Моонзунд

Всего за несколько недель до захвата власти большевиками произошло одно из самых драматичных сражений русского флота

Бой броненосца «Слава» с немецкими кораблями в Моонзундском проливе. Худ. Г.В. Горшков. 1947 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Строго говоря, это сражение смело можно назвать последней битвой старого, дореволюционного флота. Оно окончилось 4 (17) октября 1917 года – за три недели до того, как перестала существовать прежняя Россия и на ее месте возникла новая страна.

Сила на силу

Моонзундское сражение традиционно рассматривается как часть операции «Альбион», спланированной командованием рейхсхеера (германские сухопутные войска) и кайзерлихмарине (германский военно-морской флот) в начале осени 1917 года. Основная цель операции заключалась в предотвращении атаки с моря на германскую группировку, которая к 19 августа (1 сентября) сумела нанести серьезный удар по русской 12-й армии и два дня спустя взяла Ригу. Немецкий генерал Эрих фон Чишвиц позднее отмечал: «…на суше угроза для нашего северного крыла, примыкавшего к Рижскому заливу, была ликвидирована. Но она продолжала существовать со стороны моря. Для ее ликвидации здесь необходимо было добиться господства в Рижском заливе». А господствовать там мог лишь тот, кто владел островами Эзель и Моон, или, как они называются сегодня, Сааремаа и Муху.

Оборона Моонзундского архипелага. 1917 год

Чтобы добиться такого господства, германское командование выделило значительные силы. Предстояло не только оттеснить русский флот как можно дальше в сторону Петрограда, но и полностью взять под контроль все Моонзундские острова, на которых еще располагался довольно крупный русский гарнизон – две дивизии и несколько батарей береговой артиллерии, в том числе и 305-мм батарея № 43 на мысе Церель (остров Эзель). В своем исследовании «Моонзундская операция Балтийского флота 1917 года», опубликованном в 1928-м, бывший капитан 1-го ранга Алексей Косинский писал: «Из батарей, сооруженных на островах позиции, первое место по своему значению занимала батарея на мысе Церель (№ 43) из четырех 12-дюймовых [305-мм. – А. Т.] орудий в 50 калибров, на унитарных башенных установках, за бетонными брустверами. На нее возлагалась защита Ирбенского прохода и его заграждений от неприятельского траления, а также содействие нашим судам в борьбе их с прорывающимся флотом противника. Немного севернее ее, на том же полуострове Сворбе, у деревни Каруст, находилась батарея (№ 40) из четырех 120-мм пушек в 50 калибров, снятых с броненосных канонерок Амурской флотилии, и у мыса Менто – батарея (№ 41) из четырех 130-мм орудий в 50 калибров».

Береговая артиллерийская установка 305-мм батареи № 43 на мысе Церель. Остров Эзель (ныне Сааремаа), 1917 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Куда хуже обстояло дело с кораблями. Даже простое арифметическое соотношение говорит о существенном перевесе немецкого флота: его силы превышали силы русского втрое. С германской стороны насчитывалось около 300 кораблей, включая 9 новейших линкоров типов «Кайзер» и «Кёниг» и линкор «Байерн», 56 эсминцев, 9 легких крейсеров, 6 подводных лодок. Русский флот в Рижском заливе располагал сотней с небольшим кораблей, включая эскадренные броненосцы «Слава» и «Гражданин» (бывший «Цесаревич»), 52 эсминца, 8 подводных лодок, 6 линкоров, 5 броненосных крейсеров и 3 канонерские лодки.

Ощутимым был и перевес в авиации: германская имела 102 самолета и 6 дирижаблей, а русская – всего четыре десятка аэропланов. Наконец, превосходство наблюдалось и в живой силе. Немцы готовили к десанту 25 тыс. человек при 40 орудиях, 85 минометах и 225 пулеметах, а противостояло им на островах, если не считать береговой артиллерии, около 20 тыс. человек при 60 легких орудиях и 140 пулеметах.

Но главным преимуществом немецкого Морского отряда особого назначения, сформированного для захвата Моонзундского архипелага, являлась дисциплина. Русским войскам нечего было ей противопоставить. Развернутая большевистскими представителями в армии и на флоте антивоенная пропаганда привела к полному развалу вооруженных сил. Приказы выборных командиров обсуждались до тех пор, пока не теряли всякий смысл. Ярчайшим примером служит отказ экипажа минного заградителя «Припять» выполнить распоряжение командующего Морскими силами Рижского залива вице-адмирала Михаила Бахирева о постановке мин в проливе Соэлозунд – месте, через которое началось морское наступление в рамках операции «Альбион»…

Атака на Моонзунд

С учетом всего этого становится понятно, почему первый удар, который 29 сентября (12 октября) 1917 года немецкий особый отряд нанес по острову Эзель, почти сразу увенчался успехом. Дезорганизованные русские сухопутные войска практически не сопротивлялись. Стойкость проявили лишь отдельные подразделения, например Ревельский морской батальон смерти капитана 2-го ранга Павла Шишко, который несколько суток сдерживал натиск немцев на Ориссарской дамбе, соединяющей острова Эзель и Моон. Однако их усилий не хватало, чтобы сорвать вражеское наступление. Тем более что рядом целые роты сдавались в плен: зачинщики насильно волочили за собой тех, кто отказывался поднять руки.

Неудивительно, что генерал фон Чишвиц впоследствии подчеркивал: «Общие потери [германской группировки. – А. Т.], считая и флот, исчисляются в 400 чел., что составляет каплю в море по сравнению с 20 000 русских, взятых в плен…»

Между тем сопротивление на море оказалось гораздо сильнее, чем на суше. Именно морская часть операции «Альбион», которую и называют собственно Моонзундским сражением, пошла далеко не так гладко, как рассчитывали германские генштабисты.

Первый этап этого сражения развернулся на входе в пролив Соэлозунд, севернее острова Эзель, где в течение 30 сентября (13 октября) шла корабельная дуэль. Только на следующий день корабли вошли в боевое соприкосновение на Кассарском плесе. Для русских оно закончилось потерей эскадренного миноносца «Гром» – одного из эсминцев типа «Новик», который попал под залп германского линкора «Кайзер».

Много позже, когда Моонзундское сражение стало предметом советской героизации, эсминец «Гром» в буквальном смысле слова подняли на щит: родилась красивая легенда о минном старшине Федоре Самончуке, который в одиночку торпедировал приближавшийся к подбитому кораблю германский эсминец, а потом бросил в крюйт-камеру факел и взорвал «Гром», чтобы тот не достался врагу. Взрывной волной моряка выбросило за борт, оглушенный, он попал в плен, из которого то ли бежал, то ли просто вернулся домой в Белоруссию. Там его и отыскали только в 1952 году, а в 1955-м за совершенный подвиг наградили орденом Красного Знамени.

Однако эту версию совершенно не подтверждает отчет вице-адмирала Михаила Бахирева, командовавшего русскими кораблями в ходе Моонзундского сражения. Вот что он писал об этом эпизоде: «Доблестный командир "Храброго" старший лейтенант Ренненкампф подошел кормой к носу "Грома" и в 14 часов 55 минут принял с него команду. В это время неприятель весь свой огонь сосредоточил по этим двум кораблям. Расчет командира "Храброго" был в том, чтобы подойти к "Грому", стравить к себе на палубу его якорь и таким образом продолжать буксирование. На "Громе" было большое смятение, и, не дождавшись подхода канонерской лодки, человек 15 бросились в воду; конечно, подбирать их не было времени, и с "Храброго" бросили им спасательные круги и тузик. Командир "Грома" не хотел оставлять своего корабля, и его на лодку перетащили силой. Сняв всех людей, "Храбрый" дал полный ход. <…> Когда один неприятельский миноносец подвинулся вперед и был на западо-юго-западе от "Храброго" в расстоянии около 40 кабельтовых, "Храбрый" лег на три четверти к югу и открыл по нему огонь бортом; вся команда хладнокровно делала свое дело, и неприятельский миноносец вскоре под дисциплинированным огнем "Храброго" запарил, накренился и потонул. Потопив миноносец, лодка со всем отрядом отходила на восток, отстреливаясь из своего кормового орудия. Замечено было попадание в неприятельский миноносец, подходивший к "Грому". Чтобы "Гром" не был захвачен неприятелем, командир "Храброго" приказал стрелять по нему. На "Громе" пожар и крен увеличились. Неприятельский миноносец отошел от него и ушел за свой отряд (есть основание предполагать, что он, сильно поврежденный, затонул)».

Последний бой «Славы»

На следующий день, 2 (15) октября, произошло еще одно важное событие, приблизившее развязку Моонзундского сражения: пала самая сильная из береговых батарей Эзеля – № 43. Алексей Косинский свидетельствовал: «Неприятельские корабли подошли к Церелю в тумане, видимо, сами не ожидая такой близости к батарее, так как даже орудия на них были повернуты по-походному, что дало батарее время приготовиться к бою. Однако после второго нашего залпа неприятель открыл огонь из своих орудий. Бой продолжался с небольшим перерывом около часа. <…> Несмотря на медленность и неудовлетворительность нашей стрельбы, на трудность управления ею из-за разбрасывания снарядов, неисправности приборов и выхода из действия одного за другим трех орудий, все же в начале боя батарее, по-видимому, удалось вывести из строя один дредноут. В то же время неприятель, имея на своей стороне такие преимущества, как большое число орудий, дисциплинированный огонь, кучность падений снарядов, быстрота стрельбы (промежутки между залпами – 30–40 секунд, тогда как наши двухорудийные залпы давались через 2 минуты), не имел ни одного попадания, причем ближайший снаряд лег от батареи в 30 саженях».

Михаил Бахирев в годы командования эсминцем «Амурец». 1908–1910 годы (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Но затем случилось непредвиденное. В отчете Михаила Бахирева читаем: «Вчера (1 октября) при стрельбе по 305-мм батарее № 43 неприятельских кораблей от северо-запада прислуга двух орудий разбежалась, у третьего орудия осталась половина ее и неприятелю отвечали только два (вернее, полтора) орудия. Повреждений, убитых и раненых нет. Капитан 2-го ранга Кира-Динжан передал мне, что в ночь на 2 октября большая часть команды 305-мм батареи пришла в Менто, команда требует сдачи укрепленного района и что у большинства все помыслы направлены к спасению жизни во что бы то ни стало. Одним словом, существование укрепленного района Сворбе – это вопрос нескольких часов. Действительно, в 15 часов 10 минут получено радио "Украйны" [эскадренный миноносец. – А. Т.], что прислуга батареи № 43 покинула батарею, наши войска отступают на западное побережье… В 16 часов оттуда же пришло радио: "По донесению штабного офицера, Церель, по-видимому, сдался. Иду [на] Куйваст"».

А через два дня после потери важного узла обороны разыгрался последний акт Моонзундского сражения – бой на рейде поселка Куйвасту в проливе Моонзунд. Днем ранее в Рижский залив с соответствующим охранением вошли линкоры «Кёниг», «Кронпринц» и три легких крейсера, которые предполагали отсюда через Кассарский плес и Моонзундский пролив выйти в Финский залив. Германское командование считало, что заманило русских в ловушку, но наши моряки сумели доказать, что это не так.

Утром 4 (17) октября капитан находившегося в дозоре эсминца «Деятельный» по радио известил Бахирева о том, что противник направляется к рейду Куйвасту. Навстречу врагу двинулись флагман – крейсер «Баян» – и эскадренные броненосцы «Слава» и «Гражданин». Силы были явно неравны, но Бахирев надеялся на прикрытие минного заграждения и огонь береговых батарей: в такой позиции обороняться можно было весьма успешно. И тем не менее командующий приказал подготовить к затоплению в проливе (точнее, в прорытом русскими моряками канале, который позволял крупным боевым кораблям проходить по проливу) угольные транспорты «Глагол» и «Покой».

Бой начался с выстрелов береговой батареи острова Моон по германским тральщикам, пытавшимся преодолеть минную банку. Батарейный огонь поддержала «Слава», накрыв врага с предельной дистанции из носовых орудий, и противник отошел. В перестрелку вступили «Кёниг» и «Кронпринц», но их снаряды ложились с большим недолетом. Так что после того, как «Слава» накрыла еще один миноносец, неприятель поспешил разорвать огневой контакт, напоследок дав несколько залпов по батареям на Мооне. В 11:20 на «Баяне» подняли сигнал: «Полубригаде линейных кораблей адмирал изъявляет свое удовольствие за отличную стрельбу».

Правда, этот успех дорого обошелся «Славе». Получив передышку, ее комендоры осмотрели носовую 305-мм башню и поняли, что она к дальнейшей стрельбе непригодна: на обоих орудиях нельзя было открыть замки, поскольку сломались вдвигавшие их бронзовые шестеренки зубчатки и опустились рамы. Таким образом, эффективно действовать против двадцати 305-мм немецких пушек теперь могли лишь два орудия кормовой башни «Славы». Орудия «Гражданина» были менее дальнобойными, а из всех орудий батареи на Мооне исправными остались только два, да и те очень медлительные.

И тогда Бахирев просигналил отступление: русские корабли начали отходить на север. Увидев это, неприятель бросился вдогонку, и тут в полной мере проявилось превосходство в массе совокупного залпа и моральной силе. Быстро шедшая в авангарде «Слава» получила семь попаданий, причем все – перелетами через «Гражданина». Три из них пришлись ниже броневого пояса: корабль сразу принял почти 1,5 тыс. тонн воды и сильно осел на левый борт. Чтобы выровнять его, команда открыла кингстоны правого борта и затопила коридоры. При этом осадка увеличилась настолько, что об отступлении «Славы» через Моонзунд уже не могло быть и речи…

Бахирев писал в отчете: «В 13 часов, когда на расстоянии 1/2–3/4 мили от входа в глубоководный Моонзундский канал "Баян" обходил "Гражданина" и "Славу", командир последнего доложил мне о бедственном состоянии корабля и просил разрешения взорвать его. С просьбой о помощи раздались несколько истеричных голосов с верхней палубы. Разрешение взорвать корабль мной было дано командиру "Славы", и я приказал ему, пропустив вперед "Баян" и "Гражданин", затопить корабль в самом канале – при входе в него. На всякий случай напомнил командиру – о необходимости уничтожения секретных карт, книг и документов. В 13 часов 10 минут с нагонявшего отряд "Дельного" [эскадренный миноносец. – А. Т.], наблюдавшего за неприятелем, был получен семафор: "Моонские батареи больше не работают". В 13 часов 15 минут "Баян" и вслед за ним "Гражданин" вошли в канал и малым ходом пошли по нему на север». А три четверти часа спустя прогремел взрыв: сработали мины, установленные в артиллерийских погребах «Славы».

Лежащий на грунте взорванный броненосец «Слава». Моонзундский канал, конец 1917 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

«Не до ордена – была бы Родина»

Формально Моонзундская операция увенчалась победой германских войск: им удалось полностью захватить архипелаг. При этом девять немецких кораблей были потоплены, еще больше оказались повреждены, тогда как русская эскадра безвозвратно потеряла всего два судна – «Гром» и «Славу». Число погибших было примерно одинаковым – не более 400 человек с каждой стороны, но русская армия потеряла свыше 20 тыс. человек пленными. Зато затопленные на входе в Моонзундский канал «Слава» и угольные транспорты все-таки закрыли германской флотилии путь к Кронштадту и Петербургу.

Впрочем, все эти выводы делались уже много лет спустя. А тогда, через три недели после сражения, грянула Октябрьская революция и ни русским, ни германским военным некогда было анализировать недавнюю битву. Позднее каждая из сторон представляла исход Моонзундского сражения как свой успех. Однако, рассуждая здраво, можно с уверенностью сказать: русский флот в своем последнем крупном сражении одержал если не безусловную победу, то по очкам – наверняка.

И победа эта тем более ценна, что добились ее наши моряки вопреки очень и очень многим обстоятельствам. Коллапс системы военного управления, беспрецедентное падение флотской дисциплины, отсутствие координации между подразделениями и видами войск – все это могло свести на нет любые усилия адмирала Бахирева и его подчиненных. Но – не свело.

Антон Трофимов