Гении места

Толстой и Горький, Чехов и Бунин, Рахманинов и Станиславский – Крым влюбил в себя великих деятелей русской культуры

Не будет преувеличением сказать, что на рубеже XIX–XX веков Ялта превратилась в третью столицу русской литературы. Здесь жили Антон Чехов и Иван Бунин, а неподалеку, в Гаспре, царствовал Лев Толстой, почти полвека назад боевой офицер, защитник Севастополя, а к этому моменту – один из столпов мировой литературы. 

Поручик артиллерии 

«Я просился в Крым, отчасти для того, чтобы видеть эту войну… а больше всего из патриотизма, который в то время, признаюсь, сильно нашел на меня», – пояснял Лев Толстой в одном из откровенных писем брату. 7 ноября 1854 года он впервые побывал на севастопольских бастионах. Молодой офицер оказался в бурлящем и горящем Крыму, где решалась судьба Отечества. Правда, ему долго не удавалось дорваться до сражений: несколько недель его держали на тыловых позициях под Симферополем, в деревне Эски-Орда (ныне село Лозовое). А потом – под бомбы, на 4-й бастион. Эта артиллерийская цитадель, неприступная для врагов, выдержала десятки атак. 

Вольнолюбивый характер давал о себе знать: у Толстого не сложились отношения с командиром, полковником Карлом Шейдеманом, которого он знал еще по Дунайской кампании 1853 года. Дело доходило до публичных ссор. Зато солдаты полюбили графа. «Толстой своими рассказами и наскоро набросанными куплетами одушевлял всех и каждого в трудные минуты боевой жизни. Он был в полном смысле душой батареи. Это был редкий товарищ, честнейшая душа, и забыть его решительно невозможно» – так вспоминали писателя сослуживцы. 

Граф чурался бранных слов, без которых солдатам трудно обойтись в бою. Армейская молва сохранила такую историю. Однажды Толстой решил переучить заядлого сквернослова: «Ну что ж ты такое говоришь, ну так же нехорошо говорить, ну скажи просто: "Эх ты, ерфиндер пуп!"» Солдаты это поняли по-своему и много лет спустя рассказывали новобранцам: «Вот служил у нас на батарее его сиятельство граф Лев Толстой – вот ужо матерщинник был. Так загибал, что и выговорить мочи нет!» 

А вообще-то солдаты восхищали Толстого. «Дух в войсках свыше всякого описания. Во времена Древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжая войска, вместо: "Здорово, ребята!", говорил: "Нужно умирать, ребята, умрете?" – и войска кричали: "Умрем, ваше превосходительство. Ура!" И это был не эффект, а на лице каждого видно было, что не шутя, а взаправду, и уж 22 000 исполнили это обещание. <…> Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли 30 дней под бомбами». В этих строчках из письма с передовой предвосхищена суть «Войны и мира». Тут и Андрей Болконский, и капитан Тушин… А начальство порядком притомилось от «трактатов» графа-артиллериста. «Проект о переформировании батарей», «Проект о переформировании армии»… Он успевал и сражаться, и писать. 

В Крыму Толстой невольно стал одним из основоположников жанра, который в ХХ веке окрестили бардовской песней. Насмешливо относившийся к поэзии, он написал всего лишь несколько стихотворений. Но одно из них стало всенародно известным, хотя автора назовет не каждый. Сколько раз мы в различных ситуациях цитировали: 

Гладко вписано в бумаге, 

Да забыли про овраги, 

А по ним ходить… 

Эту песню Толстой написал в Крыму, во время войны. Она посвящена трагическому сражению на реке Черной 1855 года, в котором граф участвовал. Песню запрещали, но исчезнуть из армейского обихода она уже не могла. Бывало, что и сам Толстой пел ее, аккомпанируя себе на фортепиано. 

Антон Чехов и дама с собачкой. Скульптурная композиция на ялтинской набережной

Иногда Льва Толстого называют первым русским военным корреспондентом. Его рассказ «Севастополь в декабре месяце» вышел в июньском номере «Современника» за 1855 год. Николай Некрасов решился на громкий анонс от редакции: «Автор обещает ежемесячно присылать нам картины севастопольской жизни, вроде предлагаемой. Редакция "Современника" считает себя счастливою, что может доставлять своим читателям статьи, исполненные такого высокого современного интереса…» 

Рассказ спешно перевели на французский и опубликовали в российской франкоязычной газете «Север», выпускавшейся в Европе по велению императора Николая I, знавшего толк в добротной пропаганде. А в «Современнике» вскоре появились еще два рассказа: «Севастополь в мае» и «Севастополь в августе 1855 года». Последний – с щемящим финалом об отступлении русской армии из осажденного города: «Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам». 

В «Севастопольских рассказах» Толстой первым в мире так подробно и убежденно показал кровавую изнанку войны. Есть в этих очерках и рассуждения о бессмысленности войны, о тщеславии политиков и полководцев. Но есть и патриотический настрой. 

Именно в Крыму, под английскими бомбами, Толстой принял решение посвятить себя литературе. Он понял: «Военная карьера не моя, и чем раньше я из нее выберусь, чтобы вполне предаться литературной, тем будет лучше». Хотя война не оставляла его: снова и снова писатель возвращался в своих книгах к батальным темам, пытался разгадать тайный смысл мировых потрясений. 

Как граф у графини гостил 

В 1901 году все газеты России повествовали о том, что мятежный властитель дум Лев Толстой переехал из Ясной Поляны в Крым. Он только что перенес тяжелую болезнь, и врачи посоветовали ему провести осень и зиму в теплом климате. Писатель поселился под Гаспрой, неподалеку от Ялты, в усадьбе вольнолюбивой графини Софьи Паниной, которая сочла за честь пребывание Толстого в ее крымском имении. 

Особняк старательно готовили к приезду живого пророка. Он успел отвыкнуть от роскошных интерьеров и пейзажей. С террасы открывался вид на море, из окна кабинета Толстой любовался очертаниями Ай-Петри. И даже поглядывал в телескоп на путников. 

В доме Паниной он написал повесть «Хаджи-Мурат», несколько статей («Офицерская памятка», «К рабочему народу», «Что такое религия и в чем сущность ее?», «О веротерпимости») и наделавшие шуму письма Николаю II, в которых автор «Войны и мира» призывал императора уничтожить «тот гнет, который мешает народу высказать свои желания и нужды», избавиться «от тех исключительных законов, которые ставят рабочий народ в положение пария», и ликвидировать частное землевладение. 

Каждый день Толстой в одиночестве бродил по приморским тропам. Однажды Максим Горький, также живший тогда в Крыму, благоговейно подглядел за ним и подробно записал свои впечатления: «Он сидел на каменной скамье под кипарисами, сухонький, маленький, серый и все-таки похожий на Саваофа, который несколько устал и развлекается, пытаясь подсвистывать зяблику. Птица пела в густоте темной зелени, он смотрел туда, прищурив острые глазки, и, по-детски – трубой – сложив губы, насвистывал неумело». На одной из таких прогулок Толстой сильно простудился. Врачи уже не верили, что граф выживет. А он все хрипел в горячечном бреду: «Севастополь в огне… Севастополь в огне…» Это трагическое видение не оставляло его, хотя вслух вспоминать о войне отставной офицер не любил, как все фронтовики. 

Его навещал Чехов. Толстой неожиданно попросил его слабым голосом: «Поцелуйте меня». А когда Антон Павлович нагнулся к нему, прошептал скороговоркой, на прощание: «А все-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы еще хуже». 

Весной 1902 года Толстой ожил, но вскоре подхватил брюшной тиф. Когда же снова пошел на поправку, заявил без улыбки: «Теперь если начну умирать, то уж надо непременно умереть, шутить нельзя. Да и совестно, что же, опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы – и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично». Почти год он прожил в Крыму и наконец затосковал по Ясной Поляне, по дому. «Я вынес из моего пребывания в Гаспре самые хорошие впечатления. Во внутренней жизни я приобрел очень много для себя драгоценного. Во внешней же жизни, особенно во время выздоровления, я получил большое наслаждение от прелестной природы», – писал Толстой Паниной. Он прожил еще восемь лет, но в Крым больше не возвращался… 

В наше время в бывшей усадьбе Паниной устроен санаторий «с толстовским антуражем». Называется он «Ясная Поляна». Там установлен памятник писателю. 

Чеховский мотив 

Ялта, особенно осенняя, для ценителей литературы всегда будет ассоциироваться с автором «Дома с мезонином» и «Дяди Вани». Чехов – еще один несомненный крымский гений места. 

Впервые он посетил полуостров в 1888 году и с первого взгляда влюбился в его Южный берег и море. Несколько раз писатель гостил в Феодосии на даче журналиста Алексея Суворина, издателя газеты «Новое время», с которым приятельствовал. В 1889 году почти месяц провел в Ялте и написал там «Скучную историю», одну из лучших своих повестей. С середины 1890-х Чехов, страдавший туберкулезом, каждый год приезжал в Крым лечиться. В 1898-м на ялтинской даче «Омюр» он подписал беспрецедентно крупный договор с издателем Адольфом Марксом на выпуск своего полного собрания сочинений в приложении к популярному журналу «Нива». Получив деньги, приобрел участок земли в Аутке, ялтинском предместье, а через год построил там уютный и комфортабельный дом, который называл Белой дачей. 

Белая дача. Дом-музей А.П. Чехова в Ялте

Неудивительно, что именно в это время вышел в свет самый крымский чеховский рассказ – «Дама с собачкой». «Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Дмитрий Дмитрич Гуров, проживший в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами…» – так начинается эта история. Писатель недооценивал свою популярность: в людном курортном городе на него смотрели как на достопримечательность, ему досаждали визитеры… Уже в 1899 году он, не считаясь с расходами, высмотрел саклю в безлюдном уголке Гурзуфа и вскоре отчитывался перед сестрой в письме: «Я купил кусочек берега с купаньем и с Пушкинской скалой около пристани и парка в Гурзуфе. Принадлежит нам теперь целая бухточка, в которой может стоять лодка или катер. Дом паршивенький, но крытый черепицей, четыре комнаты, большие сени. Одно большое дерево – шелковица». Там он писал «Трех сестер», там отдыхал от ялтинской суматохи. 

Чехов в Крыму укоренился. Щедро помогал школам – и русской, и татарской. Хлопотал об устройстве первой биологической станции, работал в Попечительстве о приезжих больных. На всю Россию прозвучал его призыв: «Помогите умирающим!» С миру по нитке удалось собрать 40 тыс. рублей на строительство санатория. 5 тыс. Чехов добавил из собственных сбережений. 

По обыкновению, он ежедневно работал. Искал сюжеты, оттачивал каждое слово. В его поздних рассказах, таких как «Душечка», «Невеста», «Архиерей», – и мудрость, и недосказанность, и еще что-то необъяснимое, неуловимое. Чеховский мотив – иначе и не скажешь. 

Благодаря ему Ялта стала художественной Меккой. К нему приезжали писатели Максим Горький, Александр Куприн, Иван Бунин, композитор Сергей Рахманинов, художник Исаак Левитан… Звучал на Белой даче и бас Федора Шаляпина. Они готовы были носить на руках автора «Чайки», но Чехов угасал… Он покинул Ялту в мае 1904-го. Прощаясь с Белой дачей, писал грустно: «Крым очень хорош. Никогда он мне так не нравился, как теперь». Здоровье расшаталось непоправимо, и поездка на немецкий лечебный курорт Баденвайлер стала последней. 

После смерти Чехова его сестра Мария Павловна, которой он завещал ялтинский дом, постаралась сохранить на Белой даче не только обстановку, но и атмосферу. В 1921 году там открылся мемориальный музей писателя. Позже дом-музей Чехова был создан и в Гурзуфе. 

«А это Бунин в гости приходил» 

В чеховские времена путешествовал по Крыму Бунин, тогда молодой поэт. В 1889-м 18-летний юноша побывал в Севастополе – там, где за три с лишним десятилетия до этого воевал его отец. Там же через несколько лет началось его свадебное путешествие с первой супругой – Анной Цакни. «Белый, веселый, со светлой зеленью Севастополь. Завтрак в гостинице на мысу у моря. Бычки. Зеленки. Сон. Выехали перед вечером, наняв до Ялты парного извозчика под белым зонтом», – вспоминал он позже. Тесть Бунина приобрел просторный участок земли в Балаклаве и предлагал писателю переселиться в Крым. Но первый брак Бунина оказался кратким, и стать балаклавским землевладельцем ему не довелось. 

В Крыму Бунин включился в литературную жизнь, общался с Горьким, Чеховым, в ялтинском доме которого не раз гостил месяцами. И вовсе не был тем холодным язвительным парнасцем, к которому мы привыкли по воспоминаниям о зрелом Бунине. На склоне лет он с ностальгией писал о своих тогдашних богемных проделках: «Весной 1901 года мы с Куприным были в Ялте (Куприн жил возле Чехова в Аутке). Ходили в гости и к начальнице ялтинской женской гимназии Варваре Константиновне Харкеевич, восторженной даме, обожательнице писателей. На Пасхе мы пришли к ней и не застали дома. Пошли в столовую к пасхальному столу и, веселясь, стали пить и закусывать. Куприн сказал: "Давай напишем и оставим ей на столе стихи"; и стали, хохоча, сочинять, и я написал: 

В столовой у Варвары Константинны 

Накрыт был стол отменно-длинный, 

Была тут ветчина, индейка, сыр, сардинки – 

И вдруг ото всего ни крошки, ни соринки: 

Все думали, что это крокодил, 

А это Бунин в гости приходил». 

В те годы он славился острословием. Умел развеселить самого Чехова, а это удавалось немногим. Режиссер Константин Станиславский убедился в таком бунинском даровании во время гастролей Художественного театра в Ялте: «Бунин с необыкновенным талантом представляет что-то, а там, где Бунин, непременно стоит и Антон Павлович и хохочет, помирая от смеха. Никто не умел смешить Антона Павловича, как Бунин, когда он был в хорошем настроении». 

Иван Бунин. 1901 год

В Ялте Бунин познакомился с Рахманиновым. До полуночи они проговорили, перебрасываясь цитатами из любимых стихов, а на рассвете у моря композитор сказал ему: «Будем друзьями навсегда!» – и вскоре написал несколько романсов на бунинские стихи. Самый известный – «Я опять одинок». На чужбине спустя годы они оба узнали, что такое настоящее, непоправимое одиночество… 

Бунин полюбил Прованс, Грас только потому, что тамошняя природа напоминала ему крымскую. В Грасе старого друга навещал Рахманинов – совсем как в Ялте. И они снова допоздна говорили о поэзии, о России и вспоминали Крым. Неизгладимый из памяти русский полуостров… 

Что почитать? 

Кунцевская Г.Н. Благословенная Таврида. Крым глазами великих русских писателей. Симферополь, 2008 

Ханило А.В. Чехов в Ялте. Симферополь, 2016 

Фото: LEGION-MEDIA, LEGION-MEDIA, WIKIPEDIA.ORG