Нэп и нэпманы

Сто лет назад, в марте 1921 года, большевики перешли к новой экономической политике. Она открыла дорогу предпринимательской деятельности нэпманов. Впрочем, играть роль «новой советской буржуазии» им пришлось недолго

Сам Владимир Ленин признавал: нэп был вынужденной уступкой. Изначально большевики рассчитывали построить общество, в котором товарно-денежных отношений не будет вовсе. Все трудящиеся начнут получать поровну, а распределение станет централизованным. В чрезвычайных условиях Гражданской войны эта модель худо-бедно работала, но после разгрома белых население дало понять большевикам, что дальше политику военного коммунизма терпеть не собирается. 

Желание остановить хозяйственное крушение страны и удержаться у власти как минимум до начала мировой революции заставило большевиков отменить запрет на свободное предпринимательство и торговлю. Вместо ненавистной для крестьян продразверстки ввели натуральный продналог, а затем – единый сельскохозяйственный налог, который взимался в денежной форме. Было признано право на аренду земли и использование наемного труда. Уже осенью 1921 года, по словам вождя большевиков, «товарообмен вылился в куплю-продажу, частный рынок оказался сильнее нас». Это стало для Ленина «неприятным открытием». 

Нэп породил и нэпманов – людей, активно включившихся в небывалый общественный эксперимент. Занявшись привычным делом – торговлей и мелким бизнесом, эта прослойка советских граждан стала стремительно богатеть, что в голодной, обнищавшей стране не могло не вызвать серьезных социальных конфликтов. 

Государство, сохранив в своих руках «командные высоты» (крупную промышленность и транспорт) и монополию внешней торговли, предоставило частным лицам право заниматься торговлей и кустарными промыслами, открывать небольшие промышленные производства. Прежние владельцы мелких национализированных предприятий стали брать их в аренду. 

Нэпман как объект презрения 

По словам Ленина, газеты вкладывали в этот термин «шутливое обозначение мелкого торгаша или лица, пользовавшегося свободой торговли для всякого рода злоупотреблений». Однако родившийся в Российской империи американский журналист Морис Хиндус описывал ситуацию более прямолинейно: «Они придумали новое слово – "нэпман", – и ни один человек, если он не побывал в России, не сможет понять, что означает это слово, возникшее в этой стране. Нэпман – символ вырождения, объект презрения и оскорблений. Пария, социальная свинья! Главный злодей на сцене, злодей в кинематографе, злодей в повседневной жизни! Нэпман – ярлык, ругательство, анафема». 

Еще в 1921 году, на заре нэпа, предельно откровенно обозначил роль и участь нэпманов при советском строе известный большевистский экономист и член ЦК РКП(б) Евгений Преображенский. В беседе с лидером Итальянской социалистической партии Джачинто Серрати он сказал: «Они как те животные, набирающие вес с тем, чтобы перед Рождеством их можно было зарезать». 

Кооперативный магазин в Тюмени. 1925 год

Предчувствие недолговечности нэпа наложило сильный отпечаток на поведение и образ жизни большинства нэпманов. Тем более что, допустив возврат к рыночным отношениям, «государство рабочих и крестьян» не было готово их регулировать, и поначалу процесс протекал в значительной степени стихийно. Пока не была налажена государственная налоговая служба, вся страна превратилась в гигантскую Сухаревку – бескрайний блошиный рынок, где продавалось всё и вся. Благодаря активности нэпманов росло число торговых заведений, оживились деревенские ярмарки, заработали небольшие промышленные предприятия, стали восстанавливаться связи между регионами. «Нэпманы разъезжают. Они магнетизируют собой огромные русские пространства, избывая их с курьерской скоростью…» – свидетельствовала писательница Мариэтта Шагинян. 

Денежные знаки СССР эпохи нэпа

Стремление к получению максимальной прибыли часто приводило к нарушению законности. Нэпманы шли на подлоги, аферы, подкуп государственных служащих. 

Бойкая торговля на Сухаревском рынке в период нэпа. Москва,1922 год

Хозяева жизни 

Как антикризисная программа нэп оказался эффективным. За пять лет народное хозяйство в целом было восстановлено, по отдельным показателям страна достигла уровня 1913 года. При всех издержках нэп позволил экономике развиваться, а режиму – выжить и укрепиться. Свой вклад в это внесли и нэпманы. 

Меньшевистский лидер Федор Дан, выпущенный из тюрьмы в январе 1922 года, был шокирован тем, что в условиях голода «Москва веселилась, ублажая себя пирожными, прекрасными конфетами, фруктами и деликатесами. Театры и концерты были набиты битком, женщины снова гордо выставляли роскошные одежды, меха и бриллианты. "Спекулянт", который вчера еще находился под угрозой казни и тихо стоял в сторонке, пытаясь не привлекать внимания, сегодня уже считал себя важной персоной и гордо выставлял напоказ свое богатство и роскошь. Это заметно в каждой мельчайшей детали. Снова после ряда лет можно было услышать из уст извозчиков, официантов и носильщиков на станциях раболепное выражение, которое полностью исчезло из употребления, – "барин"». 

Гримасы нэпа. Худ. В.И. Ромов. 1922 год

Типичный образчик восприятия городским населением «делового мира» демонстрирует в книге «Старый знакомый» современник этих событий писатель Лев Шейнин: «…в Столешниковом переулке, где нэп в те годы свил себе самое излюбленное гнездо <…> покупались и продавались меха и лошади, женщины и мануфактура, лесные материалы и валюта. <…> Гладкие мануфактуристы и толстые бакалейщики, ловкие торговцы сухофруктами и железом, юркие маклера и надменные вояжеры, величественные крупье, шулера с манерами лордов и бриллиантовыми запонками, элегантные кокотки в драгоценных мехах и содержательницы тайных домов свиданий… грузные валютчики… и мрачные, неразговорчивые торговцы наркотиками…» 

Для части «новой буржуазии» в условиях относительной либерализации режима открылись широкие возможности удовлетворения своих растущих потребностей. Нувориши жили одним днем, зато на широкую ногу, тратили огромные суммы в ресторанах, отдыхали на самых дорогих курортах. Для более комфортного отдыха они брали в аренду дачи, санатории и гостиницы. По воспоминаниям князя Сергея Голицына, нэпманы «веселились искренно, безмятежно и легкомысленно», устраивая кутежи в ресторане «Прага» и катаясь на лихачах. На Рождественке, недалеко от Охотного Ряда, где было много ресторанов, специально для кутящей публики имелась стоянка такси, которое появилось в Москве в 1924 году. Среди нэпманов стало модным платить водителям не только за скорость, но и за раздавленных собак, острое словцо или поднесенную спичку. 

Современники обращали большое внимание на одежду новых предпринимателей, которые действительно выглядели на общем фоне роскошно. Газеты утверждали, что по части моды нэпманши не уступали парижанкам. 

Помимо модной одежды успешные коммерсанты могли позволить себе и хорошее жилье. Несмотря на все законодательные меры, жилищные нормы в 1920-е годы сплошь и рядом продолжали существовать на бумаге: те, кто имел деньги, устанавливали для себя собственные «нормы». По знакомству или за денежное вознаграждение представители местной власти могли и «не заметить» излишки жилплощади. Начавшееся с середины 1920-х массовое выселение из больших городов «накипи нэпа» распространялось в основном на рядовых торговцев и практически не коснулось солидных коммерсантов. Вопрос о выдворении из Москвы и других городов с населением свыше 50 тыс. человек «уголовной буржуазии» (крупных нэпманов, когда-либо осужденных или административно высланных по хозяйственным делам) был поднят в 1926 году. Но на практике к реализации этих мер приступили лишь в 1930-е. 

Новые люди 

Если нэпманская элита охотно покупала предметы старины и искусства, то большинство «деловых людей» думало об элементарном выживании. Главной фигурой частного сектора в 1920-е годы был мелкий предприниматель, чей образ жизни существенно не отличался от быта основной массы населения. 

«Новая буржуазия» формировалась из обывателей, различавшихся по социальному происхождению, национальной и профессиональной принадлежности, образованию, культурному уровню и материальному достатку. Преимущественно нэпманы были выходцами из мелкобуржуазных слоев, часть которых в период военного коммунизма занималась нелегальной торговлей («мешочники») и промыслами. По данным обследований торговли 1927–1928 годов, нэпманская «буржуазия» почти на две трети состояла из новых людей. Тягу к предпринимательской деятельности почувствовали прежде всего работавшие на коммерческих предприятиях до революции: бывшие управляющие, приказчики, помощники, инженеры и т. п. 

Семья нэпманов. Худ. К.И. Рудаков. Журнал «Бегемот», 1927 год

Численность нэпманов, по разным подсчетам, колебалась от 3 до 5 млн человек, а их удельный вес во всем населении страны составлял около 1,6%. Это меньше численности городской буржуазии и торговцев в дореволюционной России более чем в два раза. Свыше половины составляли мелкие торговцы, разносчики, представители свободных профессий, владельцы небольшой недвижимости и ремесленно-кустарных предприятий. 

Основные поведенческие характеристики предпринимателей во многом определялись теми условиями, в которых развивался частный бизнес 1920-х годов. В Советской стране частники продолжали оставаться людьми второго сорта: они не получили политических (в том числе избирательных) прав, их не принимали на работу в государственные учреждения, в члены ВКП(б) и комсомол, им не выдавали продуктовые карточки. 

Особенности бизнеса в СССР 

Главной объединяющей психологической характеристикой слоя нэпманов были незаурядные волевые и предпринимательские качества, а также исключительные адаптационные способности в сфере производственной повседневности. Одной из отличительных черт коммерсантов оказалась их небывалая мобильность, в том числе профессиональная. Они легко переключались на другой вид деятельности под воздействием хозяйственной конъюнктуры: многие за пять-шесть лет умудрялись сменить по десятку занятий. 

Частная инициатива устремилась прежде всего в те сферы, которые могли обеспечить быструю оборачиваемость капитала и дать максимальную прибыль, – в торговлю и всевозможные посреднические операции. При этом развитие частнокапиталистического сектора не достигло опасного для государства уровня даже в этих сферах. Почти все торговые предприятия были небольшими. Среднее число занятых в них редко превышало шесть человек, а наемных работников – доходило до трех. Доля собственного труда владельцев, совладельцев и помогавших им членов семей не опускалась ниже 60%. 

Значительная часть торговых предприятий действовала в течение короткого периода. А самым модным занятием была беспатентная торговля, для ведения которой богатые предприниматели нередко нанимали инвалидов. Процветали спекулянты, маклеры и ростовщики, которых непросто схватить за руку. 

В целом трудовые ценности пестрого в социальном плане предпринимательского слоя были иными, нежели у дореволюционной буржуазии. Нередко частная предприимчивость превращалась в настоящее мошенничество. Весьма распространенными были попытки собственника придать солидность своему предприятию за счет его маскировки под государственное учреждение. Например, на вывеске крупными буквами было начертано «Галманторг», что напоминало название государственной организации, а ниже мелкими буквами писалась фамилия владельца. Нэпманы быстро подхватили моду на аббревиатуры и стали давать своим заведениям «государственно звучащие» имена типа «Керосинторг» или «Парфюмсто». 

Вечеринка нэпмана. Худ. В.И. Козлинский. Журнал «Бузотер», 1927 год

Часто дельцы просто химичили. Согласно проведенным в 1924 году обследованиям, половина проб молока в ленинградских лавках (на рынках – почти 90%) оказалась разбавлена водой. Недобросовестные изготовители подкрашивали колбасу каменноугольной краской, делали шоколад из прогорклого кокосового масла и негодной к употреблению пшеничной муки. В мясных магазинах и лавочках нередко продавалось так называемое «кошачье» мясо – низкосортное, пригодное к употреблению лишь домашними животными. Имелись случаи явных нарушений законов: контрабанда, валютные махинации и всевозможные аферы, подробно описанные в литературе тех лет. 

Возвращение к заповедям 

В производственную сферу частный капитал внедрялся вяло. Предприниматели занимались изготовлением товаров широкого потребления и переработкой сельхозпродукции. Наиболее развитой отраслью частной цензовой промышленности оказалась пищевая: в 1923–1924 годах на нее приходилось более половины всех собственных предприятий и более трети заведений этой сферы. Далее шли кожевенная и меховая отрасли, металлообработка, обработка дерева, пошив одежды, добыча и обработка камней, земли и глины. 

Новоявленные «буржуа» не имели особой заинтересованности в инвестировании в промышленные предприятия в силу неблагоприятного правового климата и удушающих налоговых практик. Увеличение предпринимательского слоя шло во многом за счет скрытых и распыленных хозяйственных форм (надомничества, лжекооперативов и т. п.). 

Впрочем, к середине 1920-х годов наряду с откровенными «рыцарями наживы» все больше становилось коммерсантов, пытавшихся следовать лучшим традициям дореволюционного предпринимательства. Они дорожили престижем своего дела, хранили верность слову, стремились добиться прибыли добросовестной работой. Нарушение заповедей частной торговли воспринималось в таких кругах как нечто из ряда вон выходящее и становилось предметом публичных разбирательств на общих собраниях собственников. В ноябре 1925 года собрание торговцев Красноярска осудило случаи обмера и обвеса покупателей, а также вынесло решение ходатайствовать о лишении патентов запятнавших себя торговцев в случае повторения подобного. 

Все это способствовало определенному росту гражданского самосознания предпринимателей. Летом 1928 года в письме местному руководству группа иркутских нэпманов требовала предоставления частнику возможности развиваться по законам свободной конкуренции и по ним же набирать рабочих. Они также настаивали на отмене ограничений гражданских прав и допуске в вузы своих детей. 

«Нэпман чуть чихнет, его в суд» 

В частном секторе встречались и владельцы очень крупных состояний. В середине 1920-х годов было зафиксировано шесть предприятий, стоимость основных производственных фондов каждого из которых составляла в среднем 760 тыс. рублей. Были среди нэпманов и обладатели капиталов в миллионы рублей. Например, Наум Шварц, до революции владевший заводами и имениями на сумму 100 млн рублей, получил в аренду свои предприятия в Смоленской области. При годовом обороте более 2 млн рублей Шварц уплачивал 50% всех налогов местного бюджета. 

Однако такие большие состояния так же быстро и исчезали. К середине 1920-х среди солидных коммерсантов не осталось ни одного, ни разу не привлекавшегося к уголовной ответственности. По свидетельству помощника прокурора Верховного суда СССР Ивана Кондурушкина, бывший миллионер, торговец металлом Семен Пляцкий в 1925–1926 годах проходил по 18 судебным процессам, каждый раз признавался виновным, но всегда возвращался к предпринимательству. Состав группы крупных дельцов за год обновлялся больше чем наполовину. 

При всем внешнем блеске положение нэпманов в обществе было крайне шатким: ссылка и тюрьма всегда висели у них над головой. Судебная система была ориентирована на то, чтобы не причислять право на собственность к неотъемлемым правам граждан. Сильнодействующим средством оставался террор в экономической сфере. Состоявшийся в апреле 1923 года XII съезд партии провозгласил курс на замену частного капитала кооперацией. На практике это привело к гонениям на частников, которых повсеместно арестовывали и высылали, а их имущество конфисковывалось. Начавшаяся в 1926-м ликвидация товарных бирж также сопровождалась арестами и судами. 

Первые показательные процессы по делам нэпманов были проведены по инициативе профсоюзов уже в декабре 1921 года. Правосудие действовало по простому правилу: «Нэпман чуть чихнет, его в суд». Если в 1922-м из каждых 100 обследованных капиталистических предприятий 17 владельцев или арендаторов привлекались к судебной ответственности, то в 1925-м – уже 60. 

«Вытеснение нэпманов из нэпа» 

Часть предпринимателей питала иллюзии о возможности сохранения длительного и даже постоянного альянса с большевистской властью. Однако начавшееся в середине 1920-х годов «наступление социализма широким фронтом» заставило их с тревогой задуматься о своем будущем. 

При этом нэпманы не стремились к реставрации дореволюционного строя. Более того, они испытывали своеобразную благодарность к советской власти, давшей им возможность обогащаться. Крайне редко пострадавшие от местных органов власти предприниматели позволяли себе критические высказывания в ее адрес. На фоне преобладающего социально-политического конформизма «новой буржуазии» забастовки торговцев в Чите и Тулуне в 1925 году были скорее исключениями из правила. 

«Вытеснение нэпманов из нэпа» (по выражению советского хозяйственного деятеля и публициста Юрия Ларина) вынуждало частный бизнес переходить к нелегальным формам деятельности. Практиковалось закрытие предприятия перед наступлением срока налогового платежа, а затем его новое открытие, поскольку по положению о подоходном налоге и налоге на сверхприбыль их взимание проводилось через пять месяцев по истечении года обложения. Широко использовалась и «подменщина» – перевод предприятий на имя подставных лиц, фиктивные продажи и дарения (иногда по несколько раз в течение года). 

К концу 1920-х частные капиталы стали оседать в ценных облигациях и даже уходить за границу. Что, в свою очередь, стимулировало очередной «поход» против частника. Возник порочный круг правительственной политики, в котором проигравшей стороной оказался нэпман. 

Смена курса произошла еще и потому, что нэп не позволял быстро преодолеть экономическое и военное отставание от ведущих стран Запада. Трезво оценивая перспективы грядущей мировой войны, руководство страны приняло решение о свертывании нэпа. На повестке дня были ускоренная индустриализация и сплошная коллективизация сельского хозяйства. Нэпман оказался лишним на этом празднике социалистического строительства. 

Что почитать? 

Орлов И.Б., Пахомов С.А. «Ряженые капиталисты» на нэповском празднике жизни. М., 2007 

Оришев А.Б., Тарасенко В.Н. Повседневная жизнь советского человека в эпоху НЭПа: историографический анализ. М., 2016

Фото: LEGION-MEDIA, РИА НОВОСТИ