Маршалы Победы

Двух маршалов Победы уже давно принято противопоставлять друг другу. Жукова часто объявляют грубым, жестоким солдафоном, который добивался успеха лишь ценой громадных потерь. Рокоссовский – совсем другое дело: дворянин, европеец, вежливый в общении (всем офицерам говорил «вы»), старавшийся беречь солдатские жизни. К тому же пострадавший от репрессий, почти что диссидент. В этой схеме мало правды. Оба военачальника, командуя армиями и фронтами, были вынуждены отправлять на смерть тысячи людей. Оба были стопроцентно лояльны сталинской власти (что видно по их мемуарам), хотя спорили с ее неверными решениями как во время войны, так и после (резкий Жуков делал это даже чаще, чем более гибкий Рокоссовский). Сближало их и другое: оба показали себя как блестящие полководцы, перед которыми ставились самые сложные, порой невыполнимые задачи. И ярче всего это проявилось на пике наступления немцев на Москву, когда решалась судьба не только советской столицы, но и всей войны.

Товарищи, но не друзья

Несмотря на легенды о «боевом братстве», друзьями маршалы никогда не были – слишком разные, слишком независимые по натуре. При этом знакомы они были давно, а с армией связали свою жизнь еще раньше, в юности.

Родились оба (с промежутком в три недели) в декабре 1896-го: Жуков – в калужской деревне, Рокоссовский – то ли в Варшаве, то ли в Великих Луках, семья его отца-железнодорожника могла оказаться и там, и там. Отец Рокоссовского был шляхтичем-католиком, мать – русской, православной; они рано умерли, и Константину пришлось тяжело работать, чтобы прокормиться. После начала Первой мировой он поступил добровольцем в драгунский полк, воевал до самой революции, был не раз награжден за храбрость. В октябре 1917 года примкнул к красным и с ними прошел боевой путь до Забайкалья, где в 1924-м разбил последние белые отряды.

Командир 39­-го Бузулукского кавалерийского полка Г.К. Жуков. 1923 год

Жуков тоже рано начал трудиться – сперва в родной деревне, потом в мастерской дяди-скорняка, жившего в Москве. В 1915-м был мобилизован, тоже служил в кавалерии и тоже получил георгиевские награды, в том числе за пленение немецкого офицера. После роспуска его эскадрона вернулся домой, откуда добровольцем ушел в Красную армию. Воевал с колчаковцами, подавлял Антоновское восстание, в 1923-м стал командиром полка, но вскоре был отправлен учиться, а затем продолжил службу в Минске, где получил партийный выговор за любовные похождения (он умудрился жить в гражданском браке одновременно с двумя женщинами). В начале 1930-х 7-й Самарской кавдивизией, где служил Жуков, командовал Рокоссовский. Тот в аттестации хвалил способности Жукова, но писал о нем: «По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Болезненно самолюбив. На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может – органически ее ненавидит».

По иронии судьбы Жукову все-таки довелось заниматься штабной работой. Рокоссовский же был переведен опять в Забайкалье, оттуда в Псков, а в августе 1937-го его арестовали как польского и японского шпиона. На допросах в ленинградском «Большом доме» ему выбили девять зубов, сломали ребра, молотком отбили пальцы ног, но он не признавал своей вины. Это его и спасло: когда НКВД возглавил Лаврентий Берия, часть арестованных освободили. В марте 1940-го на свободу вышел и Рокоссовский – судя по всему, по просьбе маршала Семена Тимошенко.

Младший унтер­офицер К.К. Рокоссовский. 1917 год

Жуков сумел избежать репрессий, хотя вел себя дерзко. Например, он заступался перед начальством за уже арестованного Рокоссовского, называя его своим другом. Возможно, ему помогло покровительство главных «кавалеристов» Красной армии – Климента Ворошилова и Семена Буденного. А в мае 1939-го его, уже в звании комдива, отправили в Монголию, где в свое время побывал и Рокоссовский. Для пресечения японских провокаций на границе требовался жесткий и решительный командир, и Жуков справился, окружив и уничтожив японскую группировку у реки Халхин-Гол. За это он получил «Золотую Звезду» Героя, а потом и звание генерала армии. В январе 1941-го Жуков стал начальником Генштаба РККА, но позже признавался: «Ни у наркома [Тимошенко. – «Историк»], ни у меня не было необходимого опыта в подготовке вооруженных сил к такой войне, которая развернулась в 1941 году».

«Ни шагу назад!»

Именно Жукову пришлось сообщить о начале войны Сталину, который послал его на Юго-Западный фронт в качестве представителя только что образованной Ставки. Там он снова встретился с Рокоссовским – его 9-й механизированный корпус был чуть ли не единственной частью, которая смогла сдержать натиск немцев и организованно отойти. В июле 1941-го оба генерала были в Смоленске, где пытались переформировать отступающие соединения Красной армии. В августе Рокоссовский возглавил вновь сформированную 16-ю армию, а Жуков, принявший командование Резервным фронтом, провел первую с начала войны успешную наступательную операцию в районе Ельни. Оттуда он был срочно отозван в Ленинград, к которому приближались немецкие части. В первом же своем приказе войскам Ленинградского фронта от 17 сентября Жуков требовал немедленно расстреливать всех командиров и бойцов, самовольно покинувших позиции. Суровые меры остановили отступление, были спешно возведены новые линии обороны.

В начале октября отчаянное положение создалось уже под Москвой, на которую нацелился удар немецких танковых клиньев. В те дни 16-я армия Рокоссовского оказалась в вяземском «котле», где погибла почти целиком; ее остатки вместе с командующим отошли к столице. 8 октября срочно отозванному в Москву Жукову предложили вновь возглавить Резервный фронт, который 10-го объединили с Западным. Первым делом он начал объезжать прифронтовые районы, пытаясь выяснить расположение частей. Миновал родную деревню Стрелковка, которую вскоре заняли немцы (семью Жукова едва успели вывезти). 12 октября была захвачена Калуга, 15-го – Калинин (ныне Тверь). Командующий фронтом рассчитывал на генералов, которым доверял, стремясь с их помощью переломить ситуацию. Одним из первых Жуков вызвал Рокоссовского, который вспоминал: «Он был спокоен и суров. Во всем его облике угадывалась сильная воля. Он принял на себя бремя огромной ответственности».

Командующий Г.К. Жуков в штабе Западного фронта. Осень 1941 года

13 октября Жуков издал новый – один из многих – приказ о расстреле «трусов и паникеров», заканчивавшийся призывом: «Ни шагу назад! Вперед за Родину!» Одних расстреливали, других, понизив в звании, отправляли на передовую «искупать вину кровью». Рокоссовский с наскоро восстановленной 16-й армией был брошен к Волоколамску, чтобы остановить наступавших с севера немцев. Спокойно и методично, как действовал всегда, он в считаные дни выстроил линию обороны, на которой противник топтался целый месяц. Но в середине ноября немцы возобновили наступление, бросив в бой все резервы. Рокоссовский, едва вырвавшись на машине из горящего Клина, был вынужден отвести армию еще ближе к Москве. Он просил у Жукова разрешения отойти за удобный рубеж – Истринское водохранилище, но тот отказал, повторив то же: «Ни шагу назад!» Тем не менее наступление продолжалось…

Обстановка и правда была отчаянной: немцы уже разглядывали в бинокли башни Кремля. Жуков, спавший по часу в сутки, не выбирал выражений ни в чей адрес. Когда приехавший к нему Вячеслав Молотов, фактически второе лицо в государстве, грозил ему трибуналом за отступление, он ответил: «Если искать виноватого, то расстреляйте сперва себя, а потом уж меня». Позже он по телефону наорал на самого Верховного главнокомандующего: «Я на фронте и лучше знаю, как поступить. Это вы там в Кремле можете расставлять оловянных солдатиков!» Потом разразился бранью и бросил трубку. Понимая, что только Жуков может спасти ситуацию, Сталин сделал вид, что ничего не было. На следующий день он позвонил и мирно спросил: «Товарищ Жуков, как с Москвой?» Тот ответил: «Москву я не сдам». Порученец Жукова майор Николай Козьмин вспоминал: «Он в те дни был молчалив, неразговорчив. Ночами не спал. От дремы отбивался холодной водой, баней или гонял по кругу на коне».

Германская армия израсходовала почти все свои резервы, но попытки прорыва еще продолжались. 30 ноября немцы заняли поселок Красная Поляна в 30 км от Москвы. Обер-лейтенант Альберт Нейгман писал домой: «Я видел тяжелые пушки, которые к вечеру будут обстреливать Кремль. Я видел полк наших пехотинцев, которые первыми должны пройти по Красной площади. Москва наша, Россия наша!» Узнав о подтягивании к Красной Поляне тяжелых орудий, Ставка потребовала немедленно выбить противника из этого пункта. Но планы Жукова были более масштабными: он просил разрешения на контрнаступление.

Командующий 1­м Белорусским фронтом К.К. Рокоссовский и представитель Ставки Верховного Главнокомандования Г.К. Жуков в Польше. Октябрь 1944 года

Первое победное контрнаступление

В своих знаменитых мемуарах «Воспоминания и размышления» Жуков писал: «29 ноября я позвонил Верховному главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о начале контрнаступления. И.В. Сталин слушал внимательно, а затем спросил:

– А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?

– Противник истощен. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться».

Маршалы Советского Союза Г.К. Жуков и И.С. Конев вместе с министром обороны ПНР, маршалом Советского Союза и Польши К.К. Рокоссовским. 1955 год

Посовещавшись с Генштабом, Сталин дал добро. Немцы замечали передвижения советских войск, но были уверены, что те не способны на мощный удар. 5 декабря в контрнаступление перешли войска Калининского фронта, а на следующий день – Западного и Юго-Западного фронтов. Накануне оттепель как по команде сменилась 30-градусным холодом, что позволило Адольфу Гитлеру и множеству его последователей винить в поражении вермахта генерала Мороза. Однако Рокоссовский в своих мемуарах «Солдатский долг» отмечал: «Глубокий снежный покров и сильные морозы затрудняли нам применение маневра в сторону от дорог с целью отрезать пути отхода противнику. Так что немецким генералам, пожалуй, следует благодарить суровую зиму, которая способствовала их отходу от Москвы с меньшими потерями, а не ссылаться на то, что русская зима стала причиной их поражения».

8 декабря советские войска выбили немцев из злополучной Красной Поляны: там были захвачены громадные орудия, из которых планировалось обстреливать Кремль. 16-я армия освободила Истру и продолжила наступление, хотя немцы не только упорно сопротивлялись, но и густо усеяли дороги минами. Не раз машина командующего чудом уворачивалась от них, и Рокоссовский писал: «А задерживаться, пока все дороги и обочины станут полностью безопасными для движения, не позволяла обстановка: нельзя было допустить, чтобы противник успел оторваться от преследующих войск и прочно встать в оборону». Жуков в те дни докладывал: «После перехода в наступление, с 6 по 10.12.41 г., частями наших войск заняты и освобождены от немцев свыше 400 населенных пунктов. <…> Захвачено и уничтожено, без учета уничтоженных авиацией: танков – 1434, автомашин – 5416, орудий – 575, минометов – 339, пулеметов – 870. Потери немцев за это время составляют свыше 85 000 убитыми».

Вопреки мнению о том, что Жуков заваливал врага трупами, он своим приказом от 13 декабря категорически запретил «лобовые атаки укрепленных узлов сопротивления», но в то же время требовал «преследование вести стремительно, не допуская отрыва противника». Сделать это было непросто: части армии Рокоссовского надолго застряли у Истринского водохранилища (помимо того что враг занял там прочную оборону, после взрыва плотины лед и вода стали серьезным естественным препятствием); только 20 декабря они подошли к Рузе, но взять ее с ходу не смогли. Темпы наступления замедлялись, планы глубоких прорывов и окружения вражеских частей не приводили к успеху. Жуков видел это, но, повинуясь приказам сверху, продолжал двигать войска вперед. Однако 5 января 1942 года не выдержал и он. В этот день в Кремле состоялось заседание, на котором Сталин заявил о плане всеобщего наступления Красной армии по всему фронту от Ладожского озера до Черного моря, с тем чтобы уже в 1942-м отогнать немцев к границам СССР, а потом разгромить их полностью. Ворошилов с членом Государственного комитета обороны Георгием Маленковым сразу же стали хвалить этот план, но Жуков возразил: нельзя распылять силы, удар надо сосредоточить лишь на центральном участке советско-германского фронта. Оказалось, что спорить бесполезно. Директивы с целями и задачами всеобщего наступления были уже подготовлены и скоро поступили в войска.

Западный фронт, согласно сталинскому плану, должен был совместно с Северо-Западным и Калининским фронтами осуществить разгром группы армий «Центр» «путем двустороннего охвата с последующим окружением и уничтожением главных сил в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска». Между тем немцы опомнились от поражения и вновь начали атаковать. Один из их ударов, на Сухиничи, грозил новым наступлением на столицу. Отбросить противника поручили 16-й армии Рокоссовского. Перед выездом к Сухиничам генерал провел ночь у друга Виктора Романченко, начальника московской милиции, и вспоминал потом: «После ночевок в машинах, окопах, землянках вдруг такая роскошь: горячая ванна, постели с чистым бельем». Наутро он выехал, Сухиничи были освобождены (гитлеровцы оставили город без боя, узнав, что к нему приближается 16-я армия), но потом начались упорные позиционные бои. 8 марта осколок снаряда, разорвавшегося у штабной избы, пробил командарму легкое, и на фронт он вернулся только в мае.

Доклад командующего Парадом Победы К.К. Рокоссовского принимающему парад Г.К. Жукову. Красная площадь, 24 июня 1945 года

На войне и после

Всю первую половину 1942 года войска Западного фронта вместе с Калининским под командованием Ивана Конева безуспешно пытались взять Ржев, неся громадные потери. Недоброжелатели Жукова, которых было немало, уже обсуждали его скорую опалу, но этого не случилось. Когда широкое наступление немцев, начавшееся в июне, обернулось новым масштабным поражением Красной армии, Жукову уже привычно поручили спасти положение. В августе он был назначен заместителем Верховного главнокомандующего и координатором обороны Сталинграда. Когда стало ясно, что город выстоит, Жуков с начальником Генштаба Александром Василевским начали разрабатывать операцию «Уран» по окружению немецких войск под Сталинградом. По ходатайству Жукова к этому были привлечены лучшие военачальники, включая Рокоссовского, который 30 сентября стал командующим Донским фронтом (до этого он уже командовал другим фронтом – Брянским). Именно ему был доверен разгром окруженной немецкой группировки, после чего, в январе 1943-го, он получил звание генерал-полковника и только что учрежденный орден Суворова.

Этот орден получил и Жуков, который к тому времени уже был отправлен на север прорывать блокаду Ленинграда. В том же январе ему было присвоено звание маршала. В газетах все чаще появлялись его фото и лозунг: «Где Жуков, там победа». Это, конечно, не могло нравиться Сталину, но до поры он терпел. Летом 1943-го маршал составлял план контрнаступления под Курском, а потом возглавил поход Красной армии на запад в должности командующего 1-м Украинским фронтом. Рокоссовский с февраля 1943 года командовал Центральным фронтом, впоследствии переименованным в 1-й Белорусский. Операция «Багратион» принесла ему маршальскую звезду, а Сталин стал звать его по имени-отчеству (Жуков такой чести не удостоился). Однако Рокоссовскому не доверили ни освобождать его родную Варшаву, ни штурмовать Берлин – эта роль досталась Жукову, в ноябре 1944-го назначенному командующим 1-м Белорусским фронтом. Рокоссовский, чей 2-й Белорусский добивал немцев в Восточной Пруссии и Померании, с обидой спросил Сталина, почему его перебросили на второстепенный участок. Верховный, попыхивая трубкой, ответил: «Взятие Берлина зависит от всех трех фронтов. Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков».

За Берлинскую операцию оба полководца (войска под командованием Рокоссовского сковали силы 3-й немецкой танковой армии, лишив ее возможности участвовать в битве за Берлин) получили «Золотую Звезду» Героя: Рокоссовский – вторую, Жуков – третью. На Параде Победы 24 июня 1945 года они, умелые наездники, снова были вместе: первый командовал парадом на караковом жеребце Полюсе, второй принимал парад на светло-сером Кумире. Сразу после этого Рокоссовский был отправлен в Польшу командовать Северной группой войск, а позже стал там министром обороны, безуспешно пытаясь вспомнить забытый с юности польский язык. Жуков, казалось бы, продвинулся больше, став главнокомандующим сухопутными войсками и заместителем министра Вооруженных сил СССР, но уже летом 1946-го его сняли с должности за «бонапартизм» (согласно формулировке Сталина, «присваивал себе разработку операций, к которым не имел никакого отношения»), а заодно за вывоз из Германии трофеев «для своего личного пользования» (в справке созданной по этому поводу комиссии речь шла о целом вагоне). У арестованных генералов выбивали показания на Жукова как руководителя «военного заговора». Но авторитет маршала Победы был по-прежнему велик: его всего лишь сослали, назначив командующим войсками Одесского военного округа, а затем Уральского.

Маршалы Советского Союза К.К. Рокоссовский, М.В. Захаров, К.Е. Ворошилов, Г.К. Жуков и главный маршал авиации
К.А. Вершинин (справа налево). Москва, 1965 год

После смерти Сталина качели качнулись еще раз. Рокоссовский был со скандалом отозван из Польши, получил должность заместителя министра обороны СССР, но довольно скоро ее потерял, когда отказался участвовать в обличении покойного вождя («Товарищ Сталин для меня святой!» – будто бы заявил этот «диссидент»). Жуков, напротив, был возвращен во власть и в 1955-м занял пост министра обороны СССР – чтобы уже через два года с треском лишиться его за «грубые нарушения ленинских принципов руководства вооруженными силами». Рокоссовский тогда, в отличие от многих, не стал кидать камни в боевого товарища, хотя тоже не понаслышке знал его крутой нрав. В мемуарах он сдержанно отмечал: «Ни один командир, уважающий себя, не имеет права оскорблять в какой бы то ни было форме подчиненных, унижать их достоинство. К сожалению, у Г.К. Жукова этого чувства не хватало…»

В конце жизни взаимные обиды улетучились и два ветерана общались, когда позволяло здоровье. Незадолго до смерти Рокоссовский признался Жукову: «Не смерть страшит, а то, что сожгут, замуруют в стену». Тот тоже не хотел в стену и завещал похоронить себя рядом с матерью. Вопреки их желанию, обоих кремировали и захоронили в Кремлевской стене. Жуков пережил своего бывшего командира на шесть лет.

Что почитать?

Дайнес В.О. Маршал Рокоссовский. М., 2015

Михеенков С.Е. Жуков. Маршал на белом коне. М., 2015 (серия «ЖЗЛ»)

Фото: LEGION-MEDIA, ТАСС, РИА НОВОСТИ, ЕВГЕНИЙ ХАЛДЕЙ/МАММ/МDF