Государство Емельки Первого

Восстание Пугачева продлилось по историческим меркам совсем недолго – всего год, с сентября 1773-го по сентябрь 1774-го, – и окончилось полным разгромом. Уже тогда многих стал занимать вопрос: что ожидало Россию, если бы мятежники взяли верх над правительственными войсками и посадили на трон самозваного Петра III? Попытаемся и мы ответить на этот вопрос.

Суд Пугачева. Худ. В.Г. Перов. 1879 год

«Трудно ли обещать?»

В первую очередь восставшие, конечно, свергли бы с престола Екатерину II, которая воцарилась в 1762 году в результате переворота, отстранившего от власти ее мужа императора Петра III. Однако, как это ни странно, не она была главным врагом бунтовщиков. Для нее новоявленный «супруг» предусматривал гораздо менее суровые наказания, чем для «больших бояр», которых самозванец и обвинял в совершении переворота. Императрицу Пугачев намеревался отправить либо в монастырь, либо за границу. Правда, это лишь в том случае, если царица встретит «своего супруга без брани, с честью». Видимо, сравнительно мягкое отношение к Екатерине было связано с тем, что в народе она продолжала пользоваться определенным авторитетом.

И все-таки на троне ее должен был заменить «Петр Федорович», который, как и все «добрые цари», заботится о народе, ненавидит дворян и к тому же является защитником старой веры. И будто бы его лишили власти именно за эти добродетели. Теперь же, во время восстания, «император» упразднял крепостное право, подушную подать и рекрутские наборы. «Жалуем сим имянным указом с монаршеским и отеческим нашим милосердием, – читаем в одном из пугачевских манифестов, – всех находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков, быть верноподданными собственной нашей короны рабами и награждаем вольностию и свободою и вечно казаками [то есть крестьяне становились казаками. – Е. Т.], не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей…»

Самозваный Петр III заверял своих «подданных» в том, что собирать подати совершенно незачем, ибо «казна сама собою довольствоватца может», а что касается рекрутского набора, то «войско наше из вольножелающих к службе нашей великое исчисление иметь будет». Кроме того, пугачевские манифесты призывали истреблять ненавистных дворян: «…кои прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах – оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами».

Основываясь на этих манифестах, а также на различных заявлениях и поступках бунтовщиков, некоторые современники восстания и историки приходили к выводу, что пугачевская Россия была бы полной противоположностью России екатерининской. Так, Павел Потемкин, троюродный брат фаворита императрицы Григория Потемкина, поставленный начальником секретных комиссий, которые производили следствие над пугачевцами, в своем обращении к народу подчеркивал это противопоставление и указывал на несбыточность обещаний самозванца: «…он обещает свободу от рекрут и податей. Трудно ли обещать, когда оно не принадлежит ему? Но и свобода сия не может существовать в самом деле. Кто будет ограждать пределы нашего государства, когда не будет воинства? А воинство наполняется рекрутами. Чем будут содержать солдат, когда не будет подушного збору? Где бы турки уже были теперь, когда бы в России не было воинов?»

Павел Потемкин не оставил в стороне и повстанческие призывы к уничтожению дворян и чиновников: «Пугачев велит истреблять помещиков, и народ ему повинуется. Сам Бог сказал: "Несть власти, еже не от Бога". То как может сей злодей испровергнуть Божию власть? Представьте себе, кто будет управлять градами и селами, ежели не будет начальников? Кто будет производить суд, удерживать дерзость и неправду, защищать притесненного, ежели не будет законных властей? Кто будет предводительствовать воинством, ежели не будет степени чинов? Вот ясное изобличение злонамеренного обольщения Емельки Пугачева».

Советские ученые нередко высказывали мысль, что если бы Пугачев победил, то империя превратилась бы в государство, где нет сословий и все подданные – «дети третьего императора», «как россияне, так и иноверные… вровне». А вот по мнению современного историка Виктора Мауля, восставшие «стремились к возрождению подлинно "святой Руси"». 

Павел Потемкин, начальник секретных комиссий по расследованию Пугачевского бунта

Казак казаку рознь

В то время как «самозванка» Екатерина указом от 22 августа 1767 года запретила крестьянам подавать челобитные на своих господ, «законный царь Петр Федорович» не только принимал жалобы крестьян и казаков на их притеснителей, но и казнил последних и вообще упразднил крепостное право. Если у императрицы человек считался преступником, то у Пугачева он был праведником и мучеником; у нее дворяне могли не служить – у «государя» служба для них была обязательна, а их место во властной иерархии должны были занять казаки; там «просвещенный абсолютизм» – тут «абсолютизм непросвещенный», причем доведенный до крайней формы выражения; там непомерные подати – здесь их нет вовсе. Бесспорно, различия между екатерининской и пугачевской Россией были значительны, однако и слишком преувеличивать их не стоит.

Не все, что обещали пугачевские манифесты, оказалось правдой. Так, несмотря на обещания, что войско будут пополнять исключительно добровольцы, повстанческим властям приходилось прибегать к принудительной мобилизации. Да и на то, что казна наполнится сама собою, Пугачев, по-видимому, не слишком рассчитывал. Согласно его устным заявлениям, он собирался отказаться от подушной подати не навсегда, а лишь на некоторый срок, например на семь лет. Тут надо учитывать, что манифесты, в которых говорилось об отмене податей и рекрутских наборов, писал не сам Пугачев (он не владел грамотой), а мценский житель Иван Трофимов, известный в пугачевском войске под именем Алексея Дубровского. Можно предположить, что на содержание этих документов повлияли личные утопические представления Дубровского. Но нужно учитывать и то, что крестьяне согласно манифестам превращались в казаков, а последние, как известно, не платили подушной подати и не отправляли рекрутов в армию. Правда, казак казаку рознь. И о полном равенстве между «старыми» и «новыми» казаками речи не шло.

Вместо дворян первым сословием становились яицкие казаки. В войске Пугачева таковых было немного, но именно они составляли ближайшее окружение самозванца, куда очень редко проникали представители других социальных групп, в частности крестьяне. Не собирались повстанческие власти упразднять и имущественное неравенство. Они иногда проявляли заботу о бедных за счет состоятельных пугачевцев, однако отнять и поделить их имущество никто не планировал. Призывов уничтожать и грабить зажиточных крестьян или купцов здесь мы также не встретим. Поэтому не стоит удивляться тому, что богатые простолюдины присоединялись к бунтовщикам, а на некоторых территориях были организаторами поддержки «Петра Федоровича».

Что же касается дворян, которых требовалось истребить, то и с ними все было не так однозначно. Несомненно, мятежники их активно уничтожали. Но в то же время дворян в пугачевском войске можно было встретить на протяжении всего восстания, в том числе и на последнем этапе (июль-август 1774 года), когда представителям привилегированных слоев в местах, оказывавшихся под контролем бунтовщиков, приходилось особенно несладко. Случалось и так, что дворяне становились даже командирами повстанческих отрядов или воеводами в городах, захваченных Пугачевым. Правда, при этом нужно учитывать, что на сторону мятежников переходили, как правило, мелкопоместные обедневшие дворяне. Возможно, именно бедность и необразованность сближали их с повстанцами.

Хотя сам Пугачев и не был старообрядцем, в угоду яицким казакам он обещал вернуть в государстве старую веру. Поскольку казаки-старообрядцы уничтожали никонианские иконы, а представители духовенства, по правительственным данным, оказались на втором месте после дворян среди погибших от рук бунтовщиков, то вроде бы легко представить, что было бы со священнослужителями, да и вообще с официальной церковью, если бы «Петр Федорович» пришел к власти. Однако и тут все совсем не просто. Священников убивали в основном новокрещенцы, например чуваши, недовольные христианизацией. Вместе с тем у нас нет никаких данных, что казаки и прочие русские простолюдины предавали их смерти лишь за принадлежность к официальной церкви (как правило, причиной казни становилось неподчинение). Представители никонианского духовенства не только находились в пугачевском войске – некоторые из них и вовсе стали активными участниками восстания. Важно отметить, что сам «Петр Федорович» присутствовал на богослужениях, проводившихся священнослужителями официальной церкви. Более того, повстанческие власти иногда даже проявляли заботу о духовных лицах. Так, 15 июля 1774 года велено было дать «взятым из города Казани и отпущенным из армии его величества [то есть Пугачева. – Е. Т.] священному чину и всему церковному причту» указ, согласно которому они могли «беспрепятственно» получать пропитание у жителей Казанского уезда.

Проводы новобранца. Худ. И.Е. Репин. 1879 год

Барщина. Гравюра из книги А.Т. Болотова «Деревенское зеркало, или Общенародная книга». 1798–1799 годы

Подражая Петру

Противопоставляя две России – пугачевскую и екатерининскую, не следует также упускать из виду, что предводитель восстания и его сподвижники пытались подражать порядкам, существовавшим в противоположном лагере. В меру своего понимания, конечно. Не только самого самозванца называли императором (что естественно), но и его новую жену Устинью Петровну Кузнецову (еще в ранней молодости он женился на казачке Софье Недюжевой и имел троих детей) именовали императрицей, и у этой «императрицы» были «фрейлины» – казачьи девки. А «дворец», то есть избу Пугачева, охраняли пресловутые «гвардейцы» (из казаков).

Кроме того, в окружении самозванца появилось множество «графов» (самым знаменитым из них стал Иван Зарубин-Чика, игравший роль графа Чернышева). Была у Пугачева и своя «Военная коллегия». Так повстанцы называли свое правительство, хотя настоящая Военная коллегия в Петербурге являлась исключительно военным ведомством. Под конец восстания в пугачевском войске ввели военные чины, скопированные с императорской армии, в частности генеральские (генерал-аншеф, генерал-поручик и пр.). Вспомним и то, что составители манифестов и указов самозванца подражали языку официальных документов. И наконец, сам Пугачев не забывал о том, что реальный Петр Федорович был немцем, сыном голштинского герцога, и потому делал иногда вид, что пишет по-немецки (хотя, напомню, он не владел грамотой и не умел ни писать, ни читать даже по-русски). Или рассказывал, как во время своих странствий по миру после свержения с престола побывал в «немецких землях». Любопытно, что, «будучи немцем», самозванец одобрил женитьбу «своего сына» великого князя Павла Петровича на немецкой принцессе.

Конечно, заимствования из лексикона Петра I и его преемников, а также подражание императорскому двору и императорской армии могут показаться явлениями, не заслуживающими серьезного внимания, поскольку двор и армия Пугачева мало напоминали свои прототипы, а сам он стремился соответствовать скорее не реальному Петру III, а созданному народной фантазией идеальному образу Петра Федоровича, которого за любовь к народу и защиту старой веры свергли с престола «злодеи-дворяне». И все-таки не следует недооценивать тот факт, что Пугачев хотя бы иногда, но играл роль императора-немца и подражал петербургским порядкам. Мы хорошо знаем, какую ненависть у простолюдинов вызывали в петровское время общение царя с «немцами» и его поездка за границу, да и вообще европеизация страны. Можно констатировать, что с тех пор отношение к иноземцам несколько изменилось. Так, невозможно представить «немцев» в качестве участников народных возмущений в России в конце XVII – начале XVIII века, а теперь иностранные колонисты, в том числе немцы, уже принимали участие в бунте.

«Теперь мы над вами поломаемся»

Неоднозначным среди восставших было и отношение к просвещению, исходившему от мира господ. С одной стороны, образованность могла вызывать у малограмотных, а чаще и вовсе безграмотных казаков и мужиков неприязнь и подозрение. Пугачевский секретарь Иван Почиталин говорил о своем предводителе: «Пугачев жестоко просвященных отличным разумом людей подозревал». И все же самозванец понимал, что без таких людей ему не обойтись. Например, ему очень пригодился пленный подпоручик Михаил Шванвич, который перевел на немецкий язык «царский» указ оренбургскому губернатору Ивану Рейнсдорпу. Кстати, были среди повстанцев и те, кто сам тянулся к просвещению, и для них тот же Шванвич написал «французскую азбуку». Очевидно, политика Петра I и его преемников по европеизации страны затронула не только верхушку общества.

Анализируя источники Пугачевского бунта, приходишь к выводу, что скорее правы те исследователи, которые считают, что повстанцы выступали не против существующих порядков, а за их усовершенствование или, как писал историк Леонид Волков, «за "хороший" феодализм без крепостного права и чрезмерной эксплуатации». Возможно, речь идет о таком миропорядке, какой, по преданию, виделся некоему Марушке, бывшему пугачевцу: «Выиграй мы – имели бы своего царя, произошли бы всякие ранги, заняли бы всякие должности. Господа теперь были бы в таком угнетении, в каком и нас держали… [а] мы были бы господами». Еще лапидарнее высказал эту идею один солдат, обратившийся после прихода повстанцев в город Алатырь к своему сержанту: «Полно-де вам над нами ломаться, теперь-де мы над вами поломаемся».

Таким образом, взвесив все аргументы, осмелюсь предположить, что если бы Пугачев действительно победил и пришел к власти, то созданное им государство (постепенно и, вероятно, в очень оригинальных и необычных формах) переродилось бы в то же самое, которое было им опрокинуто. Но вот до какой степени пугачевская Россия напоминала бы Россию Екатерины Великой (в частности, вернулось бы крепостное право или нет) – сказать не возьмусь.

Повстанцы выступали не против существующих порядков, а за их усовершенствование, за «хороший» феодализм без крепостного права и чрезмерной эксплуатации