Бремя реформатора

Была ли у первого российского императора концепция реформ и как следует оценивать сделанное им? Об этом «Историку» рассказал главный научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН, доктор исторических наук Дмитрий Редин

Выдающийся русский историк Василий Ключевский в свое время говорил, что Петр I, реформируя Россию, «просто делал то, что подсказывала ему минута, не затрудняя себя предварительными соображениями и отдаленными планами». То есть действовал интуитивно, отталкиваясь от требований момента. Но так ли это было на самом деле?

Интуиция или концепция?

– Имелась ли у Петра Великого продуманная концепция реформ?

– Все, что сегодня известно о нем, все те документы и материалы, которые я изучал, свидетельствуют о том, что сиюминутность, ситуативность в его поступках и решениях действительно присутствовали очень долго. Концептуальное видение реформ начало формироваться у него постепенно, году примерно в 1715-м, а целостный взгляд на то, каким должно быть государство, сложился только в конце царствования – после 1720-го.

– В чем проявлялось его концептуальное видение проблем реформирования страны?

– Для того чтобы понять это, необходимо обратиться к текстам тех законодательных актов, регламентов и уставов, которые Петр I создавал, включая комплекс всякого рода инструкций местным органам власти. Я в свое время предложил рассматривать все эти документы как единый петровский мегатекст – этакий большой трактат, который можно назвать «Российское имперское государство». Если говорить коротко, в основе концепции Петра лежали идеи камерализма.

– В историографии сложилось представление, что все реформы Петра, особенно последних лет, – это попытка перенести на русскую почву шведский опыт и нормы государственного права…

– Одна из лучших работ, посвященных этому, – монография шведского историка Класа Петерсона, вышедшая еще в 1970-е годы. Там автор очень четко показал, какие шведские институты и каким образом Петр адаптировал к российской действительности. Это так, конечно. Но нельзя забывать, что первый российский император был знаком с законодательством по государственному праву и государственному строительству практически всех стран и поэтому много сам работал над текстами издаваемых регламентов. Например, текст «Табели о рангах» имеет шесть петровских редакций, а «Регламента Главного магистрата» – четыре редакции. Видно, как человек оттачивал фразы, как он старался донести свои мысли до людей.

Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716)

Однако Петр был не только практик. Он к концу жизни очень много и очень интенсивно работал с теоретической литературой. Если изучить состав его библиотеки, которая сейчас хранится в Библиотеке Российской академии наук, то там немало трудов по праву, политическим наукам и, конечно, по истории. То есть Петр отнюдь не был таким технарем, каким обычно его представляют. Он живо интересовался концепциями управления, отношениями власти и подданных. Сам не писал об этом – для этого у него были специальные люди типа Феофана Прокоповича. Но мы знаем, что он, к примеру, лично редактировал «Историю Свейской войны» – первый опыт осмысления текущей, недавней истории.

– Была ли у него стратегия действий или же он решал преимущественно тактические задачи?

– Большую часть своего правления Петр на самом деле действовал по ситуации, то есть как умелый тактик, однако можно говорить о том, что в последние годы он выработал собственную концепцию государства, которую упорно пытался претворить в практику. К чести реформатора надо сказать, что он прекрасно понимал, насколько это практическое внедрение будет трудным. Я вспоминаю его цитату из «Регламента Главного магистрата» (это первая редакция, в итоговый документ фраза не вошла): «Такое новое дело невозможно везде вдруг или все в один раз учредить, ибо одна конфузия одной следовать будет». Это сказано по поводу новой системы городского управления, но, видимо, эта мысль посещала Петра, когда он раздумывал и над реализацией других своих замыслов.

Его реформаторская доктрина была создана как бы на вырост. Плохая это была концепция или хорошая – другой вопрос. Мы разменяли почти уже четверть XXI века и знаем, как ложные доктрины и ложные концепции могут вести в никуда человечество, нацию, народ и т. д. Но при этом, когда они есть, они консолидируют, они задают перспективу. И я считаю, что если есть какие-то плюсы в этом петровском теоретизировании последних лет, то именно в том, что вокруг его идей и концепций сплотилась политическая элита страны и в общем-то эти вещи определили перспективу развития вплоть до «дней Александровых прекрасного начала», то есть до начала XIX века. А если мы говорим о «длинном» XVIII столетии, то, конечно, и александровская эпоха туда входит. Истоки же мы видим в интеллектуальной деятельности Петра последних лет его царствования.

Регулярное государство

– Вы говорили про идеи камерализма. Как Петр I их понимал, как он преломлял их в отношении России?

– В основе его камералистских воззрений лежат специализация, то есть четкое разделение компетенций и полномочий, профессионализация и одновременно унификация управления плюс коллегиальность (коллегиальное принятие решений). Это то, что в Европе называли «правильно организованным государством», а в русской традиции – «регулярным государством». Эти термины очень широко использовались и в Петровскую эпоху.

Лучше всего суть регулярного государства отразил образ – он тоже хорошо известен – правильно работающего, идеально отлаженного часового механизма. Эту метафору приписывают Готфриду Вильгельму Лейбницу: якобы он привел ее в одном из писем Петру I. Метафора очень точная, ведь каждая шестеренка в часах выполняет свою работу, но, сцепляясь с другими, повинуясь пружинам, передавая энергию через валы, каждая клеточка административного организма работает на общее благо.

– Петру этот образ, видимо, очень понравился.

– Конечно, тем более что Петр имел серьезный военный опыт. Регулярная армия (а шведская, с которой он столкнулся, была одной из лучших армий Европы того времени) и есть готовый образец часового механизма в действии. Только в социальном обличии. Думаю, что именно армия стала для Петра школой будущего государственного строительства. Ведь армия – это не только вопросы комплектования войск, но и сложнейшие вопросы снабжения, а значит, логистики, а значит, экономики, причем в самом широком смысле, включая финансовые отношения. Потому что войны XVIII века – это уже войны экономик. А еще армия – это и административные, и судебные проблемы, ведь ей нужны уставы, необходимо отдельное судопроизводство, специфические виды уголовного права и т. д.

Офицер представлял собой образец идеального винтика правильно организованного государства: он знает устав, действует в рамках определенных правил, но при этом обладает необходимым управленческим опытом и более или менее достаточной образовательной подготовкой. Отчасти поэтому (хотя и не только, а еще из-за острой нехватки кадров) армия для Петра всегда была резервом для административных экспериментов. Он черпал оттуда кадры – из отставных, а иногда и не отставных офицеров. Так что к идее регулярного государства он пришел в том числе через это вот военное строительство.

Была ли альтернатива?

– Как вы считаете, что повлияло на убежденность Петра в необходимости преобразований? Что лежало в основе, что его подтолкнуло к этому?

– Корни, на мой взгляд, следует искать в детских годах будущего императора. Его личность формировалась в специфической среде. Я имею в виду не столько Немецкую слободу, куда он частенько наведывался уже юношей, сколько более ранний период. Ведь его матушка царица Наталья Кирилловна происходила из очень своеобразного кружка московских западников того времени. Она питомица Артамона Матвеева, тесно связанная с семейством Гамильтонов – служилых русских шотландцев. Да и сам Петр рос в атмосфере дворца царя Алексея Михайловича, где пусть в умеренном виде, пусть в польско-латинском варианте, но западничество все-таки не было новинкой. Здесь и первый придворный театр, и первая придворная газета «Куранты», и эксперименты с одеждой, хотя и пресекаемые царем Алексеем Михайловичем, но затем поощряемые царем Федором, старшим братом и предшественником Петра.

Потом были первые опыты в обучении. Дядька Петра и его первый учитель Никита Зотов (кстати, будущий князь-папа Всешутейшего собора) показывал воспитаннику гравюры с изображением западных городов. Он не успел его толком ничему научить, поэтому Петр всю жизнь писал безграмотно, да и почерк у него был ужасный, но, видимо, какие-то общие интенции, интерес к западной культуре сформировались у него именно тогда.

Ну а дальше он попал в руки «кукуйцев» – жителей и завсегдатаев Немецкой слободы, и теперь уже вокруг него сложился кружок. С одной стороны, это иноземцы на русской службе, его любимцы Франц Лефорт и Патрик Гордон, а с другой – люди, вышедшие из западнических русских кругов второй половины XVII века.

В Немецкой слободе. Отъезд царя Петра I из дома Лефорта. Худ. А.Н. Бенуа. 1909 год

Конечно, все это могло бы остаться на уровне моды, увлечения, но постепенно Петр начал убеждаться в том, что западное – это не просто интересное, но еще и лучшее. Окончательно, мне думается, его убеждение в этом сформировалось тоже в ходе Северной войны. Он воочию увидел, что западные армии, особенно такие передовые, как шведская, вооружены и организованы лучше, чем русская. Петр стал внедрять новшества в армию, а военная реформа и сама война запустили маховик всех остальных реформ. Война Нового времени – это, как я уже говорил, война финансов, экономик, технологий. Поэтому Северная война стимулировала развитие финансовой сферы, диктовала необходимость создания новой системы налогообложения, организации производства, влияла на оживление торговли, расширение логистики и т. д.

– А была ли альтернатива петровским преобразованиям в лице таких фигур, как его брат Федор Алексеевич или сестра Софья с ее фаворитом князем Василием Голицыным, которые также ориентировались на партию западников?

– Я не сторонник того, что называется «альтернативной историей». Хотя среди моих коллег есть люди, которые считают, что, проживи царь Федор подольше, Россия неизбежно стала бы европейской страной, но с меньшими издержками, без петровских эксцессов, без затратных военных авантюр. Что тут сказать? Историк Александр Каменский в свое время попытался смоделировать такой путь развития – Россия без петровских реформ. Итог оказался неутешительным: Россию в лучшем случае ожидала бы участь Османской империи, ставшей к концу XVIII века архаичным государством, «больным человеком Европы».

Безусловно, любой исторический процесс, любая жизнь – человека, коллектива, нации, страны – всегда имеют развилки и альтернативы. Но когда эта развилка пройдена, рассуждать о том, что могло бы быть, мне кажется, бессмысленно. Задача историков, я считаю, заключается не в том, чтобы моделировать, что «было бы, если». Нам надо понять, почему был выбран тот или иной путь, сделан именно этот выбор.

Реформы, разумеется, шли и до Петра. В России, на мой взгляд, невозможно было обойтись без реформ западного, модернизационного характера. Хотя бы в силу того, что к концу XVII века она была уже достаточно глубоко интегрирована в европейскую геополитику, а отвечать правилам игры можно было, только овладев методами этой игры. В этом отношении и предшественники Петра, и он сам двигались в одном и том же направлении. Но Петр был радикальнее, он был по характеру, может быть, более взбалмошный, вспыльчивый, неустойчивый психологически. Есть здесь и другой аспект: обстоятельства сложились таким образом, что времени размышлять, какими способами – мягкими или не мягкими – действовать, уже не было. Потому что для России XVIII век начался с Нарвской катастрофы, и это запустило механизм военных преобразований. Главной задачей Петра стало создание новых вооруженных сил. Чтобы победить.

Отрывок из учебных тетрадей по арифметике Петра I. 1688–1689 годы

Петр и его команда

– Конечно, личность Петра многое определяла, но можно ли утверждать, что он был главным или даже единственным двигателем реформ?

– Когда мы говорим о петровских реформах, то, как правило, исходим из того, что их проводил в первую очередь сам государь, а помогала ему группа его конфидентов – весьма своеобразных, чаще всего вороватых исполнителей штучных его поручений. На самом деле это все-таки была команда – группа единомышленников, в чьих действиях постоянно чувствовался кураж. Иногда они мне напоминают команду из наших 1990-х, когда вокруг того или иного бизнеса собиралась дружеская молодежь и с азартом, соблюдая или не очень соблюдая законность, делала какое-то общее дело. Потом эти люди набирались опыта, богатели, этот посыл ослабевал, они начинали ссориться, иногда убивать друг друга – и все рассыпáлось. Вокруг Петра была такая же команда, и в этом смысле он и его двор уникальны…

– В какой мере петровские преобразования находили поддержку в политической элите? За ним охотно шли или ему приходилось каждый раз продавливать то или иное решение, ломая через колено политический класс?

– Начать, наверное, надо с того, был ли вообще подобный политический класс при Петре. По крайней мере мы знаем, что традиционные элитарные группы, которые формировались в XVII веке, к этому времени в значительной степени были подорваны. Дореволюционные историки любили писать о так называемой боярской партии, именовать Долгоруковых или Голицыных лидерами этих кругов, но, когда мы начинаем рассматривать по отдельности представителей даже этих родов, мы видим, что боярская партия – это отнюдь не монолит, потому что даже среди Долгоруковых и Голицыных мы находим массу совершенно новаторски, уже по-петровски настроенных людей, его ближайших сподвижников. При Петре шло очень динамичное переформатирование этого самого политического класса. И, может быть, еще и поэтому какого-то сопротивления с его стороны петровским преобразованиям не было.

Думаю, что в целом консенсус между властью и политическим классом все-таки существовал. Иначе такого рода масштабных реформ Петру просто не удалось бы провести – тем более что они проходили, еще раз напомню, на фоне очень тяжелой войны и в условиях первой в России тотальной ресурсной мобилизации.

– А насколько гибкой, если можно такой термин приложить к Петру, была его политика преобразований? Она сколько-нибудь учитывала отношение общества к реформам или это была просто царская воля, которая во что бы то ни стало должна была воплотиться?

– Воля – безусловно. Но, опять-таки, как человек своеобразно, но хорошо образованный Петр никогда не исключал возможности убеждения. Даже его ранние указы, относящиеся к 1700–1710 годам, – те, которые были адресованы широким массам или носили принципиальный характер, типа Указа о единонаследии, – всегда содержали преамбулы, где он буквально на пальцах, каким-то очень простым бытовым языком пытался объяснить людям, зачем он все это делает.

– Взять хотя бы Указ о престолонаследии: там о новом порядке наследования трона буквально три строки, а перед ними – большая преамбула с экскурсом в историю…

– Именно так. А ведь этот указ породил еще публицистического двойника – это знаменитая «Правда воли монаршей» Феофана Прокоповича. Она тоже решала задачу теоретико-публицистического обоснования того, почему монарх может так поступать, определять своего преемника. В этом отношении Петр, с одной стороны, несомненно, деспот, выращенный в традициях самодержавия и абсолютно убежденный, что он наместник Бога на земле. Но при этом он человек прагматичный и здравомыслящий. Он верил в то, что можно все объяснить, донести до каждого, и эта вера у него сохранялась до конца его дней. Я вспоминаю цитату из его записных книжек – он там фиксировал для себя всякие важные мысли. Это запись уже зрелого Петра, 1718 или 1719 года: «Кабы такой краткий регул сочинить, чтоб мужикам по церквам читать можно было!» То есть вот бы какую-то сжатую объяснительную записочку создать, чтобы даже мужикам растолковать, зачем он все это делает!

Сражение под Нарвой 19 ноября 1700 года. Худ. А.Е. Коцебу. 1846 год

Палки и подпорки

– Но все-таки Петр не всегда разъяснял, иногда просто повелевал…

– Конечно. И русское чиновничество того времени, по меткому определению историка Дмитрия Серова, буквально оцепенело от нововведений, оно не успевало за этой вариативностью, ситуативностью петровских изменений. И я считаю, что вся его административная машина, которую он создавал, вообще бы не могла существовать, если бы не экстраординарные, чрезвычайные органы управления, которые при реформаторе получили очень широкое распространение. Это тоже такой удивительный феномен Петровской эпохи. Его административная конструкция всегда нуждалась в подпорках, в каких-то палках и в понукании.

Вспомним институт понудителей. Обычно его связывают с проведением первой подушной переписи 1719 года, однако я относительно недавно, в прошлом году, обнаружил следы первых понудителей еще в 1711-м.

– Кто такой понудитель?

– Это сержант или рядовой – обычно гвардии – или какой-то личный порученец царя невысокого статуса, но с широкими полномочиями, который приезжал в губернию и начинал понуждать, капать на мозги, что называется, губернскому руководству, требуя, чтобы оно погасило недоимки по разнообразным налогам, чтобы исправило отчетность или представило недостающие сведения. В 1711 году эти эмиссары, видимо, еще понуждали словесно, а к 1719-му у них уже появились полномочия сажать на цепь всех, включая губернатора, до тех пор, пока они не исполнят требуемое.

Петр одновременно с большими административными реформами начал проводить реформу налогообложения: пытался ввести подушную подать, а для этого нужна была перепись населения. Так возникли всяческие временные органы управления, связанные с переписью и налоговой реформой, – переписные канцелярии, потом канцелярии по сбору подушных денег. Появились экстраординарные органы управления, которые, с одной стороны, мешали нормальной работе камералистски задуманных учреждений, а с другой – именно благодаря им власть все-таки достигла результата, то есть собираемости средств в казну.

Впрочем, надо сказать, что эта модель административного хаоса привела к тому, что ближайшие сподвижники Петра с огромной радостью всего за полтора года после его смерти серьезно редуцировали эту сложную управленческую машину, просто вычеркнув целые пласты учреждений как ненужные, избыточные и вредные.

Цена и ценность реформ

– Можно ли говорить о том, что после смерти Петра большинство его нововведений были свернуты или это все-таки неправильно?

– Нет, это правильно. Просто я не стал бы употреблять модный когда-то термин «контрреформа». Контрреформа как возвращение к какой-то пройденной точке невозможна. Убрали заведомо ненужное и избыточное. Вполне здравым, как я считаю, было и некоторое ослабление налогового гнета: обнулили недоимки, вынуждены были простить долги и т. д. Это я не могу назвать контрреформой – скорее это коррекция избыточного, привнесенного петровскими преобразованиями.

– Не могу не задать популярный вопрос о цене реформ. Были ли оправданны, на ваш взгляд, принесенные жертвы, потраченные ресурсы? Соответствовала ли цена реформ масштабу и пользе сделанного?

– Я скажу страшную вещь, с которой многие, наверное, не согласятся. А где цена реформ была низкой? Я таких примеров не знаю. Может быть, это промышленная революция в Англии, которая была проведена буквально на костях крестьянства, – вся эта система огораживания и совершенно людоедское уголовное право, просуществовавшее до середины XIX века, когда за ущерб в шиллинг человека ждала веревка? Не думаю. В этом смысле любая крупная реформа, к сожалению, требует жертв. Точно так же и любое геополитическое изменение требует жертв. Это печально, но мы видим, что рано или поздно такие вопросы решаются большими издержками и кровью.

Насколько затраченные усилия и жертвы были на пользу России? Я убежден, что положительного все-таки было больше. И дело даже не в очевидных вещах, таких как расширение границ, вхождение в число великих держав, стимулирование производства, создание сильной армии и флота.

Петербург начала XVIII века. Худ. Е.Е. Лансере. 1906 год

Были вещи, которые, на мой взгляд, менее оценены, но не менее важны с точки зрения перспектив развития. Например, система образования, которой абсолютно не было прежде в России. В общем-то именно Петровская эпоха дала старт тому фантастическому по результатам и стремительности расцвету русской литературы, науки, искусства в целом. То есть и XIX век со всеми его достижениями, и XX век с нашими успехами вплоть до покорения космоса – это было бы невозможно без тех скромных навигацких, морских и инженерных школ, которые открывал Петр. Даже за одно это, наверное, можно было бы воздать ему должное.

Нас любят пугать цифрами, восходящими к Павлу Милюкову, что при Петре исчезло 20% населения, но забывают о том, что ошибка Милюкова была раскрыта последующими поколениями историков. Он считал убыль населения преимущественно по уездам Европейской России. Не говоря уже о недостатках тогдашних переписей, особенно подворной переписи 1710 года, где не были учтены внутренние миграции населения, бегство в восточные районы страны и т. д. Между тем в динамике XVIII века Россия показала очень хороший демографический прирост. В стране, которая понесла гигантские потери, скорее всего, не было бы таких результатов. Причем я имею в виду не многодетность семей, потому что сама по себе многодетность ни о чем не говорит (это видно по странам Африки, где огромное количество детей в семьях, но зачастую они умирают, не дожив до трех лет). Речь идет о приросте населения.

Рубль серебром. 1723 год

Это говорит о том, что жертвы были понесены все-таки не зря. А уж насколько действия царя были нравственны или безнравственны, нужно судить не по сегодняшним, а по тогдашним меркам.

– Что такое Петр I для российской истории, для развития страны? Почему мы до сих пор о нем спорим?

– Я всегда был противником оценки Петра с позиции pro et contra. Помните, такая книга вышла – очень толстая? Там была половина высказываний, восхваляющих его, а половина – порицающих. Я считаю, что мы можем и второй том набрать такой же, и третий, и пятый и при этом не приблизимся к истине, потому что Петр – фигура очень сложная, рожденная своей эпохой. Как это ненаучно ни прозвучит, но все-таки, наверное, каждой эпохе соответствуют какие-то свои типы героев, святых, работников и т. д.

В сухом остатке получается, что петровские реформы, конечно, были нужны, потому что сама геополитическая ситуация и географическое положение России, ее включенность в модерновый техногенный тренд развития не оставляли ей выбора – либо ты умеешь играть по этим правилам и претендуешь на какое-то место в мире, либо выпадаешь из игры со всеми вытекающими последствиями. Петр и его единомышленники – или по крайней мере те, кто исполнял его волю, – приняли этот вызов и достойно на него ответили.

Запись в Ближней канцелярии указа Петра I об учреждении губерний и о расписании к ним городов. 18 декабря 1708 года

Любая крупная реформа, к сожалению, требует жертв. Точно так же и любое геополитическое изменение требует жертв. Это печально, но мы видим, что рано или поздно такие вопросы решаются большими издержками и кровью

В России невозможно было обойтись без реформ западного, модернизационного характера. Хотя бы в силу того, что к концу XVII века она была уже достаточно глубоко интегрирована в европейскую геополитику

Что почитать?

Каменский А.Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века: опыт целостного анализа. М., 2001

Анисимов Е.В. Петр Первый: благо или зло для России? М., 2017

Фото: ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ДМИТРИЕМ РЕДИНЫМ, ©РГАДА, LEGION-MEDIA