«Может собственных Платонов»

Великий русский просветитель Михаил Ломоносов был едва ли не самым ярким членом Петербургской академии наук.

Ломоносов начал свой путь в учебных заведениях, тесно связанных с допетровской традицией. Это и московская Славяно-греко-латинская академия (в просторечии – Спасские школы), и Киево-Могилянская академия, где он познал богословие, древнерусскую литературу, а к физике и математике только прикоснулся.

Врата учености

В начале 1736 года Ломоносов в числе дюжины лучших учеников Спасских школ был зачислен в студенты университета при Академии наук. С этого времени его судьба изменилась. Если раньше он мечтал стать священником, богословом, то в Петербурге почувствовал вкус к светской экспериментальной науке. Студентов поселили в каменном здании Новгородской епархии на 1-й линии Васильевского острова, которое арендовала академия. Для них купили одежду, мебель. Ломоносов смотрел на предоставленный ему книжный шкаф как на чудо.

Первым делом ему и его товарищам предстояло выучить немецкий язык, на котором читались лекции почти по всем дисциплинам. Профессор Георг Крафт познакомил Ломоносова с экспериментальной физикой, один из первых русских ученых Василий Адодуров преподавал математику. Ломоносов в то время «отменную оказал склонность к экспериментальной физике, химии и минералогии», как свидетельствовал его первый биограф Михаил Веревкин.

Но учеба в Петербурге продолжалась недолго. Уже осенью 1736-го в числе самых способных студентов он отправился в Марбургский университет для изучения основ горного дела, металлургии, химии и других наук. Вместе с 25-летним Ломоносовым в Марбург приехали 16-летний Дмитрий Виноградов, будущий первооткрыватель русского фарфора, и 18-летний Густав Ульрих Райзер, ставший потом горным инженером. Ломоносов был старше, опытнее, физически сильнее товарищей, к тому же его отличали особое рвение, желание поскорее открыть «врата учености» и «благородная упрямка», которая помогала претерпеть и преодолеть неизбежные невзгоды чужбины.

Профессор химии, и не только

В начале лета 1741 года, вернувшись после европейских скитаний по университетам, он сразу поступил на службу в Академию наук. Первое время составлял каталоги в Кунсткамере, приобщаясь к этой важной затее Петра Великого, перед которым преклонялся, и переводил научные сочинения «с латинского, немецкого и французского на российский». Его первой крупной научной работой стал «Каталог камней и окаменелостей Минерального кабинета Петербургской академии наук». В январе 1742 года Ломоносов получил звание адъюнкта (то есть помощника профессора) по классу физики с жалованьем 360 рублей в год. При дворе его уже знали как талантливого стихотворца.

Он стал третьим «природным русским» адъюнктом Петербургской академии – после своего учителя Адодурова и философа-энциклопедиста Григория Теплова. В те годы Ломоносов создал работы, на много лет определившие развитие естественных и точных наук в России, – «Элементы математической химии» (1741), «О сцеплении и расположении физических монад» (1743), «О вольном движении воздуха, в рудниках примеченном» (1744), «Физические размышления о причинах теплоты и холода» (1744). При этом продолжал писать стихи, начал заниматься риторикой и российской грамматикой. В июле 1745 года Ломоносов и Василий Тредиаковский, известный поэт и филолог, первыми из «природных россиян» получили профессорское звание. Профессору химии Ломоносову определили оклад в размере 600 рублей в год. В 1746 году он первым – с одобрения Сената – начал читать лекции по физике на русском языке, для чего перевел с латыни учебный трактат «Вольфианская экспериментальная физика».

Одной из главных забот Ломоносова стало создание научной и учебной химической лаборатории, которую удалось построить и оснастить к октябрю 1748 года. Там он проводил экспериментальные исследования по химии и технологии силикатов, по обоснованию теории растворов, опыты по обжигу металлов, а также делал пробы и анализ образцов различных руд. Всего Ломоносов провел более 4 тыс. экспериментов. И тут зимой 1752–1753 годов он первым в мире прочитал курс физической химии студентам Академического университета.

Портрет Михаила Васильевича Ломоносова. Неизв. худ. Вторая половина XVIII века

«Делает честь академии»

Он был истинным первооткрывателем. Ученый сам сконструировал несколько уникальных научных приборов – «ночезрительную трубу», «горизонтоскоп», центроскопический маятник, реагирующий на изменения силы земного тяготения. Еще в августе 1741-го, почти сразу после прибытия в Петербург из-за границы, он представил проект «катоптрико-диоптрического зажигательного инструмента» – своеобразной солнечной печи, позволявшей получать высокую температуру. А в 1748 году в письме выдающемуся швейцарскому ученому Леонарду Эйлеру, почетному члену Петербургской академии, Ломоносов высказал свое знаменитое предположение: «Сколько у одного тела отнимется, столько же присовокупится к другому». Позднее закон сохранения массы вещества экспериментально доказал французский естествоиспытатель Антуан Лоран Лавуазье, и его чаще всего так и называют – законом Ломоносова – Лавуазье. Эйлер, высоко ценивший Ломоносова, отзывался о нем как о «гениальном человеке, который своими познаниями делает честь не только Императорской академии [в Петербурге], но и всему его народу».

Настоящая слава пришла к русскому ученому в 1749 году, когда на торжественном собрании академии он произнес «Слово похвальное императрице Елизавете Петровне», где подчеркивал преемственность политики государыни курсу ее великого отца. Здесь Ломоносов развивал мысли, которые сформулировал ранее в оде на день восшествия «дщери Петровой» на престол, написанной им к шестилетию этого события. В оде прозвучали слова, ставшие подлинным гимном русской науке:

О вы, которых ожидает

Отечество от недр своих

И видеть таковых желает,

Каких зовет от стран чужих,

О, ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать.

После этого каждая новая ода Ломоносова или «надпись на иллюминацию в честь императрицы» становились событием придворной жизни. Бывало, за торжественные стихи во славу монархини, которая «изволила расширять науки», он, к всеобщей зависти, получал вознаграждение, превышавшее трехлетнее жалованье академика.

В 1756-м Ломоносов стал владельцем участка на набережной Мойки, где уже через год построил двухэтажный дом с мезонином, шириной в 15 окон, с конюшенным и кухонным флигелями и устроил фруктовый сад с прудом. Была здесь и домашняя обсерватория, в которой в мае 1761 года он совершил открытие, определив, что «планета Венера окружена знатною воздушною атмосферою». Не обошлось также без химической лаборатории и без… мозаичной мастерской. В пожалованной ему мызе Усть-Рудица Копорского уезда, неподалеку от Ораниенбаума, ученый наладил производство цветного стекла и смальты и создавал мозаики, главной из которых стала «Полтавская баталия» (сегодня она украшает парадную лестницу здания Академии наук в Санкт-Петербурге).

Ломоносов преподавал в Академической гимназии и университете, а в 1758–1765 годах руководил ими – и, приняв эти учебные заведения в плачевном состоянии, сделал все, чтобы они пребывали «в хорошем порядке». Питомцами Академии наук, его учениками стали талантливые русские ученые – астрономы Степан Румовский и Петр Иноходцев, математик и механик Семен Котельников, анатом Алексей Протасов, географ и естествоиспытатель Иван Лепёхин, филолог и математик Антон Барсов. Цвет академии второй половины XVIII века. Те самые «собственные Ньютоны» – свои, не приезжие. Каждый студент в ломоносовские времена был обут и одет, а кормили их мясом, осетриной, белужиной, пирогами да ухой – наш академик знал, что «голодное брюхо к учению глухо». О значении Ломоносова для Академического университета говорит красноречивый факт: вскоре после смерти великого ученого он фактически прекратил свое существование.

Из многих биографических исследований о Ломоносове можно сделать вывод, что его судьба в Петербургской академии складывалась чуть ли не трагически. Конфликты, опалы, непонимание современников… Однако не будем забывать и другое: неутомимый просветитель нашел могущественных меценатов – Ивана и Петра Шуваловых, Михаила Воронцова. Да и сама Елизавета Петровна поддерживала его начинания, а Екатерина II и вовсе удостоила ученого личного визита в его усадьбу на Мойке. Недаром недоброжелатели упрекали Ломоносова в излишнем рвении на ниве выпрашивания финансов. «Казну только разорял» – эти слова о великом просветителе, по легенде, произнес однажды цесаревич, будущий император Павел Петрович, не понимавший его значения для русской науки, словесности, искусства.

Против «немецкой монополии»

В январе 1742 года, вскоре после воцарения Елизаветы Петровны, «токарь Петра Великого», известный механик-изобретатель Андрей Нартов подал в Сенат доношение, направленное в первую очередь против главы Канцелярии Академии наук Иоганна Шумахера, которого обвинял в финансовых злоупотреблениях, а также против общей «немецкой монополии» на управление российской наукой. Нартов язвительно напоминал, что Петр I, «опекая науки, повелел учредить Академию наук и художеств не для одних чужестранных, но паче для своих подданных». Схожей точки зрения придерживался и Ломоносов, который как минимум ознакомился с доношением до его отправления, если не принимал участия в его составлении. И Нартов с Ломоносовым были отнюдь не одиноки. Годы спустя в таком же духе рассуждал наставник великого князя Павла Петровича Никита Панин: «Какая из того польза и у разумных людей слава отечеству приобретена быть может, что десять или двадцать человек иностранцев, созванные за великие деньги, будут писать на языке, весьма не многим известном? Есть ли б крымский хан двойную дал цену и к себе таких людей призвал, они б и туда поехали и там писать бы стали».

Трудно упрекнуть Ломоносова в заведомых настроениях против немцев. Его единственной женой стала урожденная Елизавета Христина Цильх, дочь марбургского пивовара. Соратником и приятелем Ломоносова был физик, профессор Петербургской академии наук, немец по происхождению Георг Вильгельм Рихман, самозабвенно исследовавший природу электричества. Он погиб при проведении опыта: молния ударила в железный прут, специально установленный на крыше, прошла по проводам к прибору («электрическому указателю»), от которого отделился тусклый огненный шар и ударил ученого в лоб. Заземления, разумеется, не было, ведь перед Рихманом стояла задача «поймать» молнию, а не упустить ее. Ломоносов писал: «Рихман умер прекрасной смертью, исполняя по своей профессии должность. Память его никогда не умолкнет». Однако, уважая настоящих исследователей, смиряться с «засильем иностранцев» в академии русский просветитель не желал: видел, что далеко не все ученые, прибывшие из Европы, могут достичь научных высот, и, подобно Петру Великому, считал главной задачей академиков просвещение России.

Наиболее принципиальный спор Ломоносова с «немцами на русской академической службе» был связан с первыми шагами российской исторической науки. Все началось в стенах академии с обсуждения торжественной речи (диссертации) Герарда Фридриха Миллера, уроженца Вестфалии и одного из первых академиков, прибывших в Петербург по приглашению Петра I. В 1749 году он подготовил для чтения в академическом собрании перед императрицей Елизаветой Петровной речь «Происхождение народа и имени российского». Опираясь на исследования Готлиба Зигфрида Байера, также одного из первых действительных членов Петербургской академии, к тому времени покойного, Миллер пришел к выводу, что варяги, приглашенные на княжение в 862 году в Ладогу, были норманнами. И что само понятие «Русь» – скандинавского происхождения.

Бурное обсуждение этого труда продолжалось целый год, в ожесточенной полемике прошло 29 академических заседаний. Это неудивительно. Россия стала империей, по праву считала себя великой европейской державой – и вдруг такой удар по национальному самосознанию. Ломоносов, будучи главным оппонентом Миллера, последовательно разбивал норманнскую теорию происхождения русской государственности и подчас давал волю темпераменту. «Против всех сих неосновательных Бейеро-Миллеровых догадок имею я облак свидетелей, которые показывают, что варяги и Рурик с родом своим, пришедшие в Новгород, были колена славенского, говорили языком славенским, происходили от древних роксолан или россов и были отнюдь не из Скандинавии, но жили на восточно-южных берегах Варяжского моря, между реками Вислою и Двиною» – для Ломоносова с его патриотическим мировоззрением это был принципиальный вопрос. Власть, ставшая во времена Елизаветы Петровны русофильской, его поддержала. Миллера лишили профессорского звания, а Ломоносов вскоре приступил к написанию «Российской истории», начав ее с древности, с истоков славянства. Незавершенный труд, доведенный до конца княжения Ярослава Мудрого, был опубликован в 1766 году, вскоре после смерти автора. Спор Ломоносова с Миллером получил продолжение в русской историографии – и во все времена в этой полемике было больше политических эмоций, чем научной сущности.

Утвердив себя и в словесности, и в точных науках, и в истории, и в идеологии Просвещения, Ломоносов вышел победителем в долгой борьбе с «немецкой партией». Крестьянского сына, получившего чин статского советника, именовали «его высокородием». Он оставил после себя не только научное наследие и учеников, но и легенду об «архангельском мужике», который, как писал Николай Некрасов, «по своей и Божьей воле стал разумен и велик». Сама история жизни Ломоносова вдохновляла самородков, стремившихся в науку.

Императрица Екатерина II в гостях у Михаила Ломоносова. Худ. И.К. Федоров. 1884 год

«Будет вам медведя дразнить!»

Академия хранит память не только о научных открытиях Михаила Ломоносова, но и о скандальных ситуациях, в которые попадал взрывной и темпераментный помор, великий парвеню, не считавшийся с правилами этикета

Как писала историк Татьяна Володина, зачастую «широта и размах ломоносовской натуры… вносили в чинные заседания Академической конференции привкус хмельного ушкуйничества». Одна из характерных историй произошла весной 1743 года, когда Ломоносов ворвался в зал заседаний под хмельком, не сняв головного убора, – и в весьма агрессивном настроении. Конференц-секретарь Христиан Никола фон Винсгейм удостоился от Ломоносова кукиша, другие же – просто «лестных» эпитетов вроде «каналья» или «мошенник», а на попытки окружающих урезонить его разбушевавшийся адъюнкт пообещал «поправить им зубы». В финале столь яркого выступления он открыл подоплеку своего дурного настроения, охотно согласившись, чтобы его слова занесли в протокол: «Да, да, пишите; я смыслю столько же, сколько и профессор, а притом я природный русский!» После этого за «неучтивые поступки» ему пришлось провести два месяца под караулом и еще шесть под домашним арестом – к счастью, с правом работать. Кроме того, возмущенному отказом в профессорском звании адъюнкту вполовину урезали жалованье.

Долгое время соседом Ломоносова был Иоганн Штурм – садовник академии и, кроме прочего, староста василеостровской евангелической церкви. Господин Штурм не только ухаживал за цветами, но и ссужал деньги под процент и отличался склонностью к доносительству. Брал у него взаймы и Ломоносов – и это, как водится, не добавляло теплоты их взаимоотношениям. Все происходившее напоминало скорее коммунальные ссоры 1930-х годов в стиле рассказов Михаила Зощенко. Штурм натравливал своих собак на ломоносовских кур, сливал нечистоты в клумбу соседа. Ломоносов отвечал кулаками. Как-то в день своего рождения садовник устроил пирушку. Перепившиеся гости, горланя песни, зашли в соседский палисад. Ученый работал в своем кабинете, и шум разъярил его. Сначала из ломоносовского окна в товарищей Штурма полетели пареная репа и кислая капуста, а потом появился сам Михайло Ломоносов с криком: «Будет вам медведя дразнить!» Судя по последовавшему за этим доносу Штурма, потасовка была нешуточной: «Я и моя зупруга маялись на балкон поливать его водами и случайно, может быть, ронялись цветочными горшками». Неукротимый адъюнкт переколотил всю компанию. Особенно досталось тестю Штурма, переводчику Ивану Грове. Ломоносов обвинял соседей в порче своего имущества и воровстве, но ничего доказать ему не удалось. Пришлось платить штраф за рукоприкладство. Что и говорить, по вспыльчивости великий просветитель не уступал основателю Академии наук Петру Великому. Но, увы, в отличие от него, он не был императором и поэтому должен был нести наказание за буйные выходки.

Кадр из фильма «Михайло Ломоносов» режиссера Александра Прошкина. В заглавной роли – Игорь Волков. 1986 год

Что почитать?

Каменский А.Б. Ломоносов и Миллер: два взгляда на историю // Ломоносов: сб. статей и материалов. Т. IX. СПб., 1991

Шубинский В.И. Ломоносов: всероссийский человек. М., 2010 (серия «ЖЗЛ»)

Новое о Ломоносове. Материалы и исследования. К 300-летию со дня рождения. Сост., отв. ред. С.С. Илизаров. М., 2011