Отложенная отмена

«Свобода лучше, чем несвобода» – судя по всему, правители Российской империи (по крайней мере, начиная с Екатерины Великой) именно так относились к крепостному праву. Вопреки штампам марксистско-ленинской историографии, они вовсе не были «убежденными крепостниками». Каждый из них – и сама Екатерина, и ее сын Павел, и ее внуки Александр и Николай – думал о том, что можно сделать для изменения существовавшего порядка вещей. Но все они ограничились лишь точечными поправками да «секретными комитетами» по разработке будущих реформ. В итоге крепостное право пало только в феврале 1861 года, ровно 160 лет назад… 

Принято считать, что Россия катастрофически опоздала с этой отменой – попросту упустила время. Что если бы это произошло в царствование Екатерины, даровавшей свободы другим сословиям, но «забывшей» про крестьян, или по итогам победы над Наполеоном, или даже в результате восстания декабристов, то страна встала бы на путь капиталистического развития существенно раньше. И скорее всего, смогла бы избежать тех перекосов в развитии, которые в конечном счете и привели ее к катастрофе 1917 года. 

Всякое, конечно, возможно. Однако, если вдуматься, не все так просто. У предшественников Александра II были свои мотивы. Каждый раз, подступаясь к решению крестьянского вопроса, они вынуждены были соотносить свои далекоидущие планы с призраками новой пугачевщины, очередного дворцового переворота, дворянского заговора, надвигающейся внешней угрозы. И это были не миражи. На Екатерину, по ее собственному признанию, произвело сильное впечатление нежелание подданных, собранных ею в Уложенную комиссию, даже обсуждать тему ослабления крепостной зависимости. Не менее сильное впечатление произвел Пугачевский бунт, навсегда ставший «страшным сном» русских царей (вспомним хотя бы слова Александра II, произнесенные им в 1856 году, о том, что, «если крепостное право не отменить сверху, его отменят снизу»). Убийство императора Павла не могло не превратиться в вечное напоминание его сыновьям о том, что, как выразилась французская писательница Жермена де Сталь, «способ правления в России есть самодержавие, ограниченное удавкой». Да и Николаю I, пришедшему к власти в день восстания на Сенатской площади, конечно же, было не с руки выполнять одно из ключевых программных требований заговорщиков, едва не убивших его самого и чуть не погубивших, как он справедливо полагал, всю Россию. Став контрреволюционером в силу не столько природных наклонностей, сколько складывавшихся внутренних и внешних политических обстоятельств, в конце жизни Николай Павлович честно пытался найти способ отмены крепостного права, но решиться на саму отмену так и не смог. 

Каждому из них сделать это было тем более трудно, что массовый общественный запрос на крестьянскую реформу в России так и не сформировался. Вернее, сформировался, но лишь среди «прогрессивной» публики – части университетских профессоров, некоторых писателей, отдельных завсегдатаев светских салонов, а также радикально настроенной «креативной» молодежи, всегда готовой выступить «за все хорошее против всего плохого». Причем даже у многих из этих людей запрос этот сформировался только на словах, так сказать, «вообще», и лишь малая их часть была готова начать с себя – с освобождения собственных крепостных. Впрочем, многие прогрессисты и вовсе их не имели и, если называть вещи своими именами, стремились осчастливить народ за чужой счет. В этом смысле фраза, приписываемая императору Александру Павловичу, что реформы нужны, но их «некем взять», вполне применима не к одной только его эпохе. 

Так что отдадим должное Александру II: он оказался мужественным человеком. Решившись на слом многовекового уклада русской жизни, он создал принципиально иные возможности для развития страны. Россия этими возможностями воспользовалась, став к концу XIX века одной из самых динамично развивающихся стран мира. Но, ударив «одним концом по барину, другим по мужику», крестьянская реформа заложила основу для нового, еще более сложного клубка противоречий. Думаю, это было неизбежным следствием той масштабной трансформации, коей сама по себе являлась отмена крепостного права. Причем когда бы она ни произошла – в 1775-м, 1815-м, 1825-м или же в 1861 году. Поэтому ответственность за дальнейшее лежит отнюдь не на предшественниках царя-реформатора, якобы опоздавших с отменой, и не на нем самом, а на тех, кто взялся за штурвал огромного корабля уже потом – в эпоху «великих потрясений». Но это уже совсем другая история.