Больше, чем поэт

Броский афоризм «Поэт в России больше, чем поэт» стал его визитной карточкой. Впрочем, Евгений Евтушенко – это особый жанр, и оценивать его только критериями высокой поэзии вряд ли можно и нужно

Место рождения – станция Зима – одна из рукотворных легенд, сочиненных им самим. На самом деле Евгений Евтушенко появился на свет 90 лет назад в Нижнеудинске, но насколько романтичнее звучало: «Откуда родом я? Я с некой / сибирской станции Зима». Тем более что в городке Зима, что в Иркутской области, он действительно прожил лучшие годы детства, пока вместе с мамой-певицей не переехал в Москву, на 4-ю Мещанскую, о которой тоже написал несколько стихотворений.

Разведчик грядущего

С 15 лет Евтушенко штурмовал редакции газет и журналов. Впервые юноше повезло в «Советском спорте»: там опубликовали его стихотворение в стиле Владимира Маяковского, в котором досталось на орехи продажным американским атлетам. Очень скоро он стал почти каждую неделю печататься в нескольких газетах с «датскими» стихами (как называли тогда произведения, сочиненные к тем или иным праздничным датам) – то к Первому мая, то к новому съезду, то к Новому году. Нетрудно предположить, что его стихи понравились Иосифу Сталину. Это был слишком заметный и политически окрашенный дебют. К тому же Евтушенко сам напрашивался на диалог с «лучшим другом поэтов»:

Я знаю: грядущее видя вокруг,

Склоняется этой ночью

самый мой лучший на свете друг

в Кремле над столом рабочим.

Весь мир перед ним – необъятной ширью!

В бессонной ночной тишине

он думает о стране, о мире,

он думает обо мне.

Такие стихи вождь, детально знакомившийся с прессой, уж точно не мог пропустить и, скорее всего, считал их полезными – хотя бы в силу их заразительной искренности. Они вошли в первую книгу Евтушенко – «Разведчики грядущего». Поэту было 19 лет, он, не получив аттестата зрелости, с головой погрузился в творчество, в свой успех. Благодаря этому сборнику его приняли в Союз писателей, где юноша вскоре стал комсомольским вожаком. Без документа о среднем образовании его – исключительный случай – приняли в Литературный институт имени А.М. Горького, в семинар Василия Захарченко – поэта, который много лет возглавлял популярный журнал «Техника – молодежи».

Писал Евтушенко тогда эффектно, щеголял необычными рифмами. Этого хватало для регулярных публикаций, но не для читательской любви, а он неистово мечтал о настоящей славе. На него повлияли слова поэта Семена Кирсанова – отчаянного формалиста, общение с которым связывало литераторов того времени с революционным искусством 1920-х. Он советовал молодому газетному маэстро не ограничиваться словесными экспериментами: «Настоящая поэзия – это не бессмысленно мчащийся по замкнутому кругу автомобиль, а автомобиль "скорой помощи", который несется, чтобы кого-то спасти».

Нужно было искать свой голос. Евтушенко вспоминал: «Пресса мою первую книгу весьма расхвалила, но, зайдя в книжный магазин, я увидел ряды моих "Разведчиков грядущего" в целомудренной неприкосновенности. Вдруг какой-то парень, перебиравший поэтические сборники на прилавке, дошел и до моей книжки. Я с надеждой замер. Парень полистал книгу, потом, вздохнув, положил ее в общую гору.

– Не то, – сказал он продавщице. – Да все это разве стихи? Барабанный бой!

Это меня убило. Вернувшись домой, я перечитал заново книгу и вдруг с предельной отчетливостью понял, что она никому не нужна».

Евгений Евтушенко выступает на I Съезде народных депутатов СССР. 30 мая 1989 года

«Я разный…»

Евтушенко начал меняться, добавил в свой репертуар есенинскую расхристанную искренность и некрасовскую гражданственность, балансируя на грани цензурного терпения. Стал писать проще, откровенно рассказывая о себе: «Я разный – я натруженный и праздный. / Я целе- и нецелесообразный». Попытался найти «код поколения», его язык, приобрел разговорную интонацию: «Со мною вот что происходит: / ко мне мой старый друг не ходит…» Даже неряшливость, за которую его поругивали в Литинституте, стала полезной краской в его палитре – наряду с необычными рифмами. Иногда он прибегал к фольклорным ритмам, русскую речь чувствовал тонко. Удавались ему и баллады про обыкновенных людей с их необыкновенными страстями: «Лифтерше Маше под сорок. / Грызет она грустно подсолнух…» Важно иметь в виду еще одно обстоятельство: Евтушенко сам замечательно читал свои стихи – как актер и трибун. В итоге – стал литературным застрельщиком хрущевской оттепели.

Впрочем, не все было гладко. В 1957-м по весне, на последнем курсе Евтушенко отчислили из института. Причина – неявка на сессию, прогулы. Незадолго до этого случилась одна история. На пленуме Московской писательской организации обсуждали роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», который в ЦК критиковали за идеологические ошибки. Многие побаивались, что эта книга о колхозных трудностях наделает шуму на весь мир. Заседание вел Константин Симонов, совсем недавно помогавший Евтушенко с изданием сборника «Шоссе энтузиастов». Но молодой поэт повел себя с комсомольской принципиальностью – защитил Дудинцева и даже не преминул поспорить с Симоновым. Он, конечно, считал, что и из института его вышибли именно за это. Однако после ХХ съезда партии репутация смутьяна больше помогала в литературных делах, чем мешала. В оттепельное время Евтушенко откровеннее других писал – не только о любви, но и о политике, теперь уже воюя с «наследниками Сталина»: именно так называлось его стихотворение, напечатанное в «Правде», главной газете СССР. В эти годы публикаций и выступлений становилось только больше и его книги на прилавках уже не залеживались.

Вскоре в зарубежной прессе Евтушенко стали называть «лидером советской молодежи». У некоторых партийных идеологов это вызывало тревогу, но более проницательные осознали, что феномен Евтушенко – это политический капитал, который не стоит пускать по ветру. Он стал официальным символом советского свободомыслия: в ЦК понимали, что такие люди нужны и «на экспорт», и для своей молодежи.

Бунтарь всемирного масштаба

Легко переходя с интимной лирики на гражданственную («Коммунизм для меня – самый высший интим», – как-то написал Евтушенко), он, первоклассный авантюрист, нарушал негласные запреты. Мировой сенсацией – без преувеличения – стало стихотворение «Бабий Яр», опубликованное в «Литературной газете» в 1961-м. Столь страстная проповедь против антисемитизма в СССР считалась неуместной, о чем не преминул заявить с высокой трибуны сам Никита Хрущев, напомнивший, что в Киеве гитлеровцы убивали и русских, и украинцев… Но Дмитрий Шостакович включил произведение в свою 13-ю симфонию, а главное – «Бабий Яр» за год-другой перевели на 40 языков! Портрет Евтушенко даже украсил обложку журнала Тime. Одним словом, этот раунд поэт выиграл.

Но в феврале 1963-го одновременно в Берлине и Париже Евтушенко выпустил свою «Преждевременную автобиографию». Всего 20 страниц, из которых можно было сделать вывод, что вся жизнь поэта в СССР – борьба со сталинизмом и черносотенством. Он вынес сор из избы, да еще и с эгоцентричными перехлестами. За «Автобиографию» его били сурово, как никогда. Не только Хрущев, но и Юрий Гагарин: «Я не понимаю вас, Евгений Евтушенко. Вы писатель, поэт, говорят, талантливый. А вы опубликовали в зарубежной прессе такое о нашей стране и о наших людях, что мне становится стыдно за вас». Ходили даже слухи, что после всего, что он услышал о себе, Евтушенко застрелился. Но он верил в свои силы.

Выйти из опалы нужно было с особым форсом, с громким аккордом. Он уехал из столиц на строительство Братской ГЭС, крупнейшей в мире, и написал о ней поэму. Тема трудового героизма в энергичном евтушенковском стиле должна была принести ему и признание властей, и новый виток всенародной славы. Чего только не намешано в этом произведении: и спор египетской пирамиды с советской великой стройкой, и судьба бетонщицы Нюшки, и классическая фреска про ходоков у Ленина, и вставной сюжет о казни Стеньки Разина, любимого исторического героя автора. И – броский афоризм в первой строчке «Поэт в России больше, чем поэт», ставший вскоре визитной карточкой всего его стихотворчества. Быть может, такой и должна быть эпопея 1965 года? Поэму раскритиковали литераторы, в особенности из почвеннического клана, зато она понравилась председателю Совета министров СССР Алексею Косыгину. А главное – ее действительно читали, студенты устраивали дискуссии о коммунизме на примере «Братской ГЭС» Евтушенко. Поговаривали, что произведение вполне тянет на Ленинскую премию. Впрочем, ее он так и не получил – ни тогда, ни позже, как и Нобелевскую, на которую его не раз выдвигали.

Евтушенко и сам напоминал электростанцию, которая иногда работала вхолостую. При этом не сомневался, что его стихи и выступления согревают мир. Когда Иосиф Бродский не без высокомерия говорил о нем: «Мы люди разных профессий», во многом он был прав. Евтушенко – это особый жанр, и оценивать его критериями высокой поэзии вряд ли можно и нужно. Он – на стыке классического и массового искусства, это советский вариант рок-идола 1960-х. Недаром его критиковали за эстрадный стиль. В авторской страстной декламации даже средненькие стихи представлялись публике неким откровением.

Часто ему советовали писать «меньше, да лучше», стать скромнее. Но тогда он попросту потерял бы самого себя. Очень точно написал о тогдашнем положении дел один сатирик: «То бьют его статьею строгой, / То хвалят двести раз в году, / А он идет своей дорогой / И… бронзовеет на ходу».

Евтушенко успевал повсюду: «Я, как поезд, что мечется столько уж лет между городом Да и городом Нет». Еще в советское время он объездил 96 стран и стал чемпионом мира по тиражам поэтических книг. Встречался с римскими папами и президентами США, загорал на пляже в компании Федерико Феллини, сплавлялся по сибирским рекам, позировал для Джины Лоллобриджиды, которая мечтала заполучить для своей фотоколлекции портрет русской знаменитости, переживал, что в ЦК его не отпустили сниматься в фильме итальянского кинорежиссера Пьера Пазолини «Евангелие от Матфея» в роли Христа. Зато советский поэт попал в другую нашумевшую киноленту – «Я любопытна – фильм в желтом» шведского бунтаря Вильгота Шёмана. И в США, и в СССР эту ленту сочли порнографией и запретили к показу. Героиня картины – студентка, ищущая себя в кутерьме 1960-х, – мечтает взять интервью у самых замечательных людей планеты. Это Мартин Лютер Кинг и Евгений Евтушенко. Оба согласились на съемки и бодро сыграли самих себя. Советского поэта действительно считали одним из мировых лидеров общественного мнения, настоящим вожаком нового искусства, бунтарем мирового масштаба.

Отставку Хрущева он отметил стихотворением «Качка». И когда читал в прямом телеэфире: «Все инструкции разбиты, все графины тоже – вдрызг», пришлось остановить передачу. Слишком легко расшифровывался этот эзопов язык. Но в брежневское время его уже считали мэтром: стихи Евтушенко входили в школьную программу, он выступал и во Дворце съездов, и в Карнеги-холле, книги его выходили исправно, немыслимыми для поэзии тиражами. В 1968 году он написал крамольное: «Танки идут по Праге… Танки идут по правде». Само собой, напечатать это в СССР было невозможно. Конечно, и в КГБ, и в ЦК эти стихи знали. Однако и этот маленький мятеж сошел поэту с рук. Даже женитьбу на англичанке ему легко простили. Он писал: «Я делаю себе карьеру тем, что не делаю ее». Остальным членам Союза писателей оставалось завидовать. Но острая мода на Евтушенко к началу 1980-х иссякла. Как он сам говорил, «Пришли иные времена, взошли иные имена».

Осень в Оклахоме

В годы перестройки он оживился. Ему удавалось оставаться на гребне актуальности. Евтушенко стал одним из самых активных депутатов легендарного I Съезда народных депутатов СССР в мае 1989 года. Писал стихи к митингам, требовал отмены привилегий для «партократов», снимал многозначительный фильм о похоронах Сталина. Снова казалось, что он поспевает везде.

Сразу после «победы демократических сил» в августе 1991 года Евтушенко опубликовал в «Московских новостях» очерк «Носки для президента России», в котором Борис Ельцин выглядел настоящим героем. Недруги поэта не сомневались: в бывшей советской литературе вот-вот начнется диктатура Евтушенко. «Инженеры человеческих душ», панически опасавшиеся такой перспективы, торжественно сожгли во дворике Союза писателей его чучело. Но он и сам неожиданно решил уйти в тень.

В конце 1991-го, в 59 лет, Евтушенко – великий честолюбец – ушел с политической сцены, отказавшись от предлагавшейся ему должности министра культуры, избрав тихую жизнь в штате Оклахома, в университетском городке Талса, где он преподавал русскую литературу и историю кино. Почему? Обиделся на братьев-писателей? Прежде он не отличался слабыми нервами, к литературным войнам привык с юных лет. Платили в Талсе не так много. В России в то время литературные гонорары превратились в пыль, но Евтушенко нетрудно было бы найти щедрых меценатов. Предположу такую разгадку: на исходе шестого десятка он просто устал и очень хорошо понял, что в таком темпе сможет продержаться еще два-три года, не больше. Жадность до жизни и новых стихов заставила его выбрать оклахомский «санаторий». Он каждый год приезжал в Москву – отдохнувший, в ореоле «американской мечты». Давал творческие вечера в Политехническом, устраивал и гастроли по всей России, вплоть до любимой станции Зима. Но в большую политику отныне не играл. То, что происходило на родине в 1990-е, не пришлось ему по душе. «В России – распустеж, разлад, распад, а в Оклахоме – просто листопад», – грустно рифмовал поэт, уходя на второй план. В 1993-м Евтушенко не поддержал расстрела парламента и написал об этой трагедии мрачную поэму, а через год отказался от ордена Дружбы народов из-за кровавого чеченского кризиса. В стихах он противопоставлял Ельцину Горбачева («Его неблагодарность надломила»), говорил о необходимости «сахаровской конвергенции» лучшего, что было в СССР и США.

Поэту, который славился прежде всего мощной энергетикой, трудно старелось. На склоне лет он стал пестрее одеваться – в экстравагантные лоскутные рубахи и кепки. А из глаз не исчезала грустинка (евтушенковское слово!) человека, гонявшегося за славой, схватившего ее за хвост, но выпустившего на волю. Он служил поэзии, оставался летописцем эпохи до своих последних дней. Печалился, что в ХХI веке голоса поэтов звучат куда тише, чем во времена его молодости и славы. На поэтических вечерах люди ждали его старых, лучших стихов – «Идут белые снеги», «Окно уходит в белые деревья». Читал он их с прежней силой. В 2010-м тогдашний президент России Дмитрий Медведев вручил Евгению Евтушенко Государственную премию «За выдающийся вклад в развитие отечественной культуры». На этот раз он не отказался от награды. А вскоре открыл рядом со своей дачей в Переделкине… музей самого себя, выставив на всеобщее обозрение собственную коллекцию живописи, редкие издания, документы. И это тоже – типично евтушенковский жест.

Что почитать?

Фаликов И.З. Евтушенко: Love story. М., 2017 (серия «ЖЗЛ»)

Волков С.М. Диалоги с Евгением Евтушенко. М., 2018

В 1968 году он написал крамольное: «Танки идут по Праге… Танки идут по правде». Конечно, и в КГБ, и в ЦК эти стихи знали. Однако и этот маленький мятеж Евтушенко сошел с рук

Творческий вечер Евгения Евтушенко. Москва, Культурный центр ЗИЛ, 6 января 2015 года

Фото: РИА НОВОСТИ, LEGION-MEDIA, PHOTOXPRESS