«Прежде всего Ельцин и Украина»

Президент СССР Михаил Горбачев в книге «Понять перестройку…» обозначил главных, по его мнению, виновников распада Союза

На заседание Госсовета 4 ноября Ельцин, демонстрируя свою независимость и неуважение к партнерам, опоздал. В присутствии тележурналистов я сделал вступление, прозвучавшее тревожным колоколом… Страна задыхается, а Госсовет раскалывается. Нужны согласованные действия республик. Поскорее заключить договор и уже сейчас подумать, как быть с МИД, МВД, Минобороны. Без решения ключевых вопросов государственности не решим и экономических проблем. Бо́льшая часть моего выступления проходила уже в присутствии Ельцина, оно ему было явно не по душе. Он сидел насупившись, делая вид, что все это его мало волнует. <…>

«Союзное государство» или «Союз государств»?

Как я представлял себе тогда обновленный Союз? Не просто конфедерация как союз государств, но конфедеративное союзное государство, в том смысле, что здесь общие институты сохраняются: и парламент, и президент, избираемые народом. То есть это должно было быть нечто большее, чем конфедерация. Деньги в этом Союзе были бы едиными. Армия была бы единой. За союзным центром оставались общие для всех стратегические вопросы. Республикам отходило все, кроме внешней политики, и то в ее общих проявлениях: внешняя политика как стратегия, принципы связей с другими государствами, основные международные договоры… Гражданство было бы двойное: гражданин республики и одновременно гражданин Союза. И взять в это новое государство все лучшее, что было при советской власти, не отказываться от того, за что мы миллионами жертв заплатили, не отказываться от достижений, которых мы добились в науке, в образовании, в культуре и так далее… Ельцин вынужден был дать формальное согласие на то, чтобы завершить доработку текста Союзного договора и парафировать его на следующем заседании. Сообщение о заседании содержало важную констатацию – 14 ноября согласованный проект договора будет парафирован.

Но 14 ноября на Госсовете вновь развернулся острый спор о том, что нужно народам, населяющим нашу огромную страну: союзное государство или союз государств? Четырехчасовая дискуссия завершилась согласием в том, что это должно быть конфедеративное союзное государство. Основное время члены Госсовета потратили вновь на обмен мнениями по поводу статуса будущего Союза. Рассматривались три варианта. Первый – просто союз суверенных государств, не имеющий своего государственного образования. Второй – союз с централизованной государственной властью – федеративный, даже конфедеративный. И третий – союз, выполняющий некоторые государственные функции, но без статуса государства и без названия. Обсуждалось несколько компромиссных решений. В конце концов участники сошлись на том, что будет Союз Суверенных Государств – конфедеративное государство, выполняющее функции, делегированные государствами – участниками договора. Казалось, было сделано все, что в человеческих силах, чтобы сохранить союзное государство. Но пришлось одолеть еще один этап. Я имею в виду заседание Госсовета в Ново-Огарево 25 ноября. Ельцин вновь потребовал заменить формулу «Союзное государство» на «Союз государств» и заявил об отказе парафировать текст до рассмотрения его Верховным Советом РСФСР. Ссылка эта была уловкой. <…>

Я уже понимал, что президент России хитрит, тянет время – значит, у него есть другой план. <…> Когда же я узнал, что в Минск направились Бурбулис и Шахрай, мне все стало ясно. Я знал и до этого об инициативе Бурбулиса покончить с Союзом. <…>

Заводилой были прежде всего Ельцин и Украина. Не знаю, насколько уже и Белоруссия (Шушкевич) участвовала в этом. Назарбаев был всегда за Союз. В «разбегании» республик решающую роль играли их политические элиты, руководители. Им очень хотелось реализовать свои амбиции. <…>

«Надо было выключить Горбачева из игры»

Итак, под Минском, в Беловежской Пуще, в охотничьем угодье состоялась встреча трех президентов: России, Украины, Белоруссии. И вопреки тому, о чем мы договорились на Госсовете СССР, в нарушение данных обещаний, Ельцин поставил подпись под документом, ликвидирующим Советский Союз. Признаюсь, у меня оставались сомнения, вел ли Ельцин все эти месяцы двойную игру или все-таки в последний момент проявил «слабину», сдался под напором своих советников и Кравчука, да еще в «теплой обстановке». Не верилось, что человек способен на такое коварство. Но, встречаясь в 1993 году с членами депутатской группы «Смена», я узнал от одного из депутатов, входившего в прошлом в круг рьяных сторонников Ельцина, следующее…

После возвращения из Минска в декабре 91-го президент России собрал группу близких ему депутатов, всего около 40 человек, с тем чтобы заручиться поддержкой при ратификации минских соглашений. Его спросили, насколько они законны с правовой точки зрения. Неожиданно президент ударился в пространные рассуждения, вдохновенно рассказывая, как ему удалось «навесить лапшу» Горбачеву перед поездкой в Минск, убедить его, что будет преследовать там одну цель, в то время как на деле собирался делать прямо противоположное.

– Надо было выключить Горбачева из игры, – добавил Ельцин.

Президент России и его окружение принесли Союз в жертву неудержимому желанию воцариться в Кремле. <…>

Мне до сих пор задают вопрос: «Вы уверены, что после Беловежья использовали все полномочия президента для сохранения Союза?» Да, решительно все – политические. Почему не применил силу, не арестовал участников Беловежского сговора? Может, стоило в тот момент «стать Сталиным» и решить все, как говорится, одним махом? Нет, такое не могло прийти мне в голову, потому что это уже был бы не Горбачев. Тогда и не надо было ничего начинать. Если бы, не дай Бог, я уловил себя на том, что готов пойти на насилие, чтобы удержать власть, не думая и не смущаясь, во что это может вылиться… тогда, я думаю, не нужен был бы такой Союз, умытый опять кровью. Если бы я пошел на крайнее обострение, не знаю, чем бы все кончилось, могло бы кончиться расколом страны, армии, милиции – всего – и гражданской войной. Этот путь для меня был закрыт.

Наконец, я в тот острейший момент не терял надежду на Верховные Советы России, Украины и Белоруссии. Это ведь были новые органы, избранные на свободных выборах в 1990 году. На них лежала ответственность за реализацию воли народов, выраженной на референдуме. Но депутаты Верховных Советов России, Украины, Белоруссии почти поголовно проголосовали за развал СССР. <…>

Лишь после расстрела Белого дома осенью 93-го года все увидели, что представляет собой Ельцин, который не способен вести реформы, а вот растоптать впервые в истории свободно избранный парламент – это пожалуйста! Для него ничего не значит человеческая жизнь, если для этого надо свести счеты со своими оппонентами. Мне кажется, уместно закончить рассказ о Беловежье именно Ельциным – на нем главная ответственность за утрату единой великой державы.

Подготовила Раиса Костомарова

«Последний час советской империи»

В «Записках президента» Борис Ельцин не скрывал собственную позицию: «России нужно избавиться от своей имперской миссии». Именно поэтому он и оказался в Беловежской Пуще

1 декабря на Украине состоялся референдум, на котором народ единодушно проголосовал за независимость республики. Затем Леонид Кравчук однозначно заявил, что его страна не будет участвовать в ново-огаревских договоренностях. Это была уже окончательная жирная точка в длинной истории горбачевской попытки спасти разваливающийся Советский Союз. Надо было искать другой путь.

«Было не до прогулок»

Глядя на внешне спокойные, но все-таки очень напряженные, даже возбужденные лица Кравчука и Шушкевича, я не мог не понимать, что мы всерьез и, пожалуй, навсегда «отпускаем» Украину с Белоруссией, предоставляя им закрепленный самим текстом договора равный статус с Россией. <…>

Мне показалось, что Шушкевич представлял себе эту встречу несколько иначе, более раздумчивой, спокойной. Он предлагал поохотиться, походить по лесу. Но было не до прогулок. Мы работали как заведенные, в эмоциональном, приподнятом настроении. Напряжение встречи усиливалось с каждой минутой. С нашей стороны над документами работали Бурбулис, Шахрай, Гайдар, Козырев, Илюшин. Была проделана гигантская работа над концепцией, формулами нового, Беловежского договора, и было ясно, что все эти соглашения надо подписывать здесь же, не откладывая.

Идея новой государственности родилась не сегодня, не в моей голове или у Шушкевича, Кравчука. Вспомните 1917–1918 годы: как только грянула демократическая Февральская революция, республики сразу начали процесс отделения, движение к независимости. На территории Российской империи было провозглашено несколько новых национальных правительств, в том числе на Кавказе и в Средней Азии. И Украина шла во главе этого процесса. Большевики сумели подавить все национальные восстания, поставив под ружье мужиков. Советы железной рукой задушили освободительную борьбу, расстреляли национальную интеллигенцию, разогнали партии. Как только в воздухе прозвучало слово «суверенитет», часы истории вновь пошли, и все попытки остановить их были обречены. Пробил последний час советской империи.

Я понимал, что меня будут обвинять в том, что я свожу счеты с Горбачевым. Что сепаратное соглашение – лишь средство устранения его от власти. Я знал, что теперь эти обвинения будут звучать на протяжении всей моей жизни. Поэтому решение было вдвойне тяжелым. Помимо политической ответственности предстояло принять еще и моральную.

«Сколько можно было оставаться империей?»

Я хорошо помню: там, в Беловежской Пуще, вдруг пришло ощущение какой-то свободы, легкости. Подписывая это соглашение, Россия выбирала иной путь развития. Дело было не в том, что от тела бывшей империи отделялись столетия назад завоеванные и присоединенные части. Культурная, бытовая, экономическая и политическая интеграция рано или поздно сделает свое дело – и эти части все равно останутся в зоне общего сотрудничества. Россия вступала на мирный, демократический, не имперский путь развития. Она выбирала новую глобальную стратегию. Она отказывалась от традиционного образа «властительницы полумира», от вооруженного противостояния с западной цивилизацией, от роли жандарма в решении национальных проблем. Быть может, я и не мог до конца осознать и осмыслить всю глубину открывшейся мне перспективы. Но я почувствовал сердцем: большие решения надо принимать легко.

Отдавал ли я себе отчет в том, что, не сохраняя единого правительства в Москве, мы не сохраняем и единую страну? Да, отдавал. Однако к тому времени я уже давно не связывал судьбу России с судьбой ЦК КПСС, Совмина, съезда народных депутатов, Госснаба и других «исторически» сложившихся ведомств, которым как раз всегда «исторически» было начхать на судьбу России. Россия их интересовала только как поставщик сырья, рабочей силы, пушечного мяса и как главный имперский «магнит», к которому можно «притянуть» все, вплоть до Кубы. Везде и всюду навязать свои порядки!

Конечно, единая империя – это вещь мощная, фундаментальная, внушающая и трепет, и уважение. Но сколько можно было оставаться империей? К тому времени все империи давно рухнули – и британская, и французская, и португальская, ведь не так давно и США пытались контролировать почти впрямую целый ряд государств, на своем и соседнем континенте, но не преуспели в этом…

Итак, это был не «тихий путч», а легальное изменение существующего порядка вещей. <…>

Я был убежден, что России нужно избавиться от своей имперской миссии, но при этом нужна и более сильная, жесткая, даже силовая на каком-то этапе политика, чтобы окончательно не потерять свое значение, свой авторитет, чтобы провести реформы. Я был убежден, что морально-волевой ресурс Горбачева исчерпан, и им вновь могут воспользоваться злые силы. Так пришло решение. Поэтому я оказался в Беловежской Пуще. <…>

Но ведь была еще одна возможность, еще один выход из создавшегося положения! – скажет читатель. Да, и этот «выход» я тоже не мог не иметь в виду. Попытаться легально занять место Горбачева. Встать во главе Союза, начав заново его реформу «сверху». Пройти путь, который не сумел пройти Горбачев из-за предательства своего ближайшего окружения. Постепенно, планомерно демонтируя имперскую машину, как это пытался делать Михаил Сергеевич. Возможности для этого были. Бороться за всенародные выборы президента СССР. Сделать российский парламент правопреемником распущенного советского. Склонить Горбачева к передаче мне полномочий для временного исполнения его обязанностей. И так далее. Но этот путь для меня был заказан. Я психологически не мог занять место Горбачева. Так же, как и он – мое.

Подготовила Раиса Костомарова

Что почитать?

Ельцин Б.Н. Записки президента. М., 1993

Горбачев М.С. Понять перестройку… Почему это важно сейчас. М., 2006

Восемнадцать против

Решение о ликвидации СССР, принятое лидерами России, Украины и Белоруссии, поддержали парламенты этих некогда союзных республик. Проголосовавших против были считаные единицы

Народный депутат РСФСР Сергей Бабурин. 1991 год

Уже через два дня после подписания Беловежских соглашений, 10 декабря 1991 года, вопрос об их ратификации рассмотрел Верховный Совет Белорусской ССР. Против ратификации проголосовал только один депутат. Считается, что это был будущий глава Конституционного суда РБ Валерий Тихиня. Однако доподлинно это неизвестно, поскольку голосование было тайным и никто не объявил этот голос своим. В тот же день собственное отношение к роспуску СССР и созданию СНГ выразил Верховный Совет Украинской ССР. Против Беловежских соглашений проголосовали 10 депутатов: Екатерина Завадская, Ирина Калинец, Борис Марков, Борис Мокин, Владимир Московка, Тарас Стецькив, Валентин Тризна, Степан Хмара, Николай Шкарбан и Иван Григорьевич Бойко. Мотивы голосования, вероятно, были разные. Депутаты от восточных областей Украины, скорее всего, голосовали против роспуска СССР, а депутаты от западных областей – против создания СНГ, так как не хотели иметь никакой связи с Москвой.

Еще через два дня, 12 декабря, рассмотрением Беловежских соглашений занялся Верховный Совет РСФСР, который, впрочем, по Конституции РСФСР не имел полномочий решать такие вопросы. Из 247 депутатов Верховного Совета 201 принял участие в поименном голосовании по Беловежским соглашениям. Ратификацию поддержали 188 депутатов, против проголосовали лишь 7: Владимир Исаков, Сергей Бабурин, Виктор Балала, Илья Константинов, Павел Лысов, Николай Павлов и Сергей Полозков. Как рассказал журналу «Историк» Сергей Бабурин, «мне как лидеру фракции "Россия" была дана возможность выступить с трибуны парламента. Тяжело было чувствовать себя изгоем, но я выступил против ратификации. К счастью, при голосовании меня поддержали еще шесть человек». Однако высказаться удалось далеко не всем. «С первой минуты заседания я встал у микрофона и попытался обратить на себя внимание, – вспоминал Владимир Исаков. – Напрасно: Хасбулатов [председатель Верховного Совета РСФСР. – «Историк»] меня не видел. Моя фамилия светилась на электронном табло, слово получали депутаты выше по списку, ниже по списку, но до меня очередь так и "не дошла". Хасбулатов сделал все, чтобы избежать каких бы то ни было "сюрпризов"».

Предсказуемо за ратификацию соглашений проголосовали почти все депутаты поддерживавших Ельцина фракций «Демократическая Россия», «Радикальные демократы», «Рабочий союз России», «Свободная Россия», «Левый центр», «Объединенная фракция РПРФ-СДПР» и группа «Беспартийные депутаты». Примечательно, что свои голоса в поддержку соглашений отдали 15 из 22 членов фракции «Коммунисты России». 7 коммунистов участия в судьбоносном голосовании не приняли. «После высвечивания результатов голосования все – демократы, либералы, коммунисты – стоя аплодировали итогам», – вспоминает Бабурин.

Олег Назаров, доктор исторических наук

Фото: РИА НОВОСТИ