Бунтарь с фальшивой речью

Осенью 1987 года Пленум ЦК КПСС поставил, как казалось, жирный крест на политической карьере лидера московских коммунистов Бориса Ельцина. Однако вскоре выяснилось: настоящий карьерный рост у будущего первого президента России еще впереди

Мне было 15 лет, когда в 1986 году в мои руки попала распечатка стенограммы встречи первого секретаря Московского горкома (МГК) КПСС Бориса Ельцина с партийным активом одного из районов столицы. Самиздатовские тексты, размноженные на ротапринте, тогда часто ходили по рукам. Но это был не отчет о похоронах Владимира Высоцкого и уж тем более не диссидентская литература. То, что ответы партийного бонзы могут распространяться в самиздате, казалось невероятным и ломающим все представления о привычном порядке вещей.

Ельцин свободно отвечал на самые дерзкие вопросы, вплоть до того – какие туфли он носит (свердловской фабрики). Сам стиль общения стал сенсацией: небожитель, каковым был по должности глава Московского горкома, снизошел до простых людей и позволяет им говорить с собой на равных. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев уже объявил о гласности, но многим это казалось обычной пропагандистской болтовней. Однако в случае с Ельциным агитпроп превращался в реальность. 

Уральский самородок

До 1985 года Борис Николаевич Ельцин (именно так было принято называть тогда людей подобного уровня, простецкое «Борис» возникло уже в 1990-е) ничем не выделялся среди своих коллег – первых секретарей обкомов. Да, один из крупнейших в стране – Свердловский обком – он возглавил в сравнительно молодом возрасте, в 45 лет (Горбачев, например, стал первым в Ставрополе в 39). Впрочем, в 1985-м Ельцину было уже 54 года, и он вполне мог проработать в родных краях до пенсии. Однако в стране произошли важные перемены, брежневское поколение уходило из власти, и ставший генсеком Горбачев начал формировать команду под себя. Кадрами у него ведал Егор Лигачев, недавно перебравшийся в столицу из Томска, где занимал должность первого секретаря обкома 18 лет. Более старший по возрасту Егор Кузьмич был обязан Горбачеву своим высоким положением и горел желанием доказать, что предшественники все делали неправильно и зря держали его в Сибири столько лет.

Ему поручили найти кандидатуру на пост заведующего отделом строительства ЦК. Лигачеву глянулся в Свердловске (ныне Екатеринбург) Ельцин, столь похожий на него самого манерой общения и руководства – грубовато-патриархальной, напористой, к тому же профессиональный строитель. Горбачев согласился, и в апреле 1985-го Ельцин перебрался в Москву, а вскоре стал еще и секретарем ЦК – для повышения статуса. Однако курировать строительство в рамках всего СССР ему довелось недолго. У Горбачева на него появились новые планы.

Борис Ельцин. 1984 год

Столичный городничий

К тому времени Москвой уже 18 лет руководил Виктор Гришин, представитель брежневской когорты в Политбюро, хотя и неблизкий лично Леониду Ильичу. Его уход был предрешен. Помимо возраста над ним нависал шлейф коррупционных дел в отношении его подчиненных – начальника Главторга Мосгорисполкома Николая Трегубова, директора «Елисеевского» Юрия Соколова и др.

Ельцин казался идеальной кандидатурой на смену Гришину – еще не стар, с большим опытом партийной работы, специалист по строительству, что особенно важно для Москвы. Плюс новый человек в столице, не имеющий связей в городе, а значит, во всем зависимый от Горбачева.

В декабре 1985 года он был рекомендован и, разумеется, избран первым секретарем МГК КПСС. Приход Ельцина означал массовую чистку руководящих кадров в столице. Борис Николаевич славился привычкой рубить сплеча и показательно увольнять проштрафившихся. В партийном аппарате существовали нормы, ограничивавшие самодурство начальства, человека нельзя было просто выкинуть на улицу. Но испортить жизнь можно было всегда. При этом Ельцин имел от Горбачева и Лигачева индульгенцию на кадровые перестановки. Сам он относился к подчиненным сугубо потребительски.

Гришинские выдвиженцы выкашивались немилосердно, из тридцати трех первых секретарей райкомов посты сохранили лишь десять, аппарат горкома только за первый год поменялся на 40%. Однако полностью свою команду, как в Свердловске, Ельцину собрать не разрешили. Мосгорисполком возглавил Валерий Сайкин, директор ЗИЛа, которого рекомендовал лично Горбачев; вторым секретарем горкома стал работник ЦК Василий Захаров, впрочем, скоро он пошел на повышение, получив пост министра культуры СССР. Уже в 1987-м, под конец своего пребывания в горкоме, Ельцин дал добро на назначение первым замом Сайкина Юрия Лужкова, никому не известного работника Минхимпрома. Лужков активно работал в комиссии Моссовета по ЖКХ, когда был успешным директором НПО «Химавтоматика», кто-то это вспомнил и рекомендовал его Ельцину. Некоторых глава горкома брал на заметку сам, без рекомендаций, как, например, статного и уверенного в себе директора НПО «Квант» Юрия Скокова, в одно время с Ельциным переведенного в Москву из глубинки.

Личным помощником первого секретаря был Виктор Илюшин, которого ему удалось взять из Свердловска с аналогичной должности. Одним из трех охранников служил неприметный Саша Коржаков, парень из простой рабочей семьи, сразу понравившийся шефу, питавшему слабость к «сильным» мужикам, на которых можно положиться. Важная роль в ельцинской команде отводилась «правдисту» Михаилу Полторанину, ставшему главредом «Московской правды». Он работал на имидж Ельцина.

Первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин во время посещения Нижнесалдинского металлургического завода. 1981 год

Визит секретаря ЦК КПСС по вопросам строительства Бориса Ельцина на производственное объединение «Атоммаш». 1985 год

Борец с привилегиями

Во многом стараниями Полторанина партийный самодур в глазах общества превращался в образцового демократа. Он уловил, что более всего раздражало москвичей тогда – привилегии верхушки и дефицит продуктов питания. И с тем и с другим Ельцин начал «борьбу», несколько раз прокатившись на троллейбусе и записавшись в районную поликлинику. Этого оказалось достаточно, чтобы по столице пошла молва о необыкновенно простом секретаре горкома. Слухам поверили безоговорочно: никто не собирался выяснять, где реально лечился Ельцин, на чем ездил на работу.

Хотя Москва снабжалась по первой категории, продовольствия все равно не хватало, и Ельцин начал проводить по выходным продуктовые ярмарки. Он лично объезжал магазины, инспектируя ассортимент и устраивая разносы работникам торговли. На министров Ельцин давил, пугая своим статусом кандидата в члены Политбюро, и требовал для Москвы все больших ресурсов. 1 апреля 1986 года Арбат стал пешеходной улицей. Решение об этом было принято еще Гришиным, но лавры перепали Ельцину. Он также возродил празднование Дня города – впервые со сталинских времен.

Но едва ли не самым приметным было его общение с народом. Ельцин выражал готовность подолгу отвечать на вопросы, тут же реагировал на проблемы, обещая разобраться. Он смело шел на контакт с общественностью, правда, первый блин получился комом. Маргинальное общество «Память», пу́гало московских «либералов», устроило 6 мая 1987 года шествие к Моссовету, требуя прекратить строительство комплекса на Поклонной горе. Ельцин принял активистов в Мраморном зале Моссовета, и отчет об этом был помещен в столичной прессе как образец открытости власти. Фрондирующая интеллигенция перепугалась: их потенциальный союзник оказался «патриотом». На самом деле Ельцин и его помощники просто не понимали раскладов в борьбе «почвенников» и «либералов». Но этот неосторожный шаг долго потом ему аукался.

Бунт по-секретарски

К концу второго года руководства Москвой Ельцин был на грани нервного срыва. Самореклама и популизм не переходили в качественное улучшение жизни москвичей. Прорыва не наблюдалось. Даже продуктовые ярмарки обернулись закрытием овощных магазинов по выходным, что создавало немало неудобств.

Хуже было то, что Ельцин терял поддержку наверху. Он поссорился со своим покровителем Лигачевым. Возможно, в нем – импульсивном и неуравновешенном – начал разочаровываться Горбачев. В отчаянии Ельцин послал генсеку, находившемуся на отдыхе, письмо, в котором просил отставки. Шаг, не принятый в партии.

Горбачев не ответил, а вернувшись в Москву, поговорил с Ельциным, убеждая его не лезть на рожон и попытаться разрешить все миром. Но Борис Николаевич сделал сильный ход: в октябре 1987 года на Пленуме ЦК неожиданно выступил с заявлением о желании покинуть Политбюро и разногласиях с Лигачевым, попутно раскритиковав ход перестройки.

Таких слов партия не слышала с июня 1957 года, когда Никите Хрущеву пытались высказать претензии Вячеслав Молотов со товарищи. Были нарушены все каноны. Выступление первого секретаря МГК КПСС Николая Егорычева в 1967 году на Пленуме ЦК с критикой ПВО Москвы, после чего его сняли с должности, казалось детским лепетом по сравнению с ельцинским. Важно было не содержание, а форма: выплескивание на люди своего личного конфликта с тем, с кем конфликтовать нельзя. Стрелы летели на самом деле не в Лигачева, а в Горбачева, и все это прекрасно понимали.

В то же время Ельцин не сказал в своей речи ничего ужасного. Это была так называемая товарищеская критика снизу. Он играл в искренне поверившего в идеалы перестройки принципиального коммуниста, который теперь взыскует правды. Почему же опытнейший партработник пошел на такой шаг?

Ельцин понял главное: перестройка – всерьез и надолго, это не пропагандистская акция Горбачева, а действительно кардинальная переделка всей политической системы страны. Поэтому и решил действовать так, как не отважился бы никогда в иных условиях. Непонятная для многих «смелость» Ельцина была трезвым расчетом: он первым в высшем руководстве увидел «окно возможностей», когда нужно отказываться от привычных аппаратных методов и обращаться к публичной политике, взывать к обществу, чего в России не делали уже 70 лет. Этим Ельцин резко отличался от других секретарей обкомов и горкомов, которые осенью 1987 года не могли и помыслить о возможности иной карьеры, кроме аппаратной. Он перестал играть по номенклатурным правилам, понимая, что его за это не накажут строго. Вероятно, Ельцин догадывался, что Горбачеву нужен был такой оппонент из рядов самой партии, забегающий вперед, эдакий Торопыжкин, которого тот будет по-отечески поучать и на фоне которого станет выглядеть олицетворением умеренности и разумности.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев (справа) и секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев на торжественном заседании, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Москва, Кремлевский дворец съездов, 1987 год

Митинг перед началом окружного предвыборного собрания по выдвижению кандидатов в народные депутаты СССР. Москва, 1989 год

Пиар опального героя

Вскоре после пленума, на котором Горбачев и другие выступавшие отчитали Ельцина, он был снят с занимаемой должности. Его заменили на довольно бесцветного ленинградца Льва Зайкова, человека ответственного и порядочного, но абсолютно системного и неамбициозного.

Ельцин пребывал в прострации, ибо испытание оказалось даже для него слишком серьезным. Он попал в больницу (злые языки утверждают, что была попытка или симуляция самоубийства, но до сих пор этот эпизод покрыт мраком), куда ему позвонил Горбачев и сказал, что больше до политики его не допустит. Ельцина вывели из Политбюро, но подобрали по специальности хорошую должность – первого зама председателя Госстроя в ранге союзного министра. Его не отправили послом в Африку и не сослали на завод в провинцию – как поступили бы раньше. Новые времена действительно наступили.

Однако политика отныне сама допускала себя. Слухи о речи Ельцина на пленуме будоражили столицу. Его личный пиарщик, также вскоре снятый с работы, Михаил Полторанин запустил липовый текст выступления, отвечавший всем народным чаяниям. В нем говорилось, и что «я вынужден был просить Политбюро оградить меня от мелочной опеки Раисы Максимовны и от ее почти ежедневных телефонных звонков и нотаций», и «не надо, товарищ Лигачев, на меня кричать, и поучать меня не надо; нет, я не мальчишка», и «мне трудно объяснить рабочему завода, почему на 70-м году жизни его политической власти он должен стоять в очереди за сосисками, в которых крахмала больше, чем мяса, а на наших, товарищи, праздничных столах есть и балык, и икорка, и другие деликатесы, полученные без хлопот там, куда его и близко не пустят…», сопровождавшееся риторическим: «Может, товарищ Лигачев мне подскажет?» Наконец, поднимался «еще один тяжелый вопрос, доставшийся нам в наследство»: «Это Афганистан, товарищи. И я думаю, что тут не может быть двух мнений. Этот вопрос надо решать как можно быстрее. Надо выводить оттуда войска».

Фальшивка пошла по рукам и имела грандиозный успех. Ельцин стремительно становился народным героем, выступавшим за правду и пострадавшим за нее. К нему в Госстрой потянулись ходоки. Он почти перестал работать и использовал служебный кабинет, телефоны, спецсвязь, авто для выстраивания коалиции в свою поддержку, благо Горбачев не только дал команду его не «мочить», но даже посодействовал избранию Ельцина делегатом от карельской республиканской парторганизации на XIX конференцию КПСС, которую наметили на лето 1988 года.

С ее трибуны Ельцин попросил о своей «политической реабилитации». Тогда это казалось дерзким вызовом. Сегодня же понятно, что все делалось с согласия Горбачева, который запустил на партконференции коренную реформу политической системы. Поскольку к тому времени экономические преобразования зашли в тупик, недовольство населения росло, начались межнациональные столкновения, генсек опасался, что партаппарат устранит его от власти. Поэтому он решил отныне опираться не на партию, постепенно лишая ее рычагов управления, а на избираемых напрямую депутатов.

В этой ситуации Ельцин оказывался очень нужным человеком, по мысли Горбачева, символом внутрипартийной демократии. Генсек надеялся, что депутаты будут ему лояльны, и полагал, что сможет всегда контролировать Ельцина. И в том и в другом он ошибся.

После XIX партконференции культ Ельцина приобрел просто невероятные размеры. На Арбате, ставшем подобием Гайд-парка, продавались кооперативные значки «Борис, борись!», «Егор, ты не прав!» (намек на слова теряющего власть Лигачева «Борис, ты не прав», сказанные на конференции), «Кузьмич, нас не объегоришь!» и прочие произведения народного остроумия.

Именно вчерашний партаппаратчик оказался выразителем устремлений советского народа к переменам, а не Андрей Сахаров или кто-то еще из диссидентов. С каждым выступлением Ельцин становился все смелее и решительнее. Теперь его целью было избрание на Съезд народных депутатов СССР. Он решил баллотироваться от Москвы.

Собственно, кампании Ельцин мог и не вести. В наэлектризованном обществе образца 1989 года, когда позволялось говорить все и предстояли настоящие выборы с соперничающими кандидатами, само имя Ельцина служило лозунгом. Основную часть работы выполняли активисты-добровольцы, распространявшие самодельные листовки и агитировавшие за него на улицах. Незаметно проявился Коржаков, в свободное время помогавший бывшему шефу. Поступок, примечательный тем, что даже в КГБ оказались люди, ставившие на опального бывшего секретаря.

У Ельцина был единственный соперник – директор ЗИЛа Евгений Браков, обыкновенный хозяйственник. Но даже если бы Браков оказался семи пядей во лбу, шансов у него – кандидата от ненавистного «аппарата» – не имелось никаких. Люди буквально впадали в коллективный психоз, выкрикивая на митингах: «Ельцин! Ельцин!»

26 марта 1989 года Борис Ельцин был избран народным депутатом СССР от Москвы, получив 91,53% голосов при явке почти 90%. «Реабилитация» состоялась. Отныне он занял весьма заметное место в публичной политике, имея статус, не зависящий от благорасположения партии и Горбачева. Спустя год он возглавит Верховный Совет РСФСР, а еще через год станет президентом России…

Непонятная для многих «смелость» Ельцина была трезвым расчетом: он первым в высшем руководстве увидел «окно возможностей», которое открывала публичная политика.

Слухи о речи Ельцина на пленуме будоражили столицу. Его личный пиарщик Михаил Полторанин запустил липовый текст выступления, имевший грандиозный успех.

История со «стенограммой»

О том, что разошедшаяся в широкие массы пламенная речь Ельцина была всего лишь подделкой, в своих мемуарах годы спустя рассказал ее автор – Михаил Полторанин

Михаил Полторанин

Бывший главный редактор «Московской правды» сыграл важную роль в создании «демократического» имиджа Бориса Ельцина. В благодарность за это, став президентом, тот назначил Полторанина министром печати и информации РСФСР, а затем и вице-премьером российского правительства. Впрочем, вскоре их пути разошлись. Уже в отставке Полторанин отмежевался от своего демократического прошлого и опубликовал мемуары, в которых постарался максимально развенчать созданный им же самим культ «царя Бориса». В том числе рассказал, как сам написал «стенограмму» выступления своего патрона на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1987 года.

***    ***    ***

Кровь из носу, но я должен достать стенограмму выступления – чего тогда стоит работа в Москве! Такое коллективное решение вынесли мои коллеги. Я загорелся вместе с ними, еще раз вспомнил перекошенные хари на московской трибуне и сказал: хорошо, буду стараться! <…>

А дома я сел и задумался: что сейчас народ волнует больше всего? Да то же, что и нас в редакции. Кругом трескотня об успехах, а жизнь все хуже и хуже. И я стал писать. Болтовня о перестройке – это дымовая завеса, за которой прячутся истинные намерения высшей номенклатуры. Она не думает о людях, а только обустраивает свою жизнь. Вместо школ и детских садов воздвигает на берегу моря дворцы для себя. Вместо того чтобы улучшать обеспечение народа, забирает у него последнее для своих спецраспределителей. Лигачев создал в ЦК удушающую атмосферу подхалимажа и лепит из Горбачева нового идола. Слово правды в партии под запретом. А именно партия доводит страну до ручки. И если партия не начнет внутри себя срочное очищение, народ вынесет ей приговор. И дальше в таком же духе почти на четыре страницы. Не ахти какая смелость по сегодняшним временам, но пережимать тоже не стоило.

Этого не было в выступлении Ельцина. Но это рассчитывали от него услышать многие люди. Я знал, что стенограмму в ЦК мне никто не даст, да и не нужна она никому в том состоянии. И оформил свою писанину как выступление первого секретаря МГК. Тогда становится понятным взрыв бешенства в рядах номенклатуры. Она сама играет без правил, как преступное формирование, и не заслуживает рыцарского отношения к ней. И в выступлении – все правда. Просто одна фамилия будет заменена на другую. А в общем, это теплый привет родному ЦК. 

На ксероксе с друзьями мы изготовили больше ста экземпляров. Я передал их редактору молодежки из Казахстана Федору Игнатову, и он «одарил» ими коллег. Знаю, что выступление было опубликовано в прибалтийских газетах, на Украине и даже на Дальнем Востоке. Текст пошел по рукам. О Ельцине заговорили. Позже стали гулять по стране еще два или три «выступления». Более радикальные. А потом партократы спохватились и напечатали речь в журнале ЦК. Но ее-то народ и посчитал за подделку.

Из книги Михаила Полторанина «Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса». М., 2010