Всемирная отзывчивость

Достоевский – один из немногих русских писателей, завоевавших поистине планетарное признание. Как ему это удалось? Об этом в интервью «Историку» размышляет директор Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля Дмитрий Бак

Самая прочная ассоциация с именем Достоевского – «загадочная русская душа». Однако такого определения в его произведениях нет. Более того, тайны, о которых поведал Федор Михайлович, присущи душе любого человека, независимо не только от места рождения, но и от эпохи, в какую ему выпало жить. Возможно, именно с этим связана мировая известность его произведений.

Покорение Европы

– Что знала Европа о русской литературе до того, как открыла для себя романы Достоевского?

– Еще в 1830–1840-е годы о ней там почти ничего не было известно. Причина проста – языковой, да и культурный «космополитизм» русской элиты. Император Александр I и Наполеон переписывались по-французски, русский дворянин свободно общался с равными себе по сословному статусу европейцами на их языках. Произведения русской литературы на иностранные языки практически не переводились, а европейцев, знавших русский, было очень мало. Поэтому даже Пушкин не стал для европейской литературы событием.

– А затем на смену неведению пришла эпоха Ивана Тургенева?

– Тургенев довольно продолжительное время был главным посредником между нашей словесностью и Европой. Он много лет жил в Германии, Франции и стал для европейцев – для литераторов, а потом и для читателей – своим, понятным, так сказать, «домашним» русским. Первые же поездки в Европу Достоевского для самой Европы были вовсе не приметны. Он перемещался по городам и странам как частное лицо. Невозможно представить Федора Михайловича обедающим в ресторане с Ги де Мопассаном или Гюставом Флобером либо дающим издателям рекомендации, кого именно из русских писателей стоило бы перевести на немецкий или французский. Со временем ситуация кардинально изменилась. Популярность Тургенева оставалась, конечно, в силе, но его изначальная «понятность» быстро исчерпала себя, уступила место интересу к «загадочной русской душе». Как раз в этот момент на первом плане оказались романы Достоевского и Льва Толстого – русских литераторов per se, не пытающихся наладить диалог с европейской культурой, а порою и жестко ее критикующих.

– Когда Достоевский стал широко известен за пределами России?

– На протяжении 1860–1870-х годов его имя упоминалось наряду с другими, преимущественно в обзорных статьях и рецензиях. Позже появились первые переводы. Но за пределами России книги Достоевского обрели исключительную популярность в основном уже после ухода автора из жизни. Можно сказать, его проза оказалась созвучна идеям и тенденциям европейской литературы и духовной жизни 1880–1890-х – ощущению упадка культуры, декадансу и т. д. Почитателем писателя был, например, Фридрих Ницше. Достоевский первоначально был освоен и усвоен в Европе в несколько более позднем идейном контексте, нежели это произошло в России в 1840–1870-х годах. Эту «разность потенциалов» в восприятии можно условно назвать европейской модернизацией Достоевского. Своеобразное выравнивание в восприятии его творчества у нас и в Европе случилось на переломе XIX и XX столетий. С одной стороны, и в России объявились интерпретаторы Достоевского, исходившие из реалий декаданса, в частности Дмитрий Мережковский, а с другой – в Европе разглядели (тут стоит назвать Томаса Манна) «неевропейский», аутентичный контекст его идей и книг.

– Какое произведение позволило ему войти в ряды классиков мировой литературы?

– Что касается главного для европейцев романа Федора Михайловича, то, вероятно, это все же «Преступление и наказание». Но в отличие от российских читателей, постигавших Достоевского на протяжении нескольких десятилетий, по мере новых публикаций, знакомство европейцев с его произведениями происходило лавинообразно – одновременно переводились романы, выходившие в разные годы и даже десятилетия.

– Можно ли говорить о нескольких волнах «экспансии на Запад» великого русского писателя?

– Парадоксальным, а возможно, наоборот, закономерным образом Достоевский в течение всего ХХ века, а теперь уже и в XXI столетии всякий раз оказывался исключительно созвучен практически всем сменявшим друг друга культурным парадигмам. Декаданс, затем кризис периода Первой мировой войны и его литературный эквивалент – русский Серебряный век, модернизационное религиозное возрождение переходной эпохи, русская религиозная мысль в изгнании, литературная критика и общественное движение русского зарубежья, европейская философия экзистенциалистского круга, философский персонализм, почвеннические искания Мартина Хайдеггера – лучшие, влиятельнейшие представители всех этих эпох и систем взглядов искали и находили своего Достоевского. Если мы углубимся в тему, понадобятся ссылки на сотни серьезных научных работ.

– Растет ли сейчас интерес к Достоевскому?

– Здесь ответ возможен совершенно точный и ясный: интерес к его идеям и книгам в мире растет по экспоненте. Чего стоит только известное высказывание нынешнего римского понтифика о том, что сегодня невозможно быть священнослужителем, не перечитывая книг Достоевского! Писатель оказался особенно близок современной культурной эпохе, как ее ни назови –постмодернистской, постнеклассической или иначе. XXI век не просто открыл своего, нового Достоевского, а, наоборот, наше столетие, его люди и идеи состоялись, стали самими собою внутри мира, который создал русский классик более столетия тому назад.

Сложная простота

– Чехов, Толстой, Достоевский – кто из них завоевал бóльшую популярность у зарубежного читателя и почему?

– Популярность, значительность авторов все же не измеряется количественной мерой. Чехов знаменит прежде всего как драматург, один из основателей современного театра. Его проза – безусловно, великая и значительнейшая – не пользуется всемирной известностью. Что до Толстого и Достоевского, то эта пара величайших русских прозаиков сформировалась именно как пара (и в определенной степени как альтернатива) совершенно закономерным образом. Они противостоят друг другу и одновременно друг друга дополняют. Главная тема Толстого – необходимость возврата к природной, естественной этике, к моральной чистоте, к той самой «неслыханной простоте», о которой напишет позже Борис Пастернак, весьма близкий в своей прозе к толстовской нравственной традиции. Достоевский ставил свою основную, осевую проблему иначе. Между реальным человеком и идеалом лежит область необыкновенной усложненности мира, расщепленности простой исконной морали на атомы бесовства и зла.

– Судьба произведений Достоевского в советское время складывалась очень непросто: были периоды и стыдливого их замалчивания, и почти запрета. Чем это было вызвано?

– Ну, это можно отнести вовсе не только к Достоевскому, а к любому значительному автору. Советское идеологическое прокрустово ложе предполагало выдвижение на первый план писателей-революционеров либо пишущих о революциях всех видов, как, скажем, Николай Чернышевский либо Лев Толстой, хотя бы отражающий революцию в своем творчестве, подобно зеркалу. Каждый школьник знал и, к великому сожалению, до сих пор знает Пушкина как атеиста и бунтаря: вспомним хрестоматийное «Пока свободою горим…». А вот контуры Пушкина как консерватора, глубоко религиозного человека – достаточно привести в пример «Отцы пустынники и жены непорочны…» – в общественном сознании начисто стерты. Та же модель избирательного полузабвения была применена и к Достоевскому. Подчеркивалось его сочувствие «бедным людям», «униженным и оскорбленным», замалчивались – глубокая религиозность, особое внимание к образу Христа, осуждение революции и многое другое.

– Чему может научить Достоевский нынешнего читателя?

– О прямой учительности искусства говорить очень и очень сложно. Повсеместно бытует чудовищное по своей примитивности и разрушительности мнение о том, что литература воздействует на человека в немедленных и прямых категориях. Дескать, прочел историю, в которой герои благочестивы, – и сам стал ближе к благочестию. Перелистал роман о преступнике – и сам поддался соблазну преступить закон. Достоевский как раз противостоит подобным прямолинейным упрощениям.

Чему он учит? Да тому, что не может быть простых и ясных объяснений для большинства жизненных событий. Героев мыльной оперы так легко разделить на плохих и добрых, а в случае с Достоевским никакие схемы неприменимы. И в этом его главная наука для современного читателя.

Памятник Ф.М. Достоевскому в Баден-Бадене. Германия

Фото: РИА НОВОСТИ, LEGION-MEDIA