«Именем государя»

Беседовала Варвара Рудакова

Виктор Мауль

Восстание под предводительством Емельяна Пугачева, которое в советской историографии часто именовали Крестьянской войной, – история про то, как незаурядный человек оказался в нужное время в нужном месте и в итоге сумел поднять на дыбы огромную империю.

Легитимные бунтовщики

– Что стало толчком к восстанию? Почему оно случилось именно в это время и в этом месте?

– Все крупнейшие русские бунты начинались на окраине. Там была слабая местная власть, и потому протесту было где развернуться. К тому же окраины, как правило, населял взрывоопасный элемент – в первую очередь казаки. Они природные воины, люди, привычные к оружию, отчаянно отстаивающие свою волю, независимость, и когда власть покушается на их исконные права, то они, естественно, протестуют.

Почему именно в это время? Накал социальной напряженности постепенно возрастал. XVIII век – эпоха глобальной модернизации как политического строя страны, так и общественного, экономического, культурного. И эта модернизация выглядела как вестернизация: в России внедрялись заимствованные ценности Запада, к восприятию которых социальные низы были не готовы.

– Что вы имеете в виду?

– В тогдашней Европе мировоззренческой основой уже являлся рационализм мышления вследствие естественно-научной революции XVII века, с достижениями которой русский народ не был знаком. Западные ценности, чуждые для носителей традиционной картины мира, можно было навязывать только силой, переворачивая все привычное миропонимание социальных низов. Что, разумеется, не могло не вызывать отторжения и не порождать различных форм протеста. Бунт – это максимально радикальная, крайняя степень отстаивания традиционных ценностей. Другими формами были бегство на окраины, разного рода оптимистические слухи и непригожие речи как способ осмысления простонародьем процессов, происходивших в стране. Насильственная вестернизация исподволь готовила недовольство. 

– Но ведь не только это привело к восстанию?

– Да, я не говорю уже о таких очевидных вещах, как усиление крепостничества, рост социальной и экономической кабалы. А еще в то время шла война с турками, которая оборачивалась дополнительными бедами для населения. И мы знаем из рассказов самого Пугачева, что в годы странствий он везде встречал море народного недовольства.

При этом простой человек тогда, конечно же, не был сознательным противником государства, этаким «антигосударственником». Для него очень важно было осмысливать все свои действия как легитимные – даже в обстановке массового брожения и социального протеста. В этой ситуации толчком к бунту стало появление «истинного царя Петра III». В результате его «чудесного спасения» произошла легитимация действий восставших в их собственных глазах.

– То же самое было и в годы Смуты начала XVII века…

– Совершенно верно. При Борисе Годунове на страну обрушились огромные беды, народ страдал, но не выступал против правителя, потому что понимал: царь – ставленник Божий. Так продолжалось ровно до тех пор, пока не появился человек, утверждавший, что это он является истинным государем. Восприятие ситуации перевернулось с точностью до наоборот: если объявившийся человек – царевич Дмитрий, то есть «природный» государь, то очевидно же, что на троне сидит лжецарь, самозванец! А борьба с самозванцем – богоугодное дело, и это привело в движение большие массы людей.

Точно так же и в екатерининские времена: если Пугачев – это Петр III, истинный царь, следовательно, Екатерина II – самозванка на троне и борьба с ней – богоугодное дело. Потому в обстановке назревшего недовольства появление «государя Петра III» на реке Яик [ныне Урал. – «Историк»] стало тем самым толчком к восстанию, когда срослись все компоненты – и объективные, то есть социально-экономические, политические, и субъективные. Одно дополняло другое, и все это вместе вызвало такой взрывной эффект в виде бунта.

Артистическая натура

– Вы сказали о субъективных предпосылках восстания. Но главная из них – все-таки сам Пугачев. Как вы оцениваете эту личность?

– Думаю, Пугачев был очень незаурядным человеком. Некоторые историки не без оснований полагают, что, не будь его, не было бы и самого бунта или, по крайней мере, он случился бы много позже. Ведь далеко не за каждым из множества Лжепетров, появившихся в Российской империи в правление Екатерины, пошли люди. Поддержка, которую получил Пугачев, – доказательство того, насколько точно он играл роль царя.

– Какие качества Пугачева заставляли людей следовать за ним?

– Это однозначно был харизматический человек, в нем были все задатки вождя, в том числе знание народной психологии, умение предложить населению именно то, чего ждут от истинного государя. Благодаря этому он смог завоевать массовое доверие и повести тысячи людей за собой. У него было очень развитое честолюбие…

Пугачеву довелось жить в переходную эпоху, когда традиционная система менялась. Модернизация европейского типа, сама переходность эпохи тоже играли ему на руку, потому что часто он совершал поступки, которые были табуированы в рамках традиционной культуры, но в условиях поиска новой идентичности становились возможными. И Пугачев мог делать то, чего не мог делать никто другой прежде. Из него, наверное, вышел бы очень хороший артист, ведь он за свою жизнь неоднократно менял образы. И купцом успел побывать, и для старообрядцев стал своим, и примерил на себя наряд императора, причем все это выглядело вполне органично. Он вживался в роль, и делал это филигранно. Верил ли сам Пугачев в то, что он Петр III? Казалось бы, очевиден отрицательный ответ. Но для тогдашнего мифологического сознания не все так просто. Примеряя роль, Пугачев будто бы забывал на время о том, что этот наряд все-таки чужой. Поэтому говорить однозначно, что он был сознательным и корыстным обманщиком, не совсем правильно, слишком односторонне.

Пугачевщина. Худ. С.С. Молодых. 1980 год

Все крупнейшие русские бунты начинались на окраине. Там была слабая местная власть, и потому протесту было где развернуться

– Пугачеву действительно верили или это была попытка самих себя оправдать?

– Да, ему верили. Верили, что он Петр III. Причем речь не только о той массе бунтовщиков, которые близко с ним не соприкасались, но даже о людях из его ближайшего окружения, допустим о тех яицких казаках, которые первыми познакомились с ним незадолго до восстания. Это Иван Зарубин-Чика, Тимофей Мясников, Максим Шигаев, Денис Караваев и другие. Иначе и быть не могло. Для носителей традиционного сознания встать на сторону заведомого самозванца значило сознательно погубить свою нетленную душу. На такое были способны разве что самые отчаянные авантюристы. Соратники Пугачева были не из их числа. Для основной же массы бунтовщиков этот вопрос вообще не стоял: им было достаточно тех уверений, которые делали яицкие казаки, потому что казаки всегда идеализировались в народном сознании и выступали как весомые авторитеты.

Некоторые сомнения в легитимности «Петра III» начали появляться лишь в ходе восстания, особенно когда пугачевцы стали терпеть поражения. И это тоже объяснимо. Один из неотъемлемых атрибутов истинного царя – удача, и на первых порах, так сказать, триумфального шествия повстанческого войска сомнений возникнуть не могло. А затем фортуна стала отворачиваться от «императора казаков» и его воинства. Кроме того, как любой человек, Пугачев неизбежно допускал ошибки, в том числе исполняя нелегкую для него роль Петра III. В частности, таковой промашкой принято считать его женитьбу на яицкой казачке Устинье Кузнецовой. В многочисленных показаниях плененных казаков содержатся признания, что именно эта свадьба породила у них сомнения. Кто-то говорил, что засомневался, поскольку Пугачев вступил в брак, не заняв трона; другие утверждали, что Екатерина – его законная жена и, не разведясь с ней, венчаться с Устиньей было нельзя. Существовало также мнение, что настоящий государь не мог взять в жены простую казачку. «Навела на некоторых сия его женитьба сумнение такое, что государи на простых никогда не женятся, а всегда берут за себя из иных государств царскую или королевскую дочь», – говорил на допросе Мясников. Как бы то ни было, свадьба породила ощущение, что истинный император так поступить бы не мог.

Екатерининская комиссия 1767 года. Худ. М.М. Зайцев. Первая половина ХХ века

Люди своего времени

– С чем связана предельная жестокость восставших, без разбору уничтожавших всех людей в европейском платье?

– Мы должны говорить все-таки не просто о «людях в европейском платье», а о тех, кого пугачевцы считали своими врагами, виновниками своих бед, то есть о помещиках и чиновниках. Именно они и были людьми в европейских платьях, поскольку уже давно носили немецкие камзолы, брили бороды.

Существующая система не давала социальным низам возможности мирного выражения своего недовольства. Рано или поздно это должно было произойти – силовой ответ на несправедливости окружающей их жизни. В той ситуации он был неизбежен.

– Но насколько «силовой ответ» и «предельная жестокость» – синонимы?

– Не будем переоценивать жестокость пугачевцев: они ведь были не более жестокими, чем тогдашние помещики или представители власти по отношению к социальным низам. Говоря о предельной жестокости повстанцев, мы исходим из современного понимания этого понятия, а речь идет о XVIII веке. Это другие нормы, другие ценности, иные границы допустимого. Пугачев и его сторонники были людьми своего времени. И потом, давайте не забывать: Пугачев в глазах тех, кто последовал за ним, – «третий император», народный царь-батюшка, а мы как минимум со времен Ивана IV знаем, что царь должен быть грозным, что без царской грозы нет справедливости. На кого обрушивает грозу истинный государь? На изменников, на тех, кто изменяет социальной правде, и чем сильнее и яростнее он это делает, тем более справедливо поступает. А значит, Пугачев, примерив на себя образ Петра III, должен был соответствовать этим ожиданиям справедливого воздаяния – в противном случае неизбежно разоблачение.

Портрет императора Петра III. Худ. Ф.С. Рокотов. 1762 год

– Какого склада люди участвовали в восстании? Были ли это настоящие пассионарии или в других обстоятельствах они вряд ли бы восстали?

– Наверное, казаков можно отнести к пассионариям. Действительно, это люди беспокойные, вечно ввязывающиеся в какие-то авантюры, часто связанные с риском для жизни. Но не казаки были основной массой восставших, если не брать самый начальный период бунта. Впоследствии в ряды пугачевцев влилось значительное число башкир. Башкиры – это тоже воины, они, по сути, рождались на коне и с луком. Можно ли их отнести к пассионариям? Мне сложно сказать, хотя, кажется, основания для этого имеются. Что касается крестьян, вряд ли они попадают в разряд пассионариев. Заметьте, именно для крестьянского периода восстания, когда пугачевщина перешла за Волгу, когда, по словам Александра Пушкина, «Пугачев бежал; но бегство его казалось нашествием», характерна локальность народных выступлений. Крестьяне не преследовали каких-то глобальных целей, они четко исходили из бинарного противопоставления: царь добрый – дворяне и чиновники плохие, они держат царя в неведении о народных бедах. Поэтому для крестьян главные враги – их собственный барин, чиновник, это они – непосредственные источники зла, и, соответственно, в народе полагали, что с их уничтожением социальная справедливость автоматически восстанавливается сама собой. Крестьяне расправлялись со своими господами, приказчиками и после этого расходились по домам, считая дело сделанным. Такое поведение, как представляется, нехарактерно для пассионариев.

Пушкин vs Пугачев

– Насколько формула Пушкина про «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» верна в контексте пугачевщины?

– В 1926 году лидер советской исторической науки Михаил Покровский написал предисловие к первому тому трехтомного сборника документов «Пугачевщина» и там рассуждал, был ли Пугачевский бунт беспощадным. Историк пришел к выводу, что да, безусловно, бунт был беспощадным по отношению к помещикам-крепостникам, то есть к тем, кто не разделял ценности бунтовщиков. Но при этом бессмысленным он мог казаться лишь тем же господам, которые и правда не видели никакого смысла в уничтожении их господства. Я думаю, что здесь Покровский очень здорово раскрыл несовершенство пушкинского тезиса.

– Отличается ли чем-то русский бунт от нерусского бунта?

– Что явно в «нашу пользу», так это масштаб. На Западе с такими масштабами бунтарства, если мы не берем революции, не были знакомы. Например, Зинаида Чеканцева, автор монографии «Порядок и беспорядок. Протестующая толпа во Франции между Фрондой и Революцией», пишет, что чаще всего открытые бунты во Франции выливались в словесные перепалки и мелкие стычки со стражниками, иногда дело доходило до тумаков. Нам сложно представить, что бунт ограничивается перебранкой, как только мы вспомним пугачевщину или восстание Степана Разина.

Общим является то, что в «не нашем» бунтарстве ключевую роль тоже играли, казалось бы, случайные поводы. Кто-то крикнул о необоснованном повышении цен на хлеб или о том, что господа наполняют ванны кровью похищенных детей, и это провоцировало протестные выступления. Но на Западе эти поводы-провокации необязательно должны были быть облечены, так сказать, в «монархическую» форму. У нас – в обязательном порядке. Это мог быть слух о милостивом указе царя, появление лиц, выдающих себя за царских посланников или за самого государя, как это случилось с Пугачевым.

Есть в историографии мнение, что даже крупнейшие бунтовщики на Западе, участники крестьянских войн не отличались такой жестокостью, как русские мятежники. Мне кажется, что в таком нашем национальном самобичевании есть изрядная доля преувеличения. Причем важно заметить, что в любых бунтах – и там, и здесь – насильственная практика, да и вся поведенческая активность протестующих обязательно носили глубокий культурно-символический смысл. Речь не идет о проявлении зверской сущности простонародья, как это подается иной раз.

Историк Михаил Покровский. 1920-е годы

Памятный знак «Емельян Пугачев в Пензе», установленный в 1982 году. Скульпторы Э.С. Эодынис, Л.Н. Скоробогатова

Уроки истории

– Была ли возможность у властей снять напряжение, предпринять шаги, способные предотвратить восстание, или все-таки Пугачевский бунт был неизбежным?

– Если рассуждать сугубо гипотетически, да, конечно, могли, например, взять и отменить крепостное право, снизив накал социальной конфронтации. Та же Екатерина II вроде бы даже задумывалась об этом, но, увидев яростное сопротивление со стороны дворянско-помещичьего большинства участников созданной ею Уложенной комиссии, в итоге отказалась от своей затеи. Если же рассуждать с точки зрения конкретных реалий той эпохи, безусловно, стоит признать: не могла тогдашняя власть провести реформы, способные снять социальное напряжение и предоставить народу механизмы мирного решения конфликтов. Означает ли это, что пугачевщина была неизбежна? Мне сложно рассуждать в категориях «что было бы, если»… Может быть, и нет, но скорее все же да: при сложившихся обстоятельствах народный протест все равно рано или поздно должен был выплеснуться вовне грозной лавиной русского бунта.

– Как Екатерина II отреагировала на Пугачевский бунт?

– Она была в шоке. В тот момент, когда вспыхнуло восстание, началом которого можно считать 17 сентября 1773 года, в Санкт-Петербурге проходили широкие празднования по поводу женитьбы цесаревича Павла Петровича. И вот эта торжественность, праздничность… и вдруг приходит известие о выступлении Пугачева. Императрица долго не отдавала себе отчет относительно реальных масштабов происходящего. Ей представлялось, что с бунтом можно легко справиться. Потом наступило прозрение, и ей надо было понять, в чем заключались причины восстания.

Если посмотреть документы, которые вышли из-под пера Екатерины II, то мы увидим, что в основном она объясняла это невежеством ослепленной бессмысленной ненавистью черни. Глубже этого в понимании русского бунта императрица не зашла. Какое-то время ей казалось, что глупая чернь не могла сама додуматься до такого, что наверняка здесь не обошлось без иностранного вмешательства. Шла, напомню, война с Турцией, и не со всеми европейскими державами у России были гладкие отношения, в частности с Францией. Поэтому Екатерине постоянно мерещилась «рука Парижа», ее воспаленное тревогой сознание рисовало картины внешнего заговора. Кстати, вопрос об иностранном участии был одним из главных, который требовалось выяснить во время следствия над пугачевцами. Однако следствие пришло к выводу, что никакого подобного вмешательства не было. Виделся императрице и старообрядческий след, и для такого подозрения также были определенные основания. Поэтому следствие уделяло серьезное внимание и этому вопросу, и поначалу казалось, что данная версия находит подтверждение. Сам Пугачев, давая признательные показания, называл имена лиц из числа старообрядцев, которые будто бы поощряли его на самозванство и способствовали разжиганию бунта. Но в конце концов он заявил, что оговорил этих людей. Так что от старообрядческой версии тоже пришлось отказаться.

Разгром помещичьей усадьбы в 1905 году. Худ. Г.Н. Горелов. 1925 год

– Чему этот бунт научил Екатерину?

– Вывод, который она сделала, был таков: дворянство – это единственная опора трона, единственное сословие, которое не изменило власти во время бунта. Этот вывод повлек за собой целый ряд шагов, закреплявших права и преимущества дворянства. Речь идет о губернской реформе 1775 года, Жалованной грамоте дворянству 1785-го и так далее.

– Как опыт восстания Пугачева повлиял на современников событий и их потомков? И в какой мере ожидание новой пугачевщины сказывалось на действиях власти и помещиков?

– Восстание напугало не только Екатерину II, но и правящие круги в целом. Не случайно вплоть до времен Александра I были запрещены любые упоминания о Пугачевском бунте – так власти старались уничтожить саму память о жутких картинах разгула народной стихии. Судя по всему, помещики достаточно быстро забыли кровавые события пугачевщины. Привычный им порядок, когда крестьяне находились в полном их подчинении, вскоре был восстановлен. И все же на каком-то генетическом уровне страх перед новой пугачевщиной сохранился на десятилетия вперед. Давайте возьмем такое отдаленное последствие Пугачевского бунта, как отмена крепостного права, февраль 1861 года. Точнее, даже 1856 год: выступление Александра II перед представителями московского дворянства, когда он говорил, что «лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться, пока оно само собою начнет отменяться снизу». В этих словах читается откровенный страх перед народным бунтом, который сметет вместе с крепостным правом и само самодержавие. Почти сто лет прошло после восстания Пугачева, а память сохранилась!

– Унаследовали ли российские революции XX века психологию русского бунта предыдущих столетий?

– Во многом унаследовали. В конце XIX – начале XX века картина мира простолюдина продолжала опираться на традиционные представления: Бог на небе, царь – ставленник Божий на земле. В этом смысле российские революции XX века, особенно революция 1905–1907 годов, были воплощением все того же исконно русского бунтарства, проявившегося во времена пугачевщины.

Что почитать?

Мауль В.Я. Харизма и бунт: психологическая природа народных движений в России XVII–XVIII веков. Томск, 2003

«Бессмысленный и беспощадный…» Пугачевский бунт глазами зарубежных исследователей. СПб., 2019