Петр Первый: за и против

Ставить точку в спорах о Петре еще рано, считает председатель редакционного совета альманаха «Тетради по консерватизму», доктор философских наук Леонид Поляков

В основе споров о царе-реформаторе лежит дискуссия об отношении не только к прошлому, но и к будущему, полагает профессор Поляков. Никого из русских монархов так не возвеличивали и с такой силой не ниспровергали, как основателя Российской империи. И это закономерно. Слишком сильно изменилась Россия в годы его правления – как внешне, так и внутренне. Другим стал идеологический вектор – роль церкви, армии, отношение к соседям, к миру и войне. «И очень скоро оказалось, что грандиозная фигура Петра Великого, его неуемный характер, его деяния, его противоречивое наследие требуют такого осмысления, которое невозможно без столкновения мнений, без полемики, которая началась еще при жизни преобразователя и длится до сих пор», – говорит Леонид Поляков.

Трагический победитель

– С чего начался этот спор? Настолько болезненной оказалась ускоренная европеизация для русского национального характера и самосознания?

– Возможно, это главный вопрос всей нашей истории последних веков. Петр I, безусловно, рубежная, пограничная фигура для России. Распалась прежде цельная традиция Московской Руси, в национальном самосознании – по мере осмысления событий – появилось два полюса, два противоположных философских и политических лагеря.

Однако Петр и сам в себе несет раздвоенность, он не столь однозначен и прямолинеен, каким кажется на первый взгляд. Одной европеизацией смысл этого феномена не исчерпывается. Он и русский, предельно русский – и в то же время преданный «священным камням Европы». В нем было то, что Федор Достоевский гораздо позже назвал «всемирной отзывчивостью русского народа». Так и возникло это противоречие: Петр был сразу и православным царем и воином, и гражданином мира. И то и другое для него важно. К тому же он не только «сверхчеловек». Его личная история трагична, думаю, он не избежал и споров с самим собой. Может быть, этой внутренней драмой Петр и притягивает к себе уже несколько веков.

И еще очень важный ракурс проблемы. В «Медном всаднике» Александр Пушкин увидел антиномию: маленький человек и государство, которое олицетворяет Петр, а точнее, памятник великому императору. С того времени эта дилемма всегда присутствует в нашем сознании. Чем должен пожертвовать человек для державного величия? Или, наоборот, государство должно становиться человечнее? Драма неразрешима до сих пор, и это еще одна плоскость спора о Петре.

Третье, не менее важное противоречие Петровской эпохи – нигилизм по отношению к традиции, в котором совмещалась готовность все радикально разрушить, вырубить до основания все прошлое и в то же время, как считали некоторые, не поменять ничего по сути.

– Сплошные противоречия!

– Но при всем том реформатор был цельной личностью, и это тоже петровская загадка. Читая его указы (а многие из них он писал самостоятельно), поражаешься смачному русскому языку начала XVIII века и постоянному ощущению, что Петр имел дело с детьми малыми, которых нужно учить уму-разуму, разъясняя им все до тонкостей. Вот уж действительно, в прямом смысле – Отец Отечества, который относится к подданным как к детям неразумным.

Антихрист и демиург

– Когда в России стал слышен голос критиков Петра I?

– Это случилось не просто в годы правления Петра, но и еще, если воспользоваться формулой Пушкина, «в начале славных дней», во время Великого посольства, когда царь еще не совершил своих главных деяний. Петра уже критиковали как мало кого из его предшественников. Прежде всего в среде раскольников, староверов. К ним вовсе нельзя относиться как к некой «темной массе»: в раскол ушла не худшая часть Московской Руси, многие из староверов были людьми мыслящими, почти все – принципиальными. Их отношение к Петру определилось уже во время Великого посольства. Брадобритие они трактовали как «антихристову печать». Ходили слухи, что молодой царь в пост ест мясо и насильно женит православных на «латинянах». Даже его немецкие башмаки напоминали раскольникам сатанинские копыта. Эти воззрения разделяли и некоторые православные мыслители, не имевшие отношения к старообрядцам.

Известным проповедником таких идей был монах Самуил Выморков, но в той или иной версии легенда о царе-антихристе бытовала по всей стране. И одновременно с этими «подпольными» мнениями рождалась апологетика Петра, для крупнейшего выразителя которой архиепископа Феофана Прокоповича первый император был «виновником бесчисленных благополучий наших и радостей, воскресившим аки от мертвых Россию». Эти концепции существовали параллельно. Для одних современников Петр погружал страну во тьму, с точки зрения других – просвещал. В этом драматизм петровской истории. После церковного раскола наступило время раскола идейного. И критика царя-реформатора не прекращалась никогда. Этот спор стал одним из определяющих для русского самосознания.

– Можно ли считать XVIII век временем апологетики Петра?

– Она господствовала. В особенности в годы царствования Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. И если при Елизавете культ ее отца развивался во многом стихийно, то для Екатерины это была продуманная политика. Здесь нужно обратить внимание на один очевидный, но удивительный факт. Послепетровский XVIII век стал для России временем женского правления – от Екатерины I до Екатерины II, за редким исключением. Этому феномену непросто найти аналог в европейской, а тем более в восточной истории, да и в России к женщинам у власти относились бы с опаской, если бы им не помог Петр I. Для укрепления легитимности в глазах подданных царственные дамы нуждались, если угодно, в мужской эмблеме, демиурге, а значит, в культе первого российского императора. Им помогали лучи Петра – основателя империи, царя-победителя.

– Настойчиво и высокопарно прославлял Петра в стихах и прозе Михайло Ломоносов…

– Его оды, с одной стороны, были частью придворного ритуала. Но думаю, что Петра он прославлял искренне. И это показательно, ведь Ломоносова трудно назвать протозападником. По убеждениям он ближе к почвенникам. Не любил первый русский академик и пренебрежительного отношения к допетровской эпохе. И все-таки почти боготворил реформатора. Вероятно, здесь можно говорить о глубинном родстве душ. Ломоносов – русский Леонардо да Винчи, проявивший себя и в поэзии, и в математике, и в изобразительном искусстве, и в химии. Увлечения Петра, как известно, были не менее разносторонни. Ломоносова восхищал универсализм русского гения, каковым он считал царя, бывшего и законодателем, и воином, и покровителем наук, и работником, и, судя по его указам, остроумным и мудрым человеком. Ученый и поэт, скорее всего, примерял образ Петра на самого себя. И хотя тот испытал сильное влияние немцев, в глазах Ломоносова он оставался настоящим русским царем, человеком действия. Неудивительно, что патриот-просветитель считал «универсального императора» образцом для императриц, которым персонально слагал оды.

Императрица Екатерина II у М.В. Ломоносова. Худ. И.К. Федоров. 1884 год

Разоблачение культа

– Империя побеждала «под знаменами Петра» и его преемниц, но все ли наши просветители были едины в восхищении императором?

– Если приглядеться, в литературе XVIII века можно найти много неожиданного. Вот, например, «Записки» Екатерины Дашковой, вышедшие из-под ее пера в пору всеобщего преклонения перед Петром. Она довольно критично оценивала и самого императора, и его политику. Дашкова утверждала, что репутацию «творца России» ему создали необъективные иностранные писатели. В частности, ее, в отличие от многих, не восхищала петровская склонность к изучению ремесел, ручному труду, к тому, что называется «царь-работник».

– Не любила княгиня Дашкова «мореплавателей и плотников»…

– Она считала такой разброс в занятиях и увлечениях излишним и даже вредным для государя. Но главное в другом. По ее мнению, Петр своими революционными реформами, отрицавшими историческое прошлое нашего народа, нанес серьезную травму русскому самосознанию. Дашкова рассуждала так: «Если бы он умел оценить добрые качества наших предков, он не стал бы уничтожать оригинальность их характера иностранными обычаями, показавшимися ему несравненно выше наших». Можно предполагать, что даже в екатерининскую эпоху, когда культ Петра Великого оказался особенно силен, княгиня была не одинока в своем неприятии слишком широких петровских преобразований, слишком радикального отказа от традиций Московской Руси. И хотя это мнение было оппозиционным по отношению к официальному, именно с него началась традиция критики Петра в русской дворянской культуре, им же во многом созданной.

Негативные мнения накапливались постепенно. Можно вспомнить и историка Ивана Болтина, который, например, считал, что отправка русских юношей за границу для учебы не принесла ничего хорошего, только сделала их порочнее и смешнее. И конечно, Михаила Щербатова, писавшего о пороках и самовластии Петра, о «нужных, но излишних переменах». Говоря о несколько более позднем периоде, в среде декабристов я бы отметил Александра Улыбышева, который полагал, что Отец Отечества обладал прежде всего подражательным талантом и государство создал эфемерное, нежизнеспособное. Правда, история скорее опровергает последний тезис.

Нарком иностранных дел Георгий Чичерин в образе Петра I. Рисунок, посвященный дипломатическому признанию СССР западными странами. 1923 год

История, разрубленная пополам

– В XIX веке о Петре I эмоционально спорили славянофилы и западники. Почему эта фигура снова оказалась ключевой в дискуссиях о России, о ее прошлом и будущем?

– Триггером спора стала публикация «Философических писем к г-же ***» Петра Чаадаева в журнале «Телескоп» осенью 1836 года. Многие восприняли эту публикацию как пасквиль на Россию. Между тем Чаадаев, скептически взглянувший на нашу историю, невольно запустил механизм формирования русского самосознания. Когда патриотически настроенные публицисты пытались его тезисы опровергнуть, чтобы реабилитировать Россию как самоценное государство с длинной историей и богатой культурой, они натыкались на Петра. Интеллектуалы, такие как братья Константин и Иван Аксаковы или Алексей Хомяков, несмотря на свой опыт общения с западной философией, начали искать что-то дома и обнаружили основы в православной вере и крестьянской общине. А что же Петр? Получалось, что он человек, который разрубил историю пополам, отбросив все прежнее.

Обаяние императора-победителя после этого открытия померкло. Конечно, не все выходило так однозначно, и тот же Хомяков, один из самых ярких славянофилов, называл преобразования Петра «очистительной грозой». У Федора Тютчева, поэта и мыслителя, близкого к славянофилам, есть строки, в которых он на первый взгляд возвеличивает реформатора: «Завоевал нам Просвещенье – не нас поработил ему». Однако это ответ не только и не столько противникам петровских реформ, сколько собственным сомнениям. Эта формула говорит о том, что проблема заимствования чужого в ущерб своему мучила и его. И Пушкин в том, что Петр «самодержавною рукой смело сеял просвещенье», видел не только победу, но и драму, и противоречия. Стало ясно, что первый российский император расколол общество, создал дворянство, которое отгородилось от народной массы до такой степени, что даже утратило русский язык, решительно отдавая предпочтение сначала языку немецкому, а потом французскому.

– Правда, это случилось после Петра…

– Да, поколением позже, но тенденцию заложил именно он. И, сравнивая допетровские порядки с имперскими, славянофилы в этом убеждались. К середине XIX века пришло понимание, что такое положение унизительно, трагично.

– А что же западники?

– Их роль в этом споре проще. Для большинства убежденных западников, таких как историк Тимофей Грановский, Петр оставался ориентиром, недостижимым для других российских императоров, – по решительности, по масштабам сделанного. Глубокое уважение к царю-победителю сохранялось и в армии, а особенно на флоте. После неудач Крымской войны о триумфах Петра вспоминали с острым ностальгическим чувством.

Афиша фильма «Петр Первый», снятого по мотивам романа Алексея Толстого. Режиссер Владимир Петров. 1937 год

Первый большевик?

– А как относились к Петру I в зарождавшейся русской революционной среде?

– Если по традиции начинать с Александра Герцена, то я вспомнил бы такую его мысль. Он заметил, что Петр изолировал крестьянскую массу от разлагающего влияния западной буржуазной цивилизации. В такой ситуации, считал автор «Былого и дум», проще будет совершить социальный переворот в России, сделать шаг к коммунизму. Николай Чернышевский (а он стал кумиром для нескольких поколений русских революционеров) рассуждал гораздо прагматичнее. Он утверждал, что историческая роль Петра и его влияние на русскую жизнь сильно преувеличены. Да, император реформировал армию и – по шведскому образцу – чиновничество, но основ русской жизни глубоко не затронул. Для народовольцев и социалистов, которые внимательно читали Чернышевского, Петр был в первую очередь символом самодержавия, которое они хотели уничтожить.

– И апологетом того, что они пренебрежительно называли «солдатчиной».

– Да, акцент на развитии армии, военного флота и военной промышленности их, конечно, не устраивал. А Медный всадник возвышался на вершине этой пирамиды. В революционной среде стремились дезавуировать магию монаршего величия. Вступала в силу другая логика: историю должны вершить не цари, а народ или, как утверждал Дмитрий Писарев, мыслящий пролетариат. Петр в таком случае мешал.

– С другой стороны, Николай Бердяев назвал Петра «первым большевиком». Какие еще оценки давали царю-реформатору представители русской философской мысли начала ХХ века, многие из которых после 1917 года оказались в эмиграции?

– В эмиграции на новом уровне возродился давний спор XIX века, хотя четкое разделение на славянофилов и западников провести теперь было сложнее. Например, Георгий Федотов – отчасти западник – оценивал петровское наследие достаточно негативно, несмотря на то что называл царя-реформатора «явлением мощи и силы, русским в самом отрыве от русских традиций». В том числе он говорил о тяжелых последствиях петровской церковной реформы, которая надолго «исказила лицо православия».

Что до Бердяева, то его взгляды на Петра стоят отдельного разговора. Сложная, двойственная позиция. Философ хорошо знал историю споров об императоре. Идея величия государства не сильно его увлекала, Бердяев – философ свободы. Причисление им Петра к большевикам тоже нельзя воспринимать однозначно. Не будем игнорировать, что Бердяев видел определенную правду и в марксизме, хотя и критиковал его. Для него важно, что и Петр, и большевики возникли не случайно и могли бы стать определенным этапом для создания более справедливого общества. Другие мыслители зарубежья видели в Петре суть русскости, олицетворение и воплощение надежды на прорыв, на рывок.

Советский Петр

– Советское государство резко противопоставляло себя монархическому прошлому – и в то же время к Петру I отношение было скорее позитивное. Как объяснить этот парадокс?

– Важно, что эта тенденция просматривается еще до ренессанса русской истории в СССР, который начался в конце 1930-х. Одним из первых это почувствовал писатель Алексей Толстой. Он понял, что советской системе пригодится образ царя-работника, «царя-революционера». Не абсолютно апологетический (так, нельзя было игнорировать, что мощь империи зиждилась на эксплуатации крепостных), но привлекательный. Постепенно Петра включили в иконостас великих русских людей, о нем выходили книги (в том числе детские) и фильмы, получившие самый широкий резонанс. Для многих он оставался демиургом, возможно, даже неким предшественником Владимира Ленина. Петр создал Российскую империю, Ленин – Советский Союз.

– И кажется, что сцены строительства Петербурга из романа Алексея Толстого «Петр Первый» и одноименного фильма напоминают производственные картины времен первых пятилеток.

– Возможно, аналогию видели и в этом – в так называемой мобилизационной экономике. И в особом внимании к армии, которое стало еще актуальнее в военные годы. И хотя Иосиф Сталин не назвал имя Петра среди национальных героев в своей знаменитой речи 7 ноября 1941 года, во время Великой Отечественной изображение императора стало появляться на открытках и плакатах, о нем выходили книги и брошюры, в которых, как правило, подчеркивались его полководческий талант и внимание к военной промышленности.

– «После Петра I России очень не везло на царей» – насколько эта фраза школьника из фильма «Доживем до понедельника» отражает отношение к Петру в советском обществе?

– Да, это очень важный момент и узнаваемая логика, вполне отражающая то время – конец 1960-х. «Проклятый царизм» – этой формулой несколько десятилетий руководствовалась и система образования, и – шире – идеология. А к Петру, его эпохе, реформам и сподвижникам относились иначе – главным образом в романтическом духе. Он, несмотря на императорский титул, стал одной из опорных фигур и для советского времени. Изображение памятника Петру – Медного всадника – по-прежнему оставалось одним из символов страны. Нерадивый ученик в фильме емко это выразил.

Образец и предтеча

– Каким видится Петр из сегодняшнего дня?

– Этот разговор, на мой взгляд, стоит начать с первых постсоветских лет. В окружении Бориса Ельцина возникла идея актуализации Петра. Тогда попытались на символическом уровне уподобить то, что делалось в начале 1990-х, петровскому радикальному западному повороту (кстати, именно тогда Ленинград снова стал Петербургом). Вроде бы аналогия имелась: и Петр, и Ельцин «строили новую Россию». Но что-то не получалось, бросалась в глаза фальшь. Петр до самоотречения служил государству и остался в истории как победитель. У Ельцина сложилась иная, а может быть, даже прямо противоположная репутация.

– А в наше время Петр – все еще дискуссионная фигура? Он в большей степени разъединяет или объединяет?

– Острота спора ушла, притупилась, трансформировалась в историософскую дискуссию – очень важную, актуальную, но почти не выходящую за пределы профессионального сообщества. Сегодня Петр без проблем усваивается массовым патриотическим сознанием, он остается образцом государственного деятеля, неотъемлемой частью нашей исторической памяти. Его имя присваивают крейсерам, военным академиям. Высшей наградой в России снова стал орден Андрея Первозванного, учрежденный Петром.

Лично я безумно люблю Петербург. Это как живая история, которую рассказывают камни. Там, как нигде, ощущается подлинность великого русского культурно-политического наследия. А ведь это – творение Петра. Такое впечатление, что энергия императора воплотилась не только в укреплении государства и армии, но и в том, что он дал заряд для развития удивительной русской культуры, которую и ныне подпитывает Петербург. И это уже не раскалывает национальное самосознание, а скрепляет его.

Что почитать?

Кара-Мурза А.А., Поляков Л.В. Реформатор. Русские о Петре I. Опыт аналитической антологии. Иваново, 1994

Петр Великий: pro et contra. Личность и деяния Петра I в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 2003

Одно из противоречий Петровской эпохи – нигилизм по отношению к традиции, в котором совмещалась готовность все радикально разрушить, вырубить до основания все прошлое и в то же время не поменять ничего по сути

Петр, несмотря на императорский титул, стал одной из опорных фигур и для советского времени. Изображение Медного всадника по-прежнему оставалось одним из символов страны

Зачем Петр «Россию поднял на дыбы» и какой стала бы страна, если бы не он? Читайте на сайте ИСТОРИК.РФ

Фото: НАТАЛЬЯ ЛЬВОВА, LEGION-MEDIA, РИА НОВОСТИ, ©ЖУРНАЛ «КРАСНЫЙ ПЕРЕЦ», ХУДОЖНИК ЕВГЕНИЙ ЕФИМОВ