Несвятые девяностые

У нашего поколения не может быть ностальгии по той эпохе. Это было тяжелое, пасмурное, по-настоящему ненастное время

Что такое ненастье? Это непогода и раздрай в стране. Именно об этом три года назад я снял многосерийный фильм «Ненастье», основанный на романе Алексея Иванова. Для меня это была попытка не только дать оценку девяностым, но и показать дух и вкус того десятилетия. Без ностальгии. Во многом потому, что времена не располагали к хорошим поступкам, скорее прививали одичание… 

Лично для меня 1991 год стал переломным: я поступил на Высшие режиссерские курсы, поменял свою судьбу, а через несколько месяцев поменялась и страна. Вроде бы все для меня складывалось благополучно. Но я не могу согласиться с определением «святые девяностые», это большая натяжка. Да, оставались надежды, связанные все-таки в большей степени еще с предыдущим, горбачевским пятилетием. Высшей точкой надежд был август 1991 года, но время идеалистов закончилось очень быстро – и дальше все пошло гораздо менее весело. Страшно стало на улицу выходить. Это было время упадка, когда каждый выживал как мог. Торжествовал принцип «Мы отдельно, государство отдельно». И в 1993-м, я думаю, почти все уже понимали: что-то пошло не так. Считаю, что и многие проблемы нынешнего времени, которые нас удручают, произрастают как раз из девяностых. 

А еще это было время поощрения криминала, его буквально прививали. Стоило включить телевизор – и на тебя обрушивался настоящий пир блатного, тюремного фольклора. Сколько непрофессионализма возникло в те годы в сфере культуры, искусства. Многие обрадовались, что «теперь можно все», и это привело к очень печальным последствиям. Торжествовал неслыханно низкий уровень, спрос на него поощрялся. 

Государство тогда почти перестало заниматься кино. Многих это радовало: считалось, что именно государственный диктат мешает создавать шедевры. Но быстро выяснилось, что народ до сих пор хочет смотреть то, что сделано чистыми руками в прошлые годы, – те же фильмы Эльдара Рязанова, Владимира Меньшова, Алексея Германа, Владимира Мотыля… Вся советская классика осталась, а 90% того, что делалось «на волне свободы», просто кануло в никуда. 

Фронтовикам в то время, наверное, пришлось труднее, чем всем остальным. Они, как никто, имели право на признание своих заслуг перед государством, но их подвиги и их ценности подвергались ревизии. Ветераны тогда испытали удары со всех сторон – тут и бедность, и равнодушие со стороны общества и государства. Когда однажды утром все, что ты делал до этого, объявляется ничтожным, неправильным, лживым – это больно, это трагедия. Ты-то жил честно, верил в то, что делал, за что воевал. В результате – огромное количество преждевременных, неожиданных смертей. Отец мой тяжко пережил то время, очень тяжко, и, я думаю, его ранний уход связан именно с этим. И так случилось в миллионах семей… 

Впрочем, когда мы вспоминаем девяностые и говорим, что наши надежды не оправдались, я иногда думаю, что это все-таки неправда. Похожую мысль высказал один из героев пьесы Горького «Дачники», которую я экранизировал в 1995 году. В том смысле, что вслух мы говорили об одном, а мечтали-то на самом деле совершенно о другом. И наши потаенные надежды как раз оправдались. Мы хотели вкусно есть, ездить за границу, говорить что вздумается, а все остальное оставалось за пределами наших подлинных желаний – и свобода, и законность. Мы по-настоящему этого не хотели. Кровь, проливавшуюся рядом, можно было не замечать. Мы успокаивали себя тем, что на сломе эпох так и должно быть, без этого не бывает, «мы, конечно, скорбим, но своя рубашка ближе к телу». И в результате получили то, чего и хотели по-настоящему. Жизнь нас ни в чем не обманула. Просто мы, наверное, не о том мечтали. И обижаться нам не на кого, кроме самих себя.

Фото: PHOTOXPRESS