Почему не любят реформы?

Слово «реформа» в сегодняшней России является синонимом смуты. Причины следует искать в 90-х годах прошлого века, когда обрушение надежд совпало с обрушением государства.

Давно замечено: реформы, как правило, начинаются при всеобщем воодушевлении и энтузиазме, а заканчиваются в лучшем случае под глухой ропот недовольства. И неприятие некогда вожделенных новаций порой длится десятилетиями: уже реформы закончились и реформаторы в большинстве своем перешли в мир иной, а горькое послевкусие от содеянного ими остается. Это можно отнести не только к «великим реформам» второй половины XIX века, но и к событиям конца века минувшего. Главная причина – в несоответствии завышенных ожиданий с тем, что получилось на выходе.

Вы никогда не задумывались, почему популярность реформаторов наиболее высока в тот момент, когда они объявляют о своих планах? Думаю, причину нужно искать в том, что, несмотря на громкие обещания все сделать в лучшем виде (построить коммунизм к 1980 году или дать за один ваучер две «Волги»), общество тем не менее ожидает от них еще большего. И при этом каждый ожидает свое. А дальше начинается реальная жизнь.

Реформы идут, как правило, попутно задевая чьи-то интересы. И чем масштабнее и радикальнее реформы, тем больнее они бьют по людям. Это закон жанра. Вспыхивают конфликты, разворачивается борьба, достигаются компромиссы, появляется разочарование. Базовая причина последнего – на поверхности. Мы ведь только говорим о реформах, а на самом деле все как один хотим революций, вернее, революционных реформ, мгновенных изменений. Причем непременно к лучшему и сразу. А так не бывает.

Одновременно выясняется, что никто не хочет платить за реформы. Наоборот, все хотят, чтобы заплатил кто-то другой. Например, в годы перестройки все мечтали о том, чтобы за реформы заплатили чиновники и партократы (как тогда говорили – «номенклатура»). И никто – ни интеллигенция, возглавившая процесс, ни рабочие, ни крестьяне – не собирался платить из собственного кармана. Причем у каждого социального слоя на это был свой резон. У интеллигенции – что ее «и так гнобили при советской власти». У рабочих – что их объявляли гегемонами, но при этом всячески эксплуатировали, повышали нормы выработки и заставляли вкалывать на станках 50-летней давности. У крестьян – что их когда-то загнали в колхозы, а значит, они уже за все заплатили…

Такая ситуация не могла не закончиться обрушением надежд – обычным следствием реформ. Но в данном случае обрушение надежд совпало с обрушением государства. И оказалось, что мы не просто не получили того, что ожидали, но и потеряли даже то, что имели. Это стало настоящей социальной трагедией. Обществу была нанесена тяжелейшая травма. Именно отсюда – общественное проклятие реформаторам и стойкий иммунитет к любым реформаторским обещаниям на много лет вперед.

Остаются, конечно, твердолобые доктринеры, которые не перестают повторять, что «нам обязательно нужно идти по пути реформ». Остаются откровенные идиоты, уверенные в том, что «все надо делать как на Западе», сетующие, «что Гайдар не все успел», и призывающие «продолжить его дело». Но таких абсолютное меньшинство. Абсолютное же большинство, как только слышит слово «реформы», из чьих бы уст оно ни исходило, тут же понимает: надо прятаться.

Так что «реформа» в сегодняшней России действительно является синонимом смуты и полного коллапса. А «застой», стабильность и предсказуемость, напротив, воспринимаются как высшая ценность социального бытия. Именно поэтому любые попытки затеять какие-либо реформы, объясняя это тем, что «так жить нельзя», что «у нас застой, а за ним начнется всеобщий развал», наталкиваются на стойкое общественное неприятие.

Все уже забывают, как они сами требовали перемен.

Хотя, если разобраться, общество не просто так начинает требовать реформ и рукоплескать тем, кто обещает ему радикальные преобразования. Стабильность рано или поздно порождает усталость и раздражение. Раздражение накапливается, со временем достигая критической массы. И люди уже не ощущают рисков, которые неизбежны при проведении масштабных преобразований. К концу 80-х годов прошлого века в СССР сложилась именно такая ситуация: ломать было не страшно, а весело. Чем обернулось это веселье, мы все знаем не по учебникам…

Валерий Федоров,гендиректор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ)