Усвоенный опыт

Что стало причиной краха горбачевской перестройки и почему общество не хочет повторения?

Книга российского политического философа и аналитика Бориса Межуева, вышедшая в 2014 году, посвящена перипетиям отечественной политики периода «инноваций и модернизации» 2008–2012 годов. По задумке либеральных политологов и экономистов, этот период должен был стать своеобразной «перестройкой № 2». Должен был – но не стал! Слишком хорошо оказался выучен нашим обществом урок горбачевской «перестройки № 1», завершившейся «победой протестных сил и последующим крахом государства, обвалом экономики, явным ослаблением суверенитета страны и обнищанием значительной части населения». Такое фиаско сформировало настоящий «исторический невроз», выражающийся в широко распространенных опасениях и низов, и верхов насчет того, к чему может привести политическая модернизация и либерализация. В итоге повторения перестройки не получилось.

Впрочем, провал «перестройки № 1», как полагает автор книги, не был предопределен. Существовали и вполне жизнеспособные альтернативные пути. Причем, вопреки повторяемой «прорабами перестройки» мантре «Иного не дано!», альтернатив было множество. Первая из них – путь Рыжкова – Лигачева, продолжающий линию Андропова: активизация борьбы с коррупцией, торговой мафией, чистка аппарата партии и силовых структур, кадровое обновление, ставка на модернизацию тяжелой промышленности. Альтернатива № 2 – авторитарное рыночное реформаторство пиночетовского типа: этот путь проектировали «системные либералы», во времена перестройки находившиеся на вторых-третьих ролях и призванные к власти только Ельциным. Альтернатива № 3 – интеллигентская, олицетворяемая Раисой Горбачевой с ее Фондом культуры: вера в то, что социализм прекрасно может ужиться с «культурной автономией», свободой творчества и уважением к национальному наследию. Альтернатива № 4 – молодежно-комсомольская, родом из 1960-х годов, со ставкой на «инициативу снизу», пафосным призывом к переменам и готовностью объединить все левые силы планеты вокруг горбачевского «нового мышления». Идеолог этой альтернативы – бывший «шелепинец», участник «прокитайского заговора» в советском руководстве эпохи раннего Брежнева, а затем ближайший горбачевский советник Александр Яковлев. Альтернатива № 5, которую можно связать с именем Шеварднадзе, – это «ставка на новую разрядку с США и включение либерализировавшегося СССР в новый мировой порядок в качестве одного из двух главных его демиургов». Реальная перестройка оказалась ожесточенной борьбой этих альтернатив, каждая из которых имела корни в идейно-политических течениях советской истории – от ленинско-бухаринского нэпа до андроповской «реформы под надзором спецслужб». В итоге провалились все альтернативы, и в хаосе их столкновений исчез и сам СССР.

Срыв демократического эксперимента периода перестройки – свержение Горбачева в конце 1991-го, а затем расстрел из танков Белого дома в октябре 1993 года – оставил стране в наследство проблему незавершенности перехода к современным формам политического управления. Вместо разделения властей и представительного парламента мы получили плебисцитарную модель, основанную на прямом взаимодействии лидера и народа, практически без посредников в виде политических институтов. При всей ее эффективности она описывается так: «У нас есть вождь, и он нам нравится; когда он нам перестанет нравиться, мы его постараемся свергнуть. Зачем нам демократия?» Подход вполне подростковый, тогда как демократия – это политическое состояние, характерное для «нормальных, взрослых народов, которые вышли из состояния патриархальной детскости». «Политическая взрослость», пишет Межуев, вызревала внутри позднесоветской культуры, но не успела сложиться в сколько-нибудь целостный и распространенный комплекс идей.

Причину этого автор видит прежде всего в непроработанности вопросов национального суверенитета: «демократия в Россию могла бы прийти только на волне национального самоопределения», то есть отказа от преклонения не только перед внутренним, но и внешним – иностранным – господином. Пренебрежение, недооценка национального чувства дорого стоили этому течению, предопределив его непопулярность. Неудача же «русского викторианства» означала, что «демократическую планку» в национальном развитии мы не взяли – и пока еще продолжаем оставаться во власти подростковых политических неврозов. В нашем сознании демократия и государственная слабость тесно связаны. Это ошибка – понятная, но от того не менее грубая. Ее корни автор прослеживает вплоть до 1960–1970-х годов, изучая как перипетии политической борьбы в позднесоветском руководстве, так и их отражение в отечественных литературе и кино. Эта связка не случайна: автор вводит термин «культурное поколение», описывая советских интеллигентов в их взаимодействии с властью. Будучи в своей массе предельно аполитичными, они стремились почти исключительно к обретению духовной свободы – свободы смотреть запрещенные фильмы и читать «неправильные» книги, то есть пользоваться плодами «несоветской» культуры. По их мнению, «социум должен был измениться в одночасье, ему следовало превратиться в независимый от всякой политики мир культуры и свободного творчества». И ровно такую свободу интеллигентам дал Горбачев: примерно к концу 1988 года эта программа была выполнена! Но как только интеллектуальный класс получил то, что он хотел получить, он немедленно захотел большего. Как в знаменитом фильме Сергея Соловьева «Асса», хрупкого и аполитичного интеллигента Бананана сменяет в качестве героя поколения брутальный «свой парень» Виктор Цой, требующий немедленных «перемен».

В итоге политика вытесняет культуру, а затем, всего через пару лет, крах надежд на благотворность произошедших перемен формирует всеобщее разочарование в перспективах. Происходит тотальная деполитизация интеллигенции под лозунгом «А чего хорошего стоит ждать в этой стране?». Следующим шагом становится «колоссальная коммерциализация культуры», а с ней – и полная утрата интеллигентами «прежнего, почти неоспоримого в брежневские годы духовного влияния».

В результате, когда начались по-настоящему исторические перемены, они оказались к ним совершенно неподготовленными ни интеллектуально, ни психологически, ни организационно. Все мыслимые этими прекрасными людьми духовные высоты были взяты перестройкой, а дальше началось что-то, к чему никто не был готов. У советских интеллектуалов не оказалось своей программы, они стали просто ширмой, декорацией для чужих программ, не понимая их чуждость и губительность. Советская аполитичность, отказ интеллигенции 1960–1970-х годов от выработки собственной политической программы, заключает Межуев, стали важнейшим фактором поражения и нашего «интеллектуального класса», и перестройки в целом.

Когда начались исторические перемены, у советских интеллектуалов не оказалось своей программы, они стали просто ширмой для реализации чужих идей

Межуев Б. «Перестройка-2»: опыт повторения. М., 2014

Фото: НАТАЛЬЯ ЛЬВОВА, РИА НОВОСТИ