Импровизация вождя

Сталин был жестоким человеком. Однако объяснять возникновение Большого террора исключительно его личными качествами – значит заранее обрекать себя на то, что главные вопросы по поводу 1937 года так и останутся без ответа, считает автор книг по истории ВЧК – ОГПУ – НКВД, кандидат исторических наук, заслуженный учитель РФ Леонид НАУМОВ

С момента разоблачения «культа личности» Сталина представление о том, что «кровожадный тиран» развязал полномасштабный террор в отношении граждан собственной страны, имеет весьма обширную группу сторонников. В публицистических спорах им, как правило, противостоят те, кто уверен: Сталин не мог ошибаться и репрессии, пик которых пришелся на годы «ежовщины», были направлены как раз против «тех, кого надо». К счастью, в последние годы обличительный пафос и огульное одобрение уступают место более трезвому анализу и попыткам рационально объяснить, что же все-таки произошло в тот роковой 1937 год.

Террор или чистка?– Что мы имеем в виду, когда говорим «Большой террор»?

– Прежде всего нужно различать два разных процесса, которые, с моей точки зрения, не очень обоснованно определяются термином «Большой террор». С одной стороны, речь идет о репрессиях, которые были направлены против номенклатуры, партийно-государственного аппарата, военных, частично интеллигенции, связанной с партийно-государственным аппаратом. Точнее было бы называть этот процесс Большой чисткой. С другой стороны, речь должна идти о массовых операциях НКВД, которые были развернуты против широких слоев населения. И вот это явление я как раз и назвал бы Большим террором.

Общее у них то, что, во-первых, они происходили примерно в одно и то же время и, во-вторых, главным их исполнителем был НКВД. Но на этом общее по большому счету заканчивается, дальше начинаются достаточно существенные различия.

– Какие?

– Первое существенное различие состоит в том, что репрессии были направлены против разных социальных групп. В первом случае, как я уже говорил, это чистки партийно-государственного аппарата, а во втором – репрессии в отношении рабочих, крестьян, учителей, священников, то есть народа в буквальном смысле этого слова.

Отсюда, соответственно, совершенно разная численность людей, которые были приговорены к расстрелу в первом и во втором случаях.

Количество жертв Большой чистки можно достаточно точно определить – персонально, по фамилиям, и эти цифры колеблются в районе 40–43 тыс. человек. Жертв же Большого террора в полтора десятка раз больше – примерно 640 тыс. То есть это несопоставимые величины.

Но если внимательно разбираться, то и хронологические рамки двух этих процессов окажутся разными. Исходя из динамики арестов, мы можем датировать начало Большой чистки второй половиной 1936-го и ее окончание весной 1938 года (был еще маленький всплеск осенью 1938 года, но по сути она была завершена весной). Временные рамки Большого террора другие: массовые аресты, начавшиеся летом 1937 года (то есть фактически на год позже), продолжались до самой осени 1938-го, то есть Большой террор завершился на полгода позже чистки.

– Иными словами, по направленности, числу пострадавших от репрессий, хронологии это совершенно разные процессы?

– Да. При этом в их основе лежали совершенно разные механизмы принятия решений. В первом случае, когда мы говорим о чистке, все согласовывалось лично Иосифом Сталиным и членами Политбюро: до нас дошли печально знаменитые сталинские расстрельные списки – всего 383 списка на чуть больше чем 42 тыс. фамилий. Потом эти списки оформлялись как решения Военной коллегии Верховного суда СССР, то есть по этим людям было принято судебное решение. Понятно, что оно было предопределено решением высшего партийного органа и ближайшего окружения Сталина, но тем не менее это оформлялось как решение суда.

Массовые же операции (то есть собственно Большой террор) – это внесудебные расправы, которые совершенно не вписывались в нормы новой Конституции 1936 года. Это был иной с точки зрения механизма принятия решений процесс. Более того, персональный состав арестованных практически не контролировался центром. Москва спускала только контрольные цифры, а самими операциями руководили региональные структуры НКВД, которые отчитывались по ним перед центром по факту, практически не согласовывая персональный состав репрессированных со Сталиным или Политбюро. Так что это два разных явления – Большая чистка и Большой террор.

Сложная комбинация причин– Что стало причиной того и другого?

– С моей точки зрения, мы можем говорить по меньшей мере о пяти причинах, которые сошлись воедино в этот короткий отрезок времени.

Безусловно, правы современники, обращавшие внимание на то, что прежде всего в основе чистки лежали стремление Сталина к укреплению личной власти и его борьба против тех людей, которых он считал своими врагами и которых он (правильно или неправильно – это другой вопрос) маркировал как бывших троцкистов.

– Круг этих людей, учитывая ту роль, которую Лев Троцкий играл в партии и государстве, видимо, мог быть достаточно обширен.

– Круг был достаточно обширен, но существенно меньше того круга лиц, которые в итоге были репрессированы в рамках Большой чистки. Сам Сталин определял его в несколько тысяч человек, которые, по его мнению, являлись скрытыми врагами сталинского руководства СССР.

За обвинительный приговор «антисоветскому правотроцкистскому блоку» – единогласно. Москва, 1938 год

– Почему жертв чистки оказалось больше, чем планировалось изначально?

– Дело в том, что еще одной причиной развернувшихся репрессий стала начавшаяся ротация партийно-государственного аппарата. Спустя 20 лет после революции происходила естественная смена руководящего состава, вызванная разными причинами: достижением людьми определенного возраста, изменением их компетенций, задач, которые ставились перед страной в новой ситуации и так далее. Это был совершенно объективный процесс, и, как всякий процесс ротации, он мог растянуться на десятилетия, а мог пройти очень быстро. В итоге он прошел стремительно, будучи осуществленным в прямом смысле слова «большевистскими методами». И здесь мы точно можем говорить о том, что борьба Сталина за власть катализировала процесс ротации кадров. Если бы эти процессы не совпали, то, может быть, эта ротация проходила бы медленнее, спокойнее и не так драматично.

– Но сама по себе ротация кадров не требовала репрессий.

– Конечно, не требовала. Я именно об этом и говорю: совпадение двух факторов – борьбы Сталина за власть против личных врагов и объективно назревшей ротации кадров – и сделало эту ротацию столь драматичной.

Еще через 25 лет подобная ротация произошла при Хрущеве. По сути, это была вторая по счету масштабная ротация кадров в рамках партийно-государственного аппарата, но она осуществлялась другими методами, проходила относительно спокойно по сравнению с 1937 годом и растянулась фактически на десятилетие. В этом смысле отставка самого Хрущева, а потом и Анастаса Микояна стала ее завершением – уходом из власти тех, кто пришел в нее при Сталине.

В президиуме (слева направо): нарком обороны Климент Ворошилов, нарком пищевой промышленности Анастас Микоян и первый секретарь Московского горкома и обкома партии Никита Хрущев. Сентябрь 1936 года (Фото: РИА Новости)

– Были и другие причины 1937 года…

– Третьей причиной являлись внешнеполитические факторы, связанные с нарастающей угрозой большой войны, и, соответственно, попытка добиться консолидации общества в условиях надвигающихся внешних вызовов. Особенно это касалось пограничных районов Советского Союза: и Дальнего Востока, и Украины, и Белоруссии. Именно по этой причине под ударом в первую очередь оказались те этнические группы, которые отождествлялись с потенциальными противниками СССР. Это были прежде всего немцы, поляки, латыши.

Четвертая причина, на мой взгляд, была связана с попыткой подвести итог тем социальным преобразованиям, которые происходили в течение последних 20 лет, и в особенности в рамках ускоренного строительства социализма, то есть так называемой «сталинской модернизации». Было большое количество пострадавших в ходе этого процесса, и эти преобразования должны были завершиться формированием какого-то нового социального консенсуса. С теми группами населения и с теми людьми, которые оказались жертвами этого процесса, надо было каким-то образом научиться жить по-новому.

Наконец, еще одним, отдельным фактором развязывания массовых репрессий стала внезапно выросшая роль НКВД, в том числе его центрального аппарата, но особенно региональных подразделений, которые оказались главным инструментом проведения всех этих сложных преобразований и потому на какое-то время, видимо, почувствовали свою независимость и самостоятельность.

Важно подчеркнуть: соотношение этих пяти факторов, этих пяти причин в разное время и в разных регионах страны было совершенно разным. То есть в реальности комбинация пяти перечисленных причин в каждый момент времени и в каждой точке СССР была своя. В этом смысле нет оснований говорить о том, что есть единая причина репрессий, которая подходит для всей страны и для каждого периода. Всякий раз нужно проводить детализацию: Москва 1937 года – это одно, Москва 1938 года – это другое, Владивосток – это третье, Казань – четвертое, Тбилиси – пятое, Новосибирск – шестое и так далее. В разное время в разных регионах действовали разные комбинации причин.

Нет человека – нет проблемы

– Как были связаны между собой Большая чистка и Большой террор? Как и почему одно повлекло за собой другое?

– Связь прямая: Большая чистка запустила Большой террор, который изначально не планировался. Я убежден, что массовые операции были политической импровизацией, идея которой окончательно оформилась в конце весны – начале лета 1937 года. И это достаточно легко доказать.

На февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года нарком внутренних дел СССР Николай Ежов, выступая с докладом о задачах, которые стоят перед органами в новых условиях, подробно говорил о необходимости борьбы с «вредителями, которые пробрались в партию». Речь шла именно о чистке партгосаппарата. При этом Ежов совершенно ясно обозначил, что эпоха массовых операций закончилась, что теперь на повестке другая задача – борьба с новым типом врага, окопавшимся внутри партии. То есть он еще не знал о том, что через три месяца начнет самую массовую операцию в истории НКВД. И явно, что и Сталин еще об этом не знал, иначе он бы скорректировал выступление своего наркома.

Таким образом, в марте 1937-го ни Сталин, ни Ежов никаких массовых операций, судя по всему, не планировали. А летом того же года ситуация изменилась: появилось известное письмо Политбюро ЦК ВКП(б) от 3 июля 1937 года региональным партийным руководителям и региональным руководителям НКВД о необходимости «кулацкой» операции, а затем и «национальных» операций. И вскоре – с августа – они развернулись по всей стране.

– Большевистский режим изначально был репрессивным, но ни до, ни после 1937 года он не выносил столько смертных приговоров. Заключенные успешно решали народно-хозяйственные задачи в рамках системы ГУЛАГ. Зачем нужно было уничтожать столько потенциальной рабочей силы? Это была какая-то осмысленная позиция?

– Документов, которые бы давали ответ на ваш вопрос, у нас нет. Мы можем лишь реконструировать логику архитекторов Большого террора. Процесс принятия таких решений можно проиллюстрировать на основе одной из групп населения, подвергшихся репрессиям. Речь идет о православном духовенстве. Относительно понятно, как принималось решение.

Логика, вероятно, была такой. Советской власти уже 20 лет, социальные отношения уже давно не те, что при «старом режиме», уже 20 лет ведется активная атеистическая пропаганда. И с точки зрения классической марксистской теории религия давно должна была исчезнуть. Однако в первой половине 1937 года стало понятно, что вопрос не решен, что, несмотря на смену социально-экономической формации и всю пропаганду, которая велась, половина жителей страны – две трети сельского населения и одна треть городского – определяют себя как верующих людей. Думаю, это подтолкнуло руководство страны к мысли о том, что если вопрос не может быть решен традиционными методами – путем социальных преобразований и идеологической работы, то его необходимо решить радикально.

– По принципу «Нет человека – нет проблемы»?

– Да. Нет человека – нет проблемы. Просто уничтожить те слои населения, которые представляют угрозу, в расчете на то, что это уж точно снимет проблему с повестки дня раз и навсегда.

Фактор Сталина

– Какова роль лично Сталина в формулировании задач и стратегии репрессий?

– Как мне представляется, современники роль Сталина преувеличивали. Вне всякого сомнения, в том, что касалось борьбы за власть и ликвидации его реальных или потенциальных политических оппонентов, роль Сталина была безусловной и абсолютной. Это можно совершенно точно проследить по документам. Он внимательно прочитывал материалы следствия, оставлял комментарии, фактически дистанционно руководил следователями, с ним согласовывалась каждая фамилия. То есть он был в курсе всего, что происходит, и здесь он держал ситуацию под контролем.

Однако за ходом массовых операций, как я уже говорил, контроль центра был менее пристальным. Да, они регулировались через решения Политбюро. Но парадокс заключается в том, что если мы сейчас начнем смотреть документы, то выясним, например, что аресты половины проходивших по «кулацкой» операции проводились без письменной санкции Политбюро. Политбюро каждому региону устанавливало лимиты на аресты, но потом региональные партийные руководители и региональные руководители НКВД стали подавать запросы на повышение этих лимитов. И часто у нас нет документов о том, что рост лимитов согласовывался.

Вероятно, масштаб репрессий на местах определялся в ходе каких-то устных согласований с Ежовым предложений руководителей регионов: очевидно, иногда они ставили в известность Сталина, но иногда – нет.

– Насколько справедлива оценка, согласно которой Сталиным двигала патологическая кровожадность и жестокость, а не трезвый расчет?

– Думаю, это эмоциональная попытка объяснить ситуацию, которая на самом деле может быть объяснена рациональными причинами, а не ссылками на те или иные психологические качества вождя.

Это не означает, что Сталин был гуманен. Я хочу быть правильно понят: он был жестокий человек, он вообще не ценил человеческую жизнь и, наверное, главными грехами считал глупость, трусость, слабость воли, но никак не жестокость. Просто жестокость не входила в его перечень того, «что такое плохо», и поэтому он не ощущал ее проявления как некую трагедию. Он никогда не сомневался в человеке, если тот был достаточно жесток. Он сомневался в людях, если они были глупыми или обладали недостаточной волей, что раскрывалось при принятии решений. И себя он, видимо, оценивал по этим же критериям. Но это не то же самое, что патологическая жестокость и патологическая кровожадность. Это разные вещи.

Ссылки на его «кровожадность и жестокость», с моей точки зрения, связаны с тем, что многим слоям населения казалось: ничем иным репрессии объяснить невозможно. Репрессии были для них совершенно необъяснимы и потому казались странными, представлялось, что за ними стоит какая-то сталинская ошибка. Это эмоциональная попытка объяснить ситуацию.

– А на самом деле?

– На самом деле эта «странность» – следствие того, что было несколько субъектов принятия решений: это и Сталин, это и высшее руководство НКВД, и региональные партийные элиты, и региональные руководители НКВД. А когда есть совокупность причин и ни одна из них не является единственной, всегда возникает ощущение иррационального хаоса.

– Насколько верно представление, что, не будь у руля Советского Союза Сталина, а будь вместо него кто-то другой, Троцкий например, 1937 года все равно не удалось бы избежать?

Лев Троцкий в эмиграции. 1935 год (Фото: Фотохроника ТАСС)

– Только одно явление можно считать неизбежным. Это конфликт между сформировавшейся при Сталине партийной группировкой и старыми революционерами, которые были частично не удовлетворены тем, что происходило в сталинские времена, а частично были не удовлетворены своей ролью в сталинской системе власти.

Мы все помним известную формулу про революцию, пожирающую своих детей. Думаю, это как раз тот случай. Но людей, которые попадали в эту категорию, в общем не так много. И давайте не забывать, что они могли быть по-разному отстранены от политической власти, необязательно так, как это было сделано в 1937-м.

Поэтому отвечу на ваш вопрос так: то, что в стране установился режим личной власти и что этот режим с известной степенью жестокости отодвинул от власти тех людей, которые делали революцию, – это, скорее всего, объективный процесс, вытекавший из логики послереволюционного развития. С той или иной степенью жестокости этот процесс, судя по всему, запустил бы любой человек, оказавшийся у власти.

Но что касается массовых операций, вряд ли они были предопределены ходом исторических событий. Ходом исторических событий была предопределена только одна задача, которая стояла перед страной: накануне неизбежной большой войны и по итогам произошедшей модернизации должна быть достигнута какая-то новая модель консолидации общества. Потому что в войну надо входить консолидированно и итоги масштабным преобразованиям тоже надо подводить консолидированно. Так вот, консолидация была необходима, но пути этой консолидации могли быть другими.

Ошибочное решение

– Что могло стать альтернативой?

– Один из возможных путей – продолжение той политики национального примирения, которая была заложена Конституцией 1936 года, когда впервые после революции всем социальным слоям были предоставлены политические права, когда возвращались ссыльные и так далее. Но летом 1937 года внезапно было принято решение все-таки не включать «бывших» (священников, кулаков, дворян и других) в советское общество, а просто уничтожить их физически и таким образом достигнуть консолидации. Вряд ли это решение лета 1937 года было предопределено ходом событий.

– Что произошло такого в 1937 году, что заставило выбрать именно этот путь?

– В том-то и дело, что в 1937-м не произошло ничего такого, что делало такое решение неизбежным. Но это было политическое решение, принятое советской элитой. Оно было свободным, оно не было вынужденным. И думаю, что впоследствии Сталин понял ошибочность такого решения.

– На основании чего мы можем судить об этом?

– По некоторым косвенным признакам. Поясню свою мысль на следующем примере: есть события, которые Сталин постфактум маркировал как свою ошибку. Так, в 1930 году он написал знаменитую статью «Головокружение от успехов», в которой косвенно признал, что ошибся с проведением сплошной коллективизации. В 1945-м в известном тосте «за русский народ» он косвенно признал свою ответственность за ошибки 1941 года. Что такое ошибка? Ошибка – это когда есть представление о том, что была свобода выбора: мы могли пойти одним путем, а пошли другим. Если человек не видит свободного выбора, то он не ощущает происходящее как ошибку. Так вот, вне всякого сомнения, маркировав потом события 1937 года как «ежовщину», Сталин подчеркнул косвенно, что это была ошибка. В том числе и его самого, ведь это он поставил на пост главы НКВД не того человека, неправильно сформулировал ему задачу и не проконтролировал ее исполнение. По крайней мере, я так интерпретирую его последующие шаги.

Безусловно, это была ошибка руководства страны, причем не только лично Сталина, а всей политической элиты советского общества. Я не говорю о человеческом измерении этой ошибки, хотя речь идет о сотнях тысяч загубленных жизней. Я говорю о политической стороне вопроса: развязывание Большого террора – это была ошибка, которая на самом деле не укрепила, а ослабила страну накануне самой тяжелой войны, которую когда-либо вела наша страна.

В ожидании переворота

– Что именно подтолкнуло Сталина к принятию решения о массовых репрессиях?

– Думаю, ему и всему тогдашнему руководству казалось, что страна стоит перед угрозой «бонапартистского переворота», который может превратиться в военно-фашистский переворот. С одной стороны, была давняя дискуссия о том, что «термидор неизбежно заканчивается бонапартизмом», с другой – события в Испании придали этой теоретической дискуссии актуальный смысл.

Испания воспринималась как некое доказательство того, что рассказы о «бонапартистском перевороте» и его перерождении в фашистский не пустая теория, что так действительно может произойти. Можно сказать, это явилось подтверждением теоретических рассуждений. В итоге Сталину и его окружению стало казаться, что СССР стоит перед угрозой такой же бонапартистско-фашистской революции.

– Насколько адекватной была такая оценка?

– С моей точки зрения, эта угроза была существенно преувеличена. Тогдашнее руководство страны было просто напугано этой перспективой.

Именно поэтому они подозревали себя и окружающих в буржуазном перерождении и пытались этому процессу каким-то образом противодействовать. Одним из элементов этого буржуазного перерождения, по их мнению, могло стать соглашение с фашистской Германией.

Кстати, Троцкий, находившийся в эмиграции, критиковал советское руководство именно за то, что оно идет по пути буржуазного перерождения и ищет соглашения с Гитлером. Странным образом получалось, что Сталин на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года говорил о тех же угрозах, о которых до этого написал Троцкий в «Преданной революции». Только Троцкий считал, что эту угрозу несет сталинизм, а Сталин – что Троцкий. Это означает, что они мыслили в одном и том же направлении и одинаково видели ситуацию. И весь перечень обвинений, выдвинутых в адрес троцкистов, полностью соответствовал перечню обвинений, которые Троцкий предъявлял Сталину: сговор с фашизмом и установление личной диктатуры.

Это особенность революционного мышления, которое реальные проблемы интерпретировало через призму идеологии и через призму опыта Гражданской войны. Если бы эти люди были более прагматичны, менее идеологизированы, они, может быть, спокойнее бы на эти проблемы смотрели.

Конец главы

– Почему был свернут Большой террор и решил ли он те задачи, которые перед ним ставились?

– Ответ на этот вопрос зависит от того, о каких задачах мы ведем речь. Если мы исходим из того, что задача заключалась в укреплении личной власти Сталина или в проведении быстрой ротации кадров, то, конечно, эти задачи были решены.

Если же мы говорим о том, что задача заключалась в консолидации общества накануне войны, то, конечно, и эта задача была решена. Но методы, которыми она была решена, привели к слишком большим издержкам. Эту задачу можно было решить гораздо эффективнее.

– То есть так или иначе, но задачи были решены и поэтому террор был свернут?

– В общем да. Но вопрос, как мне кажется, не только в том, почему он был свернут, но и в том, почему его так долго не сворачивали и почему он продолжался еще весь 1938 год, хотя первоначально планировалось все завершить еще в 1937-м. И чистка должна была закончиться в 1937-м (впрочем, хотя она и завершилась весной 1938 года, основные аресты прошли в рамках 1937-го), и массовые операции должны были закончиться тогда же – в декабре 1937 года. Но они продолжались, причем в половине регионов страны репрессии шли по нарастающей.

– Как вы это объясняете?

– Причина, на мой взгляд, в том, что к 1938 году маховик репрессий был запущен так сильно, что быстро остановить его было сложно. Для этого пришлось принять экстренные меры: сменить наркома Ежова и сменить все руководство НКВД. Только таким образом террор удалось остановить. Это было весьма непростое политическое решение, потому что ситуация вышла из-под контроля и ресурсов влияния на вошедших во вкус чекистов у Сталина было не очень много.

Беседовал Владимир Рудаков