Высокое ехидство

Сто девяносто лет назад родился писатель Николай Лесков. В ряду столпов русской прозы золотого XIX века он – как еретик

Писатель, открывший образы, в которых находят метафору русской жизни, не вписывался ни в какую конъюнктуру, не примыкал ни к одному течению, не уживался ни с кем. Да и полноценным классиком его стали считать только через десятилетия после смерти, когда потомки вполне смогли оценить и стиль Лескова, и глубину его предвидений, и его умение взглянуть на своих героев со стороны, без гнева и пристрастия. Прижизненная же слава Лескова была в большей степени скандальной, нежели фундаментальной. Его истинное значение в русской литературе проявилось только в ХХ веке. 

Агент «Шкотта и Вилькенса» 

Фамилия Лесков – от деревушки Лески, в которой служили иереями дед и прадед писателя. Он родился 4 февраля 1831 года на Орловской земле, удивительно богатой на литературные таланты, особенно в XIX веке. Отец – Семен Дмитриевич – был истинным бунтарем из поповичей: окончив семинарию, предпочел трудиться в Орловской уголовной палате, распутывая сложные следственные дела. Слыл успешным столоначальником, женился на московской дворянке, с которой нажил пятерых детей. Но когда его сыну Николаю исполнилось восемь лет, Семен Лесков резко повздорил с начальством и, прихватив семейство, удалился в деревушку Панино, где занялся сельским хозяйством. 

Юный Николай не подавал надежд. Учеба в орловской гимназии воспринималась им как ежедневная пытка, и за пять лет ему удалось окончить только два класса. Отец, воспользовавшись старыми связями, устроил Николая в уголовную палату на самую скромную должность. Вскоре, во время холерной эпидемии, Семен Лесков скончался. Тут же пришла еще одна беда: сгорел дом Лесковых со всем имуществом. Будущему писателю помог дядя, профессор медицины Сергей Алферьев, преподававший в Киеве. Там Лесков не только поступил на службу в казенную палату, но и стал вольнослушателем университета. Он увлекся литературой, языками, историей старообрядчества. А главное – путешествиями, в которых можно было познавать Россию. И в этом ему помог другой дядя – муж сестры матери англичанин Александр Шкотт, зачисливший юношу агентом в свою компанию «Шкотт и Вилькенс», которая продавала российским землевладельцам британскую сельскохозяйственную технику. Три года он провел в служебных поездках «от Черного моря до Белого и от Брод до Красного Яру». «Это самые лучшие годы моей жизни, когда я много видел и жил легко», – вспоминал Лесков. А сколько сюжетов он встретил, сколько характеров! После таких вояжей он представлял себя только писателем, а на первых порах – журналистом. И начал пробовать силы на этом поприще. Правда, на прощание дядя-англичанин предсказал Лескову распад России – из-за безграмотности и жестокости народной жизни. Но будущий литератор ему не поверил. 

Гроза нигилистов 

На первую серьезную статью он решился, когда стал свидетелем питейного бунта в Пензенской губернии. Тысячи крестьян требовали понижения цен на водку, громили питейные заведения. На подавление беспорядков бросили армию. Публикация Лескова называлась скромно: «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)». Зато она увидела свет в «Отечественных записках», в почтенном литературном журнале, в его 4-й книге за 1861 год. Лесков рассуждал о том, как винокурение мешает развитию сельского хозяйства, и в разгар крестьянской реформы эта статья прозвучала громко. Нужно было развивать успех. Сил и замыслов у Лескова хватало. 

Исколесив полстраны вдоль и поперек и повидав склоки чиновников, демагогию либералов и всполохи «русского бунта», Лесков крепко невзлюбил революционеров. Его литературная слава началась громким разрывом с либералами. В 1862 году в газете «Северная пчела» он опубликовал статью о петербургских пожарах, связав их с планами организации «Молодая Россия», с последователями Николая Чернышевского. Лесков тогда печатался под псевдонимом Стебницкий. Эта фамилия стала для читающей России синонимом самой мрачной реакции. Стебницкого откровенно ненавидели, проклинали, честили доносчиком. А он простодушно написал о том, о чем даже генералы-охранители побаивались говорить вслух, только шепотом.

Левша. Худ. Кукрыниксы. 1974 год 

Столкновение с «либеральной жандармерией» в начале 1860-х могло погубить писателя. Мало кто из экзальтированных либералов заметил, что в той статье Лесков критиковал и власть, слишком неповоротливо, по его мнению, боровшуюся с пожарами. Статья дошла до самого императора Александра II, который отреагировал на нее раздраженно: «Не следовало пропускать, тем более что это ложь». Так Лесков успел поссориться и с властью, и с оппозицией. Но тогдашний издатель «Северной пчелы» Павел Усов стремился превратить ее в настоящую влиятельную газету, которая бы оперативно реагировала на события и вызывала споры. Он высоко ценил публицистику Лескова, не пытавшегося угодить ни левым, ни правым. Чтобы уберечь начинающего прозаика от скандала после статьи о пожарах, Усов послал его в долгую командировку по западным городам Российской империи и по Европе – вплоть до Парижа. Там Лесков создал серию дорожных очерков. Материалы Стебницкого выходили в газете регулярно, но он уже подумывал о беллетристике, о настоящей литературе. 

Начать решил с антинигилистического романа, в котором намеревался противопоставить идеалам «новых людей» старые добрые консервативные ценности. Само название произведения определяло тупик, в который затаскивали русское общество отчаянные нигилисты со своими коммунами, – «Некуда». Лесков вспоминал: «Роман этот писан весь наскоро и печатался прямо с клочков, нередко писанных карандашом, в типографии. Успех его был очень большой. Первое издание разошлось в три месяца». Но в прогрессивных кругах прошел слух, что «господин Стебницкий написал роман по заказу III Отделения». Книгу называли клеветой на молодое поколение. В ней действительно немало памфлетных страниц и карикатур на известных властителей дум прогрессивной молодежи вроде литератора Василия Слепцова. Между тем один из главных героев – социалист Василий Райнер – показан не без симпатии. Он погибает в отряде польских повстанцев. Лесков вовсе не сочувствовал его идеям, но не лишал своего странствующего революционера благородных черт. Этого постарались не заметить. 

Роман часто переиздавался, что поддерживало материальное положение автора, но Лесков не считал его литературной удачей: он еще не нашел своего голоса, своего строя прозы. Иное дело – две повести, вышедшие в 1864 и 1866 годах: «Леди Макбет Мценского уезда» и «Воительница». Критики почти не уделили им внимания, но именно в этих произведениях Лесков нашел себя – тонкого знатока русской провинциальной жизни и женской психологии, который умело сочетал несочетаемое: трагедию и комизм, религиозность и скептицизм. Его идеалом стал народный сказовый стиль – и Лескову удалось ввести его в изящную словесность. В этом смысле в русской литературе у него был, пожалуй, единственный предшественник – Николай Гоголь. Увы, из-за бурных споров вокруг романа «Некуда» настоящее признание эти повести получили только в ХХ веке. 

Памятник Николаю Лескову в Орле

Двери большинства литературных журналов были закрыты перед «певцом мракобесия и реакции», которого к тому же считали агентом тайной полиции и отчаянно презирали. Его покровителем в литературном мире стал Михаил Катков – предприимчивый издатель и журналист, идеолог русского консерватизма, имевший заметное влияние при дворе. Катков видел, что Лесков способен написать, говоря современным языком, «политический бестселлер» в консервативном духе и полностью развенчать социалистов. Лесков вполне сочувствовал патриотическим статьям Каткова времен Польского восстания 1863–1864 годов и почтительно называл его «трибуном Страстного бульвара» (там, на Страстном, располагалась редакция катковских «Московских ведомостей»). Они сдружились. Но редактором Катков оказался неудобным: Лесков страдал от его напора, избавляясь от дорогих авторскому сердцу «странных» эпитетов и «выпрямляя» политические акценты. Роман «На ножах» вышел в свет в издававшемся Катковым литературном журнале «Русский вестник». Его постоянно сравнивали с «Бесами» Федора Достоевского, который не считал собрата крупным писателем и даже лесковское православие признавал фальшивым. «Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит» – так говорил о романе «На ножах» автор «Бесов», полагавший, что Лесков недооценивает то зло, которое могут нанести России революционеры. У Лескова они – просто пустышки, сплошь продажные, лишенные искреннего фанатизма. Таких одолеть – как насекомое раздавить. Вышла злая карикатура, не более. Лесков и сам понимал, что роман получился несколько прямолинейным. 

«И пошел я искать праведных!» 

Впредь он писал иначе. Избегал прямых политических памфлетов, сделал ставку на знание русского характера – уж в этом считал себя докой. «Я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под теплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек», – заявлял Лесков не без гордости. Почти все русские писатели – из столбовых дворян. Что они знали о «замашках» – домотканых рубахах, которые Лескову в юности приходилось шить? Его лучшие сказы напоминают эти простые русские рубахи. Он стал писать о праведниках и мастерах «простого звания», о священниках, которым все труднее обороняться от наступления нового мира, далекого от библейских истин. Как никто из литераторов того времени, он знал простонародную речь, ее интонации – и воспроизводил ее то хроникально, как в газетном очерке, то поэтично. 

Иногда трудно понять, о святых говорит Лесков или о вертопрахах, восхищается своими героями или ёрничает. Недаром он произнес саркастическое: «В России легче найти святого, чем честного человека». И все-таки провозглашал: «И пошел я искать праведных» – и находил их и среди инженеров-бессребреников, и в очарованном страннике, божьем человеке, победившем искушения. Да, в его образах даже самых праведных героев всегда есть нота ехидства – но это высокое ехидство, настоящее искусство посмеиваться над добрыми людьми, несущими свой крест. И от легкого подтрунивания эти герои становятся живыми. Вот Савелий Туберозов – мятежный протопоп из романа «Соборяне». Он и силен, и слаб перед искушениями, но приходит к мысли, ключевой для Лескова: жизнь «без идеала, без веры, без почтения к деяниям предков великих… сгубит Россию». 

В 1881 году, после нескольких капитальных повествований, Лесков пополнил свой цикл о праведниках небольшой повестью, а по авторскому жанровому определению – «Сказом о тульском косом Левше и о стальной блохе». Среди русских оружейников давно существовала присказка о том, «как англичане из стали блоху делали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали». Лескову эту историю рассказал начальник Сестрорецкого оружейного завода Николай Болонин. Писатель сразу понял, что из этого «замеса» должна родиться его главная книга. 

В русской литературе «Левша» – как чудесная шкатулка с секретом. Рассматривать ее, разгадывать – удовольствие неизменное. Уж четверть века к тому времени прошло после Крымской войны – а она все еще оставалась национальной трагедией, к которой Лесков прикоснулся с горькой иронией. Это настоящая легенда, где история показана как будто сквозь несколько зеркальных отражений. Писатель восстанавливал фольклорную память – например, о том, что «государь Николай Павлович в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил». А Матвей Платов у него остается невредимым через много лет после смерти реального атамана – как символ русского воина. 

Левша – великий мастер, не получивший заслуженного признания в родной стране, – в предсмертной горячке повторял одно: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся». Наверное, никто не показал правдивее и трагичнее сокровенный патриотизм русского человека, не избалованного почестями, но привычного к подвигам. 

Критики, ждавшие более прямолинейных политических оценок, «Левшу» не поняли. Лескова одновременно обвиняли и в шовинизме, в желании горделиво показать, как «русский человек затыкает за пояс иностранца», и в принижении национального характера, в ядовитом изображении нашенского пьянства и головотяпства. А сказ про тульского оружейника оказался глубокой и вечно актуальной метафорой русской судьбы – трагичной, но светлой. И, как ни горька его планида, победить такого Левшу невозможно. 

Неуживчивый классик 

Каждый писатель соткан из противоречий, это банальная истина. Но с Лесковым в этом смысле мало кто сравнится. Многие подмечали внешнее сходство Лескова с Иваном Грозным – по крайней мере с его известным васнецовским портретом. Подобно первому русскому царю, он не знал покоя, метался, то и дело рвал отношения с бывшими соратниками. Так было до последних дней. Лев Толстой считал его «самым русским писателем», и даже их религиозные искания во многом пересекались: автор «Левши» тоже шел к «своему» христианству, не слишком доверяя священству. Но Лесков – вот уж неуживчивая душа – успел рассориться и с Толстыми. Не сдержался. В рассказе «Зимний день» так посмеялся над толстовцами, что графиня Софья Андреевна отказала ему от дома. 

Острые боли в сердце превратили старость писателя в хождение по мукам. Но он успел закончить «Заячий ремиз» – трагикомическую историю, в каждой строке которой сразу можно узнать истинного Лескова. Его последний герой Оноприй Перегуд, провинциальный обыватель, так боится жизни, что прячется от нее за толстыми стенами желтого дома с решетками на окнах. Там он сосредоточенно вяжет шерстяные чулки для своих братьев-умалишенных и почти счастлив этим. Таково завещание Лескова – отстраниться от суеты, не растворяться в деловой жизни, которая все больше напоминала бессмысленную и вороватую куплю-продажу. Отболев за своего Перегуда, писатель умер от приступа астмы 5 марта 1895 года. 

По-настоящему его прочитали только в ХХ веке, когда поэт Игорь Северянин воскликнул: «Достоевскому равный, он – прозёванный гений», а Максим Горький произнес слова, которые поначалу воспринимались как парадокс: «Как художник слова Н.С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров». Сегодня это банальная истина, а без лесковских праведников и ёрников невозможно представить себе ни нашей литературы, ни русского мира. 

Что почитать? 

Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова. В 2 т. М., 1984 

Аннинский Л.А. Лесковское ожерелье. М., 2012 

Кучерская М.А. Лесков. Прозёванный гений. М., 2021 (серия «ЖЗЛ») 

Фото: FINE ART IMAGES/LEGION-MEDIA