«Отечество нам Царское Село»

Не будет преувеличением сказать, что лицей сформировал Пушкина-поэта и Пушкина-человека. Что было особенного в этом учебном заведении?

Царскосельский лицей давно стал заметной и весьма значимой вехой исторической памяти россиян, а его первый, пушкинский выпуск превратился в нашем сознании в подлинный культурный феномен. Что лежит в основе подобного отношения? Почему лицей (во всяком случае в первые годы своего существования) оказался уникальным образовательным учреждением, о котором до сих пор вполне заслуженно говорят с гордостью и теплотой?

Царское Село. Лицей и церковный флигель Екатерининского дворца. Литография. Худ. А.А. Тон. 1822 год

Провальный проект?

Идея его создания стала, видимо, результатом бесед и размышлений императора Александра I и его советника, знаменитого реформатора Михаила Сперанского. В 1808 году последний подал монарху записку, содержавшую проект открытия особого учебного заведения. Согласно проекту обучаться в лицее должны были высокоодаренные юноши различных сословий, которым предстояло в будущем сделаться государственными служащими на высочайших должностях в успешно преобразуемой кардинальными реформами России. Позже разговоры о всесословности лицея забылись, но идея подготовки образованных, современно мыслящих чиновников высшего ранга осталась, поскольку именно в таких людях император видел залог успеха всех своих смелых начинаний.

Устав лицея, написанный Сперанским, был принят в штыки министром народного просвещения графом Алексеем Разумовским. Тот считал, что воспитание юношества, опирающееся на идеи французского Просвещения, может представлять опасность для основ Российского государства. Однако, увидев внимание к проекту Александра I, осмелился лишь поинтересоваться: «Будет ли лицей равняться с университетами или займет среднее место между ними и гимназиями?» Монарх лаконично ответил: «С университетами» – и на этом споры окончились.

Между тем создание лицея объяснялось не только высокими государственными соображениями, но в какой-то степени и семейными проблемами царствующей фамилии. Вдовствующая императрица Мария Федоровна была встревожена «фрунтоманией», овладевшей ее младшими сыновьями великими князьями Николаем и Михаилом, которые проявляли наибольший интерес к изучению военного дела. Она пыталась бороться с этим, заперев братьев на две зимы в Гатчине, где красоты природы, чтение и музыка должны были способствовать демилитаризации их сознания. Императрица возлагала надежды и на дальнейшее образование великих князей, мечтая, чтобы по окончании домашнего обучения они отправились в Лейпцигский университет. Нормально, то есть по-граждански воспитанные европейские студенты-однокурсники могли бы, по ее мысли, положительно повлиять на них, излечить их от «плац-парадной лихорадки».

Однако, во-первых, в 1809–1810 годах ситуация в Европе, взбудораженной наполеоновской эпопеей, была далека от спокойной и комфортной, а во-вторых, отправке братьев в Лейпциг воспротивился Александр I. Ему хотелось, чтобы они возглавили список первых лицеистов, придав открытию лицея не просто особо торжественное, но символическое значение. Из этой затеи тоже ничего не вышло. По мнению императорской семьи (главной здесь была, безусловно, позиция Марии Федоровны), первые воспитанники в утвержденном составе оказались недостаточно знатными, а возможно, даже не совсем благонравными. Действительно, знатное и богатое дворянство не соблазнилось ни громким названием лицея, ни заманчивыми перспективами его выпускников. Оно предпочитало давать своим детям традиционное домашнее образование. В лицей же устремились отпрыски среднего и обедневшего дворянства, родители которых связывали с новым учебным заведением большие надежды. Жаль, что первоначальный замысел не удался, было бы интересно посмотреть, как учились бы вместе великие князья (в том числе будущий император) и будущие декабристы Иван Пущин, Вильгельм Кюхельбекер, Владимир Вольховский…

Флигель Екатерининского дворца

Указ Александра I об основании лицея последовал в августе 1810 года. В него принимались дети дворян от 10 до 12 лет, а продолжительность их обучения составляла шесть лет (три года отводилось на младший курс и столько же – на старший). Предусматривалось, что выпускники поступят «в гражданскую службу с чинами по успехам от 14 до 9 класса» (согласно «Табели о рангах») или в военную так же, как и воспитанники привилегированного Пажеского корпуса. Под лицей отдали четырехэтажный флигель Екатерининского дворца в Царском Селе, переделанный для учебных целей архитектором Василием Стасовым. Первые два этажа занимали хозяйственные службы, столовая, больница. На третьем этаже разместились рекреационный и гимнастический залы, газетная и журнальная комнаты (выписывались семь русских журналов и восемь французских и немецких), библиотека в 800 томов и учебные кабинеты. На четвертом располагались комнаты воспитанников.

Лицей был торжественно открыт в присутствии монарха и высших чинов империи 19 октября 1811 года. Воспитанникам выдали две формы – парадную и повседневную. Первая состояла из синего мундира с красным воротником, белых панталон и жилета, черной треуголки и лакированных черных ботфортов. Вторая включала такой же мундир с синими панталонами, а вместо ботфортов и треуголки – полусапожки и кепку. Все выглядело стильно, хотя стоит отметить, что свою форму имела каждая гимназия дореволюционной России, однако ни одна из них не стала даже отдаленным подобием Царскосельского лицея.

День лицеиста был четко расписан. Подъем в шесть часов, с семи до девяти – уроки, потом – чай с легкой закуской, с десяти до двенадцати – вновь уроки, в час дня – обед, с двух до трех – танцы или занятия физкультурой, в пять часов – чай и свободное время, в половине девятого – ужин и вечерняя молитва, в десять вечера – отбой. Распорядок достаточно напряженный, но посильный для юношей.

Преподавали в лицее, как и было положено в тогдашнем высшем учебном заведении, только профессора и адъюнкт-профессора. Обучение предусматривало четыре вида дисциплин: нравственные науки (Закон Божий, этика, словесность, логика, право, политэкономия); исторические (российская и всемирная история, физическая география); физические и математические (физика, математика, статистика); изящные искусства и гимнастические упражнения (чистописание, рисование, танцы, фехтование, верховая езда, плавание). Плюс к этому шли курсы латинского, французского и немецкого языков. Набор дисциплин очень достойный, но университеты вряд ли в этом уступали лицею.

Друзья-лицеисты Кюхельбекер, Пущин, Пушкин и Дельвиг. Рисунок Н. Рушевой. 1968–1969 годы

Разрешенная бесконтрольность

Лицейский устав предъявлял к преподавателям важное требование: «…не затемнять ум детей пространными изъяснениями, но возбуждать собственное его действие. Дело наставника не в том только состоит, чтоб дать урок, но чтоб… воспитать его в уме слушателей». С требованием научить питомцев самостоятельно мыслить был совершенно согласен первый директор лицея Василий Малиновский – поклонник французских просветителей, соратник Сперанского и противник крепостного права. 

Не менее важным оказалось то, что жизнью лицея, согласно его уставу, руководила так называемая конференция, состоявшая из директора, профессоров и адъюнктов. Она собиралась по мере надобности и была тесно связана с Московским, Казанским и Харьковским, а чуть позже и Петербургским университетами. От них лицей получал проекты учебных планов, книги, пособия и т. п. В сборниках научных трудов этих университетов преподаватели лицея печатали свои работы. Формально решения конференции могли быть отменены приказом министра народного просвещения, но Разумовский, ощущая живой интерес к лицею со стороны монарха, не решался вмешиваться в дела единственного в своем роде учебного заведения.

Подобная бесконтрольность оказалась относительной и недолговечной. Тем не менее она позволила, скажем, адъюнкт-профессору Александру Куницыну, по свидетельству лицеистов, беспрепятственно выступать на уроках «против рабства и за свободу» и призывать их руководствоваться в своей деятельности исключительно любовью к Отечеству, забывая при этом упомянуть об обязательной верности монарху. Та же «бесконтрольность» дала возможность установить совершенно новый стиль отношений между учителями и воспитанниками, создать в учебном заведении небывалую для того времени атмосферу взаимоуважения. Преподаватели обращались к ученикам на «вы», непременно добавляя к фамилии слово «господин». Категорически были запрещены физические наказания и унижение лицеистов: для них времена, когда детей били «не из злобы, а по убеждению», то есть для их же пользы, прошли.

Иными словами, в лицее почти все было направлено на то, чтобы развить способности каждого, воспитать его лучшие душевные качества. В результате лицеисты к моменту окончания учебы стали зрелыми людьми – с твердыми убеждениями, ярко выраженным чувством собственного достоинства и избранной жизненной целью.

«Товарищеская семья»

Огромное влияние на воспитанников пушкинского курса оказала Отечественная война 1812 года. Ее события, как писал Пущин, «сильно отразились на нашем детстве». Лицеисты разделяли вдохновенные слова Куницына: «Пусть земля, которую наши руки защитить не в состоянии, будет нам общею могилою; но мы умрем свободными в свободном отечестве!» Война с Наполеоном не только способствовала зарождению у юношей зачатков национального самосознания, росту патриотических чувств, умению смотреть на европейские события русскими глазами, но и заставила их размышлять о новом устройстве Европы и необходимых переменах в родной стране.

В лицее стали выходить рукописные журналы («Неопытное перо», «Юные пловцы», «Лицейский мудрец» и др.), где появлялись стихи и проза воспитанников, а также их отклики прежде всего на значимые или необычные лицейские события. Многие юноши заводили альбомы, куда их товарищи вписывали свои поэтические опусы и наблюдения, а кроме того, заполняли страницы рисунками. Лицей ежедневно учил воспитанников жить в обществе, становиться его полноправным членом, причем как в обществе товарищей и учителей, так и в обществе высшем, поскольку в Царскосельском парке и дворцовых переходах они встречали грациозных фрейлин императрицы, важных чиновников, а то и членов царствующей фамилии. Это позволяло им ощущать некую, пусть и немного выдуманную, принадлежность к высшим сферам.

Пущин вспоминал: «Образовалась товарищеская семья; в этой семье – свои кружки; в этих кружках начали обозначаться, больше или меньше, личности каждого». Конечно, лицеисты не были всегда и во всем едины, среди них оказались и карьеристы, и просто люди малоинтересные. Но к кружку Пушкина и Пущина (наиболее деятельному, чутко реагирующему на все происходившее) принадлежало более половины из 29 воспитанников первого набора (изначально их насчитывалось 30, но Константин Гурьев в 1813 году был отчислен, как сказано в формуляре, «по семейным обстоятельствам»).

Постепенно в умах лицеистов начали складываться понятия «лицейская республика», «лицейское братство». Это помогало им бороться против ненавидимого всеми воспитателя-доносчика Мартына Пилецкого, которого они вынудили уйти из лицея, а позже успешно противостоять Федору Гауеншильду, сменившему в 1814 году на посту директора умершего Малиновского и пытавшемуся обуздать здешнюю вольницу самыми недобросовестными методами. К слову, историки помимо констатации его лицейских «подвигов» издавна подозревают Гауеншильда в шпионаже в пользу Австрии.

В 1816-м директором стал интересный педагог и умелый администратор Егор Энгельгардт. Не одобряя своеволия воспитанников, он постарался сохранить дух лицейского единства, заявив, что лицей – это не республика, а большая единая семья, в которой все ученики являются братьями, а он – их внимательным и доброжелательным отцом. На фронтоне домика директора появился герб лицея: сова, лира, свиток и два венка – лавровый и дубовый. Сова олицетворяла мудрость, свиток – науку, лира – творчество, венки символизировали награду отличившимся лицеистам. Отчетливо кредо Энгельгардта прозвучало в докладе Министерству народного просвещения за 1817 год: «Каждый из наставников руководствовался мыслию, что он образует юношей, которые… соделавшись орудиями верховной власти, соделаются вместе с тем органами общественного мнения и представителями народа пред лицом монарха». Чуткий нос Фаддея Булгарина, до гробовой доски сохранявшего подозрительность в отношении лицея и лицеистов, быстро уловил в этом учебном заведении нечто абсолютно чуждое слепому верноподданничеству и низкопоклонству. «Либерализм укоренился в лицее в самом мерзком виде», – негодовал он в 1826 году в записке-доносе.

Пушкин на экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года. Худ. И.Е. Репин. 1911 год

К преподавателям предъявлялось требование научить своих питомцев самостоятельно мыслить: «Дело наставника не в том только состоит, чтоб дать урок, но чтоб воспитать его в уме слушателей»

Память о лицейской вольнице

К сожалению, власти еще раньше скандального журналиста пришли к такому же, крайне неутешительному для них выводу. В результате в 1823-м Энгельгардт был уволен с клеймом воспитателя «неблагонадежных» (поскольку до событий на Сенатской площади было еще далеко, ему, видимо, аукнулась прежде всего ссылка Пушкина). Тогда же по распоряжению могущественного графа Алексея Аракчеева лицей был от греха подальше передан под эгиду Управления военно-учебными заведениями, а его директором сделался ничем не примечательный генерал Федор Гольтгоер. Дальше – больше. В 1832-м число воспитанников увеличили до ста человек, а потом отменили преподавание высшей математики и философии. В 1843 году лицей и вовсе перевели в Петербург, назвав Александровским.

Нельзя сказать, что выпускники лицея стали заметной частью российского чиновничества высшего ранга. Помимо канцлера империи Александра Горчакова и государственного секретаря, члена Государственного совета Модеста Корфа (оба из первого выпуска) лицей окончили шесть губернаторов, семь директоров департаментов, тринадцать предводителей дворянства, а пятьдесят два человека предпочли военную службу (некоторые из них дослужились до генеральских и адмиральских чинов, но ничем особенным не запомнились). Из прославленных и известных литераторов к Александру Пушкину, Антону Дельвигу и Вильгельму Кюхельбекеру позже добавились Михаил Салтыков-Щедрин и Лев Мей.

При этом вольница первых лет существования лицея продолжала жить в памяти людей. Во многом она была освящена именем Пушкина, но и сама по себе вызывала неподдельный интерес. Это учебное заведение виделось педагогическим образцом, оно стало постоянной мечтой российской системы образования. В 1899 году было создано Пушкинское лицейское общество, собиравшее материалы по истории первого, легендарного выпуска. Тогда же в саду при Александровском лицее появился бюст поэта работы Ивана Шредера, в настоящее время установленный перед Пушкинским Домом в Петербурге.

Закрытие лицея специальным постановлением Совнаркома в мае 1918 года умерило разговоры о нем, но не смогло вычеркнуть его образ из народной памяти. В 1949-м было принято решение о создании Мемориального музея-лицея в бывшем Царском Селе, ставшем городом Пушкином, и 19 октября вновь начали праздновать как День лицея. Поскольку немецкие оккупанты многое уничтожили и разграбили в царскосельских дворцах, музей был полностью подготовлен и торжественно открыт лишь в 1974 году.