие высокий духовный сан.

Что касается репрессированных служащих, то среди них были счетоводы, учителя, работники сферы услуг и другие рядовые сотрудники самых разных госучреждений. Например, в той же Башкирии, где около 40% репрессированных были неграмотными, аресту подверглись 424 учителя и преподавателя – это 16% от всех арестованных. В Алтайском крае таковых оказалось 492 человека.

В чем же их обвиняли? Одного из учителей обвинили в том, что он «вредительски преподавал учение детям 5–6 классов», другую – что она «вредительски преподавала по предмету "русский язык и литература"». Часто учителям вменялось в вину знание иностранных языков, что, с точки зрения сотрудников НКВД, уже представлялось подозрительным.

В общем, как гласит расхожее выражение, «был бы человек, а статья на него найдется»…

Людмила Лягушкина, кандидат исторических наук

Пять знаменитых строек ГУЛАГа

Советские заключенные внесли заметный вклад в успех первых сталинских пятилеток. Каналоармейцы, строители электростанций, железных дорог и металлургических комбинатов – их труд был востребован на самых сложных участках

Байкало-Амурская магистраль (участки первой очереди)

Годы строительства: 1932–1938

Численность заключенных, задействованных на строительстве: до 262 000 человек

Постановление Совнаркома «О строительстве Байкало-Амурской железной дороги» датируется 13 апреля 1932 года. А семь месяцев спустя, приказом ОГПУ от 10 ноября, был создан Бамлаг – крупнейшее в истории НКВД подразделение, которое включало в себя лагеря, разбросанные на расстоянии почти 2000 км к востоку от Байкала. В задачи подразделения входили организация, проектирование и ведение строительства трех соединительных линий, которые должны были пройти от Транссиба к намечавшейся трассе Байкало-Амурской магистрали: Бам (Бамовская) – Тында, Волочаевка – Комсомольск-на-Амуре и Известковая – Ургал. Именно в то время родилась ставшая широко известной позднее шутка: «От Байкала до Амура строят БАМ посланцы МУРа». Ведь, вопреки расхожему мнению, те, кто был осужден по разного рода пунктам и подпунктам статьи 58 УК РСФСР, предусматривавшей ответственность за контрреволюционную деятельность, составляли лишь около 10% от всех заключенных. Бамлаг просуществовал до 1938 года, когда его разделили на несколько самостоятельных лагерей, каждый из которых отвечал за свой участок второй очереди строительства. Работы здесь были прерваны с началом войны и возобновились только в 1970-х уже как всесоюзная комсомольская стройка.

Канал имени Москвы

Годы строительства: 1933–1937

Дата открытия: 15 июля 1937 года

Численность заключенных, задействованных на строительстве: около 190 000 человек

Первоначально в качестве главной задачи новой водной артерии, получившей название канал Москва – Волга имени Сталина, рассматривалось снабжение столицы питьевой водой, поскольку прежние системы уже не справлялись с увеличившимся спросом, но в дальнейшем решено было широко использовать и транспортные возможности этого водного пути. К формированию лагерного объединения Дмитровлаг (оно же Дмитлаг) для строительства канала приступили 14 сентября 1932 года – почти за год до официального начала работ. Оно стало одним из самых больших подобных подразделений в системе ОГПУ – НКВД, поскольку и задача перед ним стояла масштабная: построить не только канал, но и 10 плотин, 7 гидроэлектростанций и 5 насосных станций (именно они обеспечивают подъем волжской воды до точки водораздела). Заключенных в Дмитлаг собирали по всей стране: везли из-под Ленинграда и из Средней Азии, из Пермского и Горьковского (ныне Нижегородская область) краев, из Западной Сибири. По масштабам строительства канал Москва – Волга превосходил даже Беломорканал, и гораздо более активно этот «большой проект» использовался в пропагандистских целях: в частности, в 1934 году на слете передовиков-каналоармейцев выступал Максим Горький.

Беломорско-Балтийский канал

Годы строительства: 1931–1933

Дата открытия: 2 августа 1933 года

Численность заключенных, задействованных на строительстве: от 110 000 до 126 000 человек

Этот канал был первым крупным индустриальным объектом, строительством которого практически полностью занимались заключенные. Для прокладки канала был создан Белбалтлаг: с тех пор такая система формирования лагерей под конкретный строительный объект стала традиционной. Беломорканал как грандиозный советский проект отличался попыткой придать ему в глазах сторонних наблюдателей, прежде всего иностранных, наиболее презентабельный вид. Трудившихся здесь заключенных называли каналоармейцами, по военному образцу строились и отношения на объекте. Да и использование Беломорканала поначалу тоже было сугубо военным: он сыграл особую роль в формировании Северной военной флотилии. 18 мая 1933 года в путь из Кронштадта в Мурманск по только что построенному и даже еще не сданному в эксплуатацию каналу отправилась первая Экспедиция особого назначения (ЭОН), в состав которой вошли эсминцы «Урицкий» и «Рыков», сторожевики «Ураган» и «Смерч», а также подлодки Д-1 «Декабрист» и Д-2 «Народоволец». 20 июля 1933 года последний корабль ЭОН № 1 вышел в Белое море. А в августе по тому же маршруту прошла ЭОН № 2 в составе эсминца «Карл Либкнехт» (в будущем первый флагман Северного флота), сторожевика «Гроза» и подлодки Д-3 «Красногвардеец».

Угличская ГЭС

Годы строительства: 1935–1955

Даты пуска первых гидроагрегатов: 8 декабря 1940 года, 20 марта 1941 года

Численность заключенных, задействованных на строительстве: до 97 000 человек

Решение о сооружении гидроузлов в районе Углича и Рыбинска Совнарком принял 14 сентября 1935 года. Через два дня началась работа по созданию в системе Дмитровлага нового подразделения – Волголага, который и был призван решить задачи строительства Угличской и Рыбинской гидроэлектростанций. Очень скоро Волголаг вышел из подчинения Дмитровлагу и стал самостоятельной структурой. Возведение двух ГЭС потребовало колоссальных земляных работ, объем которых в два с лишним раза превысил соответствующие объемы на стройке Днепрогэса! Выполнить их удалось в том числе благодаря замене традиционных для зэка тачки и лопаты на более сложные механизмы – экскаваторы и им подобные машины. Тем не менее полностью завершить работы до Великой Отечественной войны так и не успели, хотя по состоянию на 1941 год Угличская ГЭС уже являлась второй по мощности в стране – после того же Днепрогэса. Особую роль станция сыграла в ходе битвы за Москву, бесперебойно обеспечивая столицу электроэнергией, несмотря на то что бомбардировщики люфтваффе вели настоящую охоту на эту ГЭС.

Норильский горно-металлургический комбинат

Годы строительства: 1935–1939

Дата пуска: 10 марта 1939 года

Численность заключенных, задействованных на строительстве: около 12 000 человек

23 июня 1935 года Совнарком принял постановление «О строительстве Норильского комбината» и о передаче «Норильскстроя» в состав НКВД СССР. Тем же постановлением был создан Норильлаг, просуществовавший до 1956 года, а одними из первых его заключенных стали осужденные, ранее содержавшиеся на Соловецких островах. На плечи этих людей легло не только возведение и в дальнейшем обслуживание комбината, но и строительство на пустом доселе месте города Норильска и освоение всего Норильского промышленного района. Ценой колоссальных усилий и потерь (паек заключенных, мало того что мизерный, практически не содержал витаминов) комбинат был построен в срок. Огромную роль он сыграл в годы Великой Отечественной войны, обеспечивая советскую промышленность важнейшими металлами – составляющими танковой брони и авиационного алюминия. Волею судеб уже после окончания строительства комбината в Норильлаге отбывал срок Николай Урванцев – геолог и первооткрыватель никелевого месторождения, положившего начало освоению этого района на далеком Таймыре.

Подготовил Антон Трофимов