«Комедия о настоящей беде»

Пушкинский «Борис Годунов» сформировал наше отношение к царю больше, чем труды историков, когда-либо писавших о том времени. Однако путь драмы к читателям и зрителям был весьма тернист

Пушкин начал работу над «Борисом Годуновым» в декабре 1824 года в михайловской ссылке. Замысел трагедии возник при чтении только что вышедших десятого и одиннадцатого томов «Истории государства Российского» Николая Карамзина, посвященных царствованиям Федора Ивановича, Бориса Годунова, Федора Годунова и Лжедмитрия I. Спустя полгода, 13 июля 1825 года, поэт сообщал своему другу князю Петру Вяземскому: «…я предпринял такой литературный подвиг, за который ты меня расцелуешь: романтическую трагедию! – смотри, молчи же: об этом знают весьма немногие. <…> Передо мной моя трагедия. Не могу вытерпеть, чтоб не выписать ее заглавия: Комедия о настоящей беде Московскому государству, о ц[аре] Борисе и о Гришке Отр[епьеве] писал раб божий Алекс[андр] сын Сергеев Пушкин в лето 7333, на городище Ворониче. Каково?» Именно так в этот период поэт собирался назвать свое произведение. Интересно, что фамилию царя Пушкин как в беловом автографе, так и в других рукописях часто писал через «у» в первом слоге: «Гудунов» (иногда – «Гудонов»). Неумышленный характер подобного написания явствует из сделанного в некоторых местах исправления «Гудунов» на «Годунов».

А.С. Пушкин в селе Михайловском. Худ. Н.Н. Ге. 1875 год

«Ай да сукин сын!»

Осенью 1825 года в письмах поэта Василия Жуковского стала звучать надежда, что новое произведение Пушкина позволит его друзьям просить императора о смягчении участи ссыльного. В мягкой, завуалированной форме он советовал Пушкину учесть это при работе над трагедией. Реакция на подобные пожелания выражена в письме Вяземскому, написанному в начале ноября. Поэт сообщал другу о завершении нового сочинения: «Поздравляю тебя, моя радость, с романтической трагедиею, в ней же первая персона Борис – Гудунов! Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын! Юродивый мой малой презабавный; на Марину у тебя встанет – ибо она полька, и собою преизрядна (вроде К. Орловой, сказывал это я тебе?). Прочие также очень милы; кроме капитана Маржерета, который все по-матерну бранится; цензура его не пропустит. Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию – навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!»

Беловой автограф первой («михайловской») редакции был завершен, согласно помете под текстом, 7 ноября 1825 года. В этой редакции драма была озаглавлена «Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве». Окончив ее, Пушкин сообщил писателю Александру Бестужеву (публиковался под псевдонимом Марлинский), что «ею очень доволен», однако не спешил познакомить с ней даже самый узкий круг читателей. 27 февраля 1826 года издатель и друг поэта Петр Плетнёв писал ему: «Жуковский особенно просит прислать "Бориса". Он бы желал его прочесть сам и еще (когда позволишь) на лекции его». Речь шла о лекции по литературе, которые Жуковский читал великой княгине Елене Павловне. Однако Пушкин отвечал весьма резко: «Какого вам "Бориса" и на какие лекции? в моем "Борисе" бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу». Карамзин, который тоже просил прислать ему драму, умер, так и не успев прочитать ее. Возможно, поэту хотелось самому видеть первое впечатление, которое произведет его трагедия.

Страницы рукописи трагедии «Борис Годунов»

Ссылка Пушкина в псковское имение матери, село Михайловское, продлилась два года – с 9 августа 1824-го по 4 сентября 1826 года, и за это время им было написано более 100 произведений

Портрет В.А. Жуковского. Худ. К.П. Брюллов. 1837–1838 годы

Вскоре появился шанс удовлетворить это желание. В сентябре 1826-го Пушкин приехал с фельдъегерем в Москву и на аудиенции у Николая I узнал о том, что ссылка его закончилась и отныне император станет единственным его цензором. 30 сентября главный начальник Третьего отделения Александр Бенкендорф подтвердил гарантии, данные поэту царем: «Сочинений ваших никто рассматривать не будет; на них нет никакой цензуры: государь император сам будет и первым ценителем произведений ваших, и цензором». 9 ноября Пушкин писал поэту Николаю Языкову: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода, конечно, необъятная. Таким образом, "Годунова" тиснем».

«Должно непременно исключить»

Но автор торопил события: выхода трагедии пришлось ждать долгих четыре года. Правда, публикация одной из сцен – «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» – все-таки состоялась в «Московском вестнике». Отправляясь в начале ноября, уже свободным, в обратный путь в Михайловское, Пушкин оставил издателю Михаилу Погодину копию сочинения для печати в первом номере журнала этой сцены. Разрешение цензоров было Погодиным получено. 22 ноября Бенкендорф, которому стало известно о подготовке к публикации отдельных сцен и о чтениях автором трагедии в Москве, отправил поэту письмо с указанием, что без соизволения царя он не имеет права ни печатать что-либо, ни знакомить публику с рукописями. Пушкин был вынужден направить беловой автограф драмы императору. Однако Николай I не прочел трагедии. Вместо этого Бенкендорфу поступило высочайшее распоряжение: «Я очарован слогом письма Пушкина, и мне очень любопытно прочесть его сочинение; велите сделать выдержку кому-нибудь верному, чтобы дело не распространилось». В итоге текст был передан рецензенту Третьего отделения, составившему «Замечания на "Комедию о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве"».

«По названию "Комедия", данному пиесе, не должно думать, что это комедия в таком роде, как называются драматические произведения, изображающие странности общества и характеров», – писал в отчете анонимный рецензент. Общая политическая направленность произведения была признана им благонадежной: «Цель пиесы – показать исторические события в естественном виде, в нравах своего века. Дух целого сочинения монархический, ибо нигде не введены мечты о свободе, как в других сочинениях сего автора». Но при этом аноним отмечал: «Литературное достоинство гораздо ниже, нежели мы ожидали. Это не есть подражание Шекспиру, Гете или Шиллеру. <…> У Пушкина это разговоры, припоминающие разговоры Вальтера Скотта. Кажется, будто это состав вырванных листов из романа Вальтера Скотта! <…> Все подражание, от первой сцены до последней. Прекрасных стихов и тирад весьма мало».

Некоторые места драмы, считал рецензент, «должно непременно исключить». Прежде всего имелись в виду вложенные Пушкиным в уста Маржерета французские ругательства: «…должно заметить, что человек с малейшим вкусом и тактом не осмелился бы никогда представить публике выражения, которые нельзя произнесть ни в одном благопристойном трактире!» Кроме того, по мнению составителя «Замечаний…», следовало исправить сцену с юродивым, слова которого «Не надобно бы молиться за царя Ирода» «хотя не подлежат никаким толкам и применениям, но так говорят раскольники и называют Иродом каждого, кого им заблагорассудится, кто бреет бороду и т. п.». Предлагалось также смягчить сцену в корчме, поскольку «монахи слишком представлены в развратном виде». А весь монолог Афанасия Пушкина предписывалось и вовсе «решительно выкинуть», так как в нем «царская власть представлена в ужасном виде».

Судя по всему, автором рецензии был Фаддей Булгарин. Вопрос о знакомстве Булгарина с рукописью «Бориса Годунова» получил актуальность в связи с его историческим романом «Димитрий Самозванец», изданным в 1829 году. В письме Пушкину от 18 февраля 1830 года литератор опровергал переданные ему слова поэта, будто бы он «ограбил» его трагедию, то есть совершил плагиат, использовав сцены из нее. Булгарин уверял, что знаком с этим сочинением Пушкина, к тому времени еще не опубликованным, только по печатным отрывкам (отдельные сцены вышли в альманахах «Северные цветы» и «Денница») и по пересказам тех, кто присутствовал на авторских чтениях. Из этих заверений понятно, что поэт подозревал Булгарина в знакомстве с рукописью, которое могло состояться не иначе как через посредство чиновников Третьего отделения. В конце 1829 года о его сотрудничестве с Третьим отделением уже было широко известно в литературных кругах. Тогда же стали распространяться слухи о совершенном им плагиате. Так или иначе, «Димитрий Самозванец» – сочинение про ту же эпоху, что и «Борис Годунов», – вышел раньше пушкинской драмы, эпопея с изданием которой явно затянулась, что, безусловно, отвечало интересам Булгарина.

Портрет императора Николая I. Худ. В.Д. Сверчков. 1856 год

Портрет графа А.Х. Бенкендорфа. Худ. Е.И. Ботман. 1859 год

Иллюстрация к трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов». Худ. В.А. Фаворский. 1955 год

«Не годится для сцены»

Но вернемся к более ранним событиям. Ознакомившись с «Замечаниями…», Бенкендорф подал Николаю I докладную записку: «Во всяком случае эта пьеса не годится для сцены, но с немногими изменениями ее можно напечатать; если ваше величество прикажете, я ее ему верну и сообщу замечания, предупредив, что ее копия сохраняется». Император вынес иное решение: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б с нужным очищением переделал комедию свою в историческую повесть или роман наподобие Вальтер Скотта». Царская резолюция, содержание которой было передано поэту 14 декабря 1826 года, означала для него невозможность печатать трагедию. 3 января 1827 года он отвечал Бенкендорфу: «С чувством глубочайшей благодарности получил я письмо вашего превосходительства, уведомляющее меня о всемилостивейшем отзыве его величества касательно моей драматической поэмы. Согласен, что она более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как государь император изволил заметить. Жалею, что я не в силах уже переделать однажды мною написанное». 

Летом 1829-го Пушкин возобновил попытки опубликовать «Бориса Годунова». В ответ на очередную докладную записку Бенкендорфа император повелел: «Прислать мне для прочтения». Резолюция от 10 октября 1829 года гласила: «Высочайшего соизволения не воспоследовало». Предписывалось возвратить поэту рукопись с тем, чтобы он переменил «некоторые места, слишком тривиальные». Бенкендорф сообщил об этом Пушкину лишь в январе 1830 года.

В апреле поэт вновь обратился к Бенкендорфу с просьбой о разрешении напечатать трагедию, отмечая при этом, что не намеревался создавать своим текстом какие-либо опасные аллюзии с декабрьскими событиями 1825 года. «Моя трагедия – произведение вполне искреннее, и я по совести не могу вычеркнуть того, что мне представляется существенным, – писал он. – Я умоляю его величество простить мне смелость моих возражений; я понимаю, что такое сопротивление поэта может показаться смешным; но до сих пор я упорно отказывался от всех предложений издателей; я почитал за счастье приносить эту молчаливую жертву высочайшей воле. Но нынешними обстоятельствами [речь идет о предстоящей женитьбе Пушкина на Наталье Гончаровой. – «Историк»] я вынужден умолять его величество развязать мне руки и дозволить мне напечатать трагедию в том виде, как я считаю нужным».

Положительный ответ был дан в письме от 28 апреля 1830 года, в котором Бенкендорф уведомлял поэта, что император благосклонно относится к его предстоящей женитьбе, заверял, что тот никогда не находился под надзором полиции и в его отношении к правительству нет ничего сомнительного (предполагалось, что письмо будет представлено семье невесты). В заключение глава Третьего отделения сообщал, что Пушкину разрешено напечатать «Бориса Годунова» под его собственную ответственность. 4 или 5 мая Пушкин писал Плетнёву: «Милый! победа! Царь позволяет мне напечатать "Годунова" в первобытной красоте. <…> Слушай же, кормилец: я пришлю тебе трагедию мою с моими поправками». В итоге драма была напечатана в самом конце 1830 года. 23 декабря «Северная пчела» поместила объявление: «Поступила в продажу в книжном магазине А.Ф. Смирдина: трагедия "Борис Годунов", соч. А.С. Пушкина. Цена – 10 р., с пересылкою – 11 р.».

Эскиз декорации к опере М.П. Мусоргского «Борис Годунов». Худ. Л. Бакст. 1913 год

«Не произвел никакого действия»

Однако выход в свет трагедии принес не только радость. Несмотря на то что ее раскупали хорошо (только в первое утро было продано 400 экземпляров, а уже к 22 февраля 1831 года Плетнев получил деньги за все издание), первые отзывы о ней были неутешительными. Брат скончавшегося к этому времени поэта Дмитрия Веневитинова Алексей писал Погодину из Петербурга: «"Бориса Годунова" здесь не понимают. Безмозглые!», а сам Погодин записал в дневнике: «Все бранят "Годунова"». Критик Степан Шевырёв сообщал другу Пушкина Сергею Соболевскому: «"Борис" не произвел никакого действия».

Впрочем, к 1830-м годам изменилось отношение к Карамзину. Его стали относить к числу устаревших классиков, и следование «Истории государства Российского» воспринималось как недостаток драмы. «Спрашиваю, что нового открыл Пушкин после Карамзина в своем "Борисе"? – писал литератор Николай Мельгунов в феврале 1831-го. – Это Карамзин в звучных, превосходнейших стихах, но с тем же неверным историческим взглядом, с теми же несообразностями в характерах, если еще не с большими, с тем же, или также не с большим, недостатком единства в целом, и вдобавок – с теми же анахронизмами». Николай Полевой, противопоставивший Карамзину свою «Историю русского народа», тоже упрекал поэта в следовании карамзинскому изложению событий. По мнению этого рецензента, приняв версию вины Бориса и сведя основное движение драмы к возмездию за цареубийство, Пушкин лишил себя возможности написать истинно глубокую историческую драму. Неприятие вызывала и форма трагедии, нарушавшая устоявшиеся законы драматического искусства.

Сознавая, что русская сцена не подготовлена к постановке « Годунова», Пушкин тем не менее надеялся увидеть его в театре. Еще в начале 1830 года он посетил супругов Василия и Александру Каратыгиных и в присутствии баснописца Ивана Крылова читал у них трагедию, явно рассчитывая на поддержку этих ведущих актеров того времени. Речь шла о сцене у фонтана (полный текст трагедии тогда еще не был разрешен даже к печати). Каратыгина вспоминала: «Пушкин очень желал, чтобы мы с мужем прочитали на театре сцену у фонтана, Димитрия с Мариною. Несмотря, однако же, на наши многочисленные личные просьбы, гр. А.X. Бенкендорф, с обычною своею любезностью и извинениями, отказал нам в своем согласии: личность самозванца была тогда запрещенным плодом на сцене». Впрочем, скорее всего, Каратыгин не особенно настойчиво добивался разрешения. Он явно не понял и не принял жанр и стиль пьесы, хотя при авторе, очевидно, не выражал своего мнения в прямой форме. Об отношении Каратыгина к «Годунову» свидетельствует его письмо поэту Павлу Катенину от 5 марта 1831 года, в котором актер характеризовал трагедию как «галиматью в шекспировском роде».

В 1833 году разрешение на постановку той же сцены пробовал получить Московский Малый театр, но цензор Евстафий Ольдекоп, сославшись на высочайший запрет, в просьбе отказал. Запрет на постановку трагедии был снят только во второй половине XIX века. Премьера «Бориса Годунова» состоялась 17 сентября 1870 года, спектакль был поставлен силами Александринского театра. Художественные неудачи этой и большинства позднейших постановок создали пушкинской трагедии весьма устойчивую репутацию гениального литературного произведения, написанного без должного внимания к законам сцены.

На съемках фильма «Борис Годунов». В роли царя – Сергей Бондарчук (режиссер-постановщик картины), в роли царевича Федора Борисовича – Федор Бондарчук. 1985–1986 годы

Юродивый Николка

Опубликованный «Борис Годунов» в ряде деталей отличался от первоначального: Пушкин исключил из пьесы три сцены и кое-что все-таки изменил. Среди прочего поэт исправил имя юродивого. Сначала он назвал его Николкой, но в печатной версии тот стал безымянным юродивым по прозвищу «Железный колпак». Судя по всему, это было сделано во избежание каких-либо аллюзий с императором. Ведь трагедия создавалась в период александровского царствования, когда выбранное Пушкиным имя представлялось вполне нейтральным. После вступления на престол Николая I такое именование юродивого могло получить смысл, который поэт явно не собирался вкладывать в трагедию. Некоторые изменения были внесены и в сцену «Корчма на литовской границе»: во избежание цензурных претензий бродяги-чернецы Мисаил и Варлаам превратились в «бродяг в виде чернецов». Таким образом, пьянство приписывалось теперь не монахам, а переодетым бродягам. Также Пушкин убрал нецензурные выражения – как русские, так и французские (последние – в репликах капитана Маржерета).

«Славная баба»

Прообразом Марины Мнишек в пушкинской трагедии часто считают Екатерину Орлову – давнюю знакомую поэта, старшую дочь генерала Николая Раевского. С их семьей Пушкин путешествовал по Кавказу и Крыму в 1820 году и писал брату, что Катерина – «женщина необыкновенная». Он, вероятно, был влюблен в нее, вписав в свой донжуанский список как Катерину III, но уже в 1821-м 24-летняя Екатерина вышла замуж за героя Отечественной войны Михаила Орлова. Пушкин не прекращал общения с ней и ее супругом и часто бывал у них в гостях в Кишиневе, храня в душе отголосок прежних чувств. Во время работы над «Борисом Годуновым» он писал Петру Вяземскому: «Сегодня кончил я 2-ю часть моей трагедии… Моя Марина – славная баба: настоящая Катерина Орловa! Знаешь ее? Не говори, однако ж, этого никому». Вскоре судьба семьи Орловых драматически изменилась: за сочувствие декабристам генерал был сослан в дальнюю деревню, жена отправилась с ним. Творчество и жизнь Пушкина всегда были интересны Екатерине Николаевне, она внимательно читала все написанное им и о нем. На много лет пережив мужа, она скончалась в 1885 году.