Последний землепроходец

Выдающийся исследователь Дальнего Востока, военный разведчик, писатель – сто пятьдесят лет назад родился Владимир Арсеньев, который стал последним в плеяде великих русских путешественников, открывавших неизвестные просторы империи.

На путешествиях и книгах Владимира Арсеньева (1872–1930) выросло несколько поколений ученых. Но кроме научных монографий он выпускал и повести, которые читала «широкая аудитория»: Арсеньев старался писать увлекательно, почти в стиле Фенимора Купера, Майн Рида и Луи Буссенара – классиков приключенческого жанра. При этом правды в его книгах куда больше, чем фантазий.

Офицер с охотничьим уклоном

Отец будущего путешественника был незаконнорожденным сыном заезжего химика-голландца Теодора Гоппмайера, а фамилию Арсеньев получил по имени своего крестного – Арсения Тимофеева. Сомнительное происхождение не помешало Клавдию Арсеньеву дослужиться до генеральской должности на главной в империи Николаевской железной дороге и даже получить звание потомственного почетного гражданина Петербурга.

В 1877–1878 годах шла Русско-турецкая война, и в семействе Арсеньевых пристально следили за ее сражениями. Пятилетний Володя вместе с отцом наносил на самую настоящую географическую карту маршруты передвижения армий. Вскоре его идеалом стал Николай Пржевальский – офицер и путешественник. Владимир Арсеньев решил посвятить себя воинской службе, разведке, странствиям и поступил в пехотное юнкерское училище.

Там он вошел в круг молодого профессора Михаила Грум-Гржимайло, преподававшего юнкерам военную географию. Брат известного исследователя Средней Азии, он и сам к тому времени уже участвовал в экспедициях на Памир и на Тибет, состоял в Русском географическом обществе. Профессор увлек Арсеньева Дальним Востоком, его нераскрытыми тайнами, передал ему и представления о чести изыскателя и воина. Офицерскую выправку и аккуратность – в том числе в своей литературной мастерской – Арсеньев сохранял всю жизнь. Как и любовь к Дальнему Востоку. Окончив училище, он долго добивался зачисления в 1-й Владивостокский крепостной пехотный полк – и, оказавшись в краю своей мечты, почти сразу попал на войну.

В Китае разгоралось Боксерское восстание, угрожавшее и безопасности русских рубежей. Арсеньева зачислили в отряд генерала Константина Грибского, оборонявшего Благовещенск от китайских мятежников. Подразделение не только защищало город, но и предпринимало вылазки. Подробности тех походов неизвестны, Арсеньев никогда о них не писал, видимо, сохраняя военную тайну. Хранить тайны и блюсти государственный интерес он умел – иначе не выполнял бы задания разведки и до и после 1917 года. По окончании боев близ города Сахалян (ныне Хэйхэ) молодого офицера наградили серебряной медалью «За поход в Китай».

Первые путешествия по Дальнему Востоку Арсеньев предпринимал на свой страх и риск, на личные деньги, во время отпусков. В мирные дни он сразу приступил к изучению острова Русский и других окрестностей Владивостока. Приамурский генерал-губернатор Николай Гродеков, узнав об этом, приказал считать походы Арсеньева служебными командировками.

Он увлекался охотой. В полку долго ходили легенды о том, как однажды, после похода на хребет Богатая Грива, Арсеньев привез в часть 21 тушу дикого зверя: оленей, косуль и даже медведя, обеспечив сослуживцев свежим мясом на несколько недель. Конечно, этот факт взяли на заметку «отцы-командиры» и назначили его заведующим охотничьей командой полка, которая занималась разведкой местности и устройством переправ – как в военные дни, так и во время учений. Он полностью посвятил себя походам и топографическим исследованиям. Во время Русско-японской войны изыскания Арсеньева помогли организовать оборону Уссурийского края. К тому же он весьма успешно проводил тайные рекогносцировки и, по слухам, участвовал в уничтожении японского десанта в районе бухты Ольга. За выполнение таких секретных заданий его наградили тремя орденами – Анны 4-й и 3-й степени и Станислава 3-й степени.

Встреча с Дерсу

Большую экспедицию по Уссурийскому краю новый генерал-губернатор Павел Унтербергер организовал прежде всего для укрепления пограничной оборонительной системы. Полгода, путешествуя по нехоженым землям, Арсеньев выявлял, где на побережье японцам удобнее высаживать десант. Высчитывал, какие места открыты для обстрела, определял препятствия для кавалерии. Ему помогали подпоручик Григорий Гранатман, военный инженер Александр Мерзляков, четверо уссурийских казаков и 12 рядовых из стрелковых полков. В той экспедиции он и познакомился с героем своих будущих книг. 3 августа 1906 года, проводя изыскания в тайге, Арсеньев разговорился с нанайским следопытом Дерсу Узала, который много лет кочевал в долине реки Уссури. Собственное происхождение Дерсу определял так: «Моя гольд». Они сдружились и не расставались почти два года, вместе изучая Сихотэ-Алинь – горную систему, вытянутую вдоль побережья Японского моря. В переводе с маньчжурского – «хребет больших западных рек». Там, среди узких скалистых переходов, они обнаружили сокровища – и каменный уголь, и разнообразные руды, и даже золотой песок. Отчеты Арсеньева об этих походах долгое время оставались секретными.

Он проводил маршрутную съемку, географические исследования, собирал научный материал по геологии, геоморфологии, флоре и фауне. Но Арсеньева интересовали и люди. Как они поведут себя, если начнется война? Его дневник пестрел такими разделами: «Сведения о японских шпионах», «Возможные операции японцев в данном регионе», «Образование баз», «Вероятные пути наступления для вторжения в глубь страны». На Дальнем Востоке действовали китайские банды – хунхузы. Арсеньев руководил экспедициями по борьбе с этими опасными противниками. Их разоружали и выселяли за пределы России.

После долгой экспедиции от Императорской Гавани к озеру Кизи и к истокам реки Хунгари Арсеньев написал «Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края». В 1912 году штаб Приамурского военного округа издал этот труд – хоть и «краткий», но фундаментальный – в двух томах. Арсеньевский очерк стал настольной книгой всех офицеров, служивших на Дальнем Востоке. Разведчик уже носил подполковничьи погоны. Служебные заботы не мешали ему проводить исследования биоразнообразия этого края и народностей, его населявших. Он находил общий язык и с природой, и с уссурийскими аборигенами. Во всех путешествиях Арсеньев записывал новые слова и речевые обороты и свои комментарии к ним. Только в 2007 году лингвисты из Санкт-Петербургского университета собрали и опубликовали «Русско-орочский словарь» Арсеньева…

После очередного похода, в начале весны 1908 года, путешественник пригласил полуслепого Дерсу в свой хабаровский дом – отдохнуть, подлечиться. Следопыт попыхивал длинной трубкой, угощался чаем, шутил с сыном «капитана». Друзья решили в мае отправиться на реку Лефу (Илистую), за «дорогими корнями» женьшеня. Арсеньев записал на фонограф голос проводника. Но страннику стало тесно в четырех стенах – и он двинулся пешком к родным местам, к истоку Уссури. Казалось, они расстались ненадолго, но вышло, что навсегда. Дерсу убили, когда он спал на привале. Кто-то соблазнился берданкой старого охотника – то ли беглые каторжники, то ли хунхузы… Всю жизнь после этого Арсеньев повторял: «Рано ты ушел от меня, Дерсу… Сердце мое разрывается от тоски, как только я вспоминаю тебя и нашу совместную странническую жизнь».

Дерсу Узала. 1906 год. Фото В.К. Арсеньева

«Я так же уставал, как и ты»

Арсеньев смиренно принял русскую революцию – и Февраль, и Октябрь. На общем съезде представителей всех сословий Дальнего Востока его избрали комиссаром по делам туземных народностей. Провожая 1917 год, он записал в дневнике: «Первый день нового года. Прошлый год принес много несчастий родине. Что-то даст нам наступивший новый год. Скорее бы кончилась эта солдатская эпоха со всеми ее жестокостями и насилиями». Если верить воспоминаниям жены путешественника, американцы предлагали Арсеньеву – почетному члену Национального географического общества США – солидный контракт. У известного исследователя имелись накопления, эмигрировать ему было бы несложно. Но он наотрез отказался: «В тяжкую для России годину отчизну не брошу». К тому же Арсеньев, никогда не идеализировавший советскую власть, принял ее и даже демонстративно сбрил усы – знак царского офицерского сословия.

Власть на Дальнем Востоке в те годы менялась неоднократно. При белых Арсеньев занимал скромную должность младшего инспектора рыболовства во Владивостоке. Поэтому, когда в крае утвердились Советы, бывшего царского подполковника не записали в неблагонадежные, но все-таки поставили на спецучет в политорганах. Он должен был ежемесячно отмечаться в комендатуре ОГПУ, а при каждом выезде из Владивостока получать разрешение чекистов. Так продолжалось до 1924 года, когда Арсеньева окончательно признали «лояльным по отношению к советской власти». По заданию советской контрразведки, для «внутреннего употребления», он вел дальнейшие секретные исследования об Уссурийском крае.

В то время ему удалось организовать несколько экспедиций на Камчатку и на Командорские острова. А главное – Арсеньев начал писать не только научные доклады, но и повести, которые принесли ему широкую известность и в которых, кроме прочего, он заговорил о том, что позже назовут охраной природы.

Образ Дерсу стал открытием для русской литературы. Если у Редьярда Киплинга, когда он рассказывал об индийцах, все же чувствовалось нутро колонизатора («Несите бремя белых!»), то для Арсеньева ключевым было взаимопонимание представителей разных цивилизаций. Он приглядывается к своему герою без малейшего превосходства. И даже первобытная наивность старого следопыта для него – высшее достоинство, мудрое простодушие. Для Дерсу люди, животные и растения – почти одинаковые живые создания. Он существует с природой на равных, не считая себя – человека – хозяином мира. «Если бы мы руководствовались взглядами этого “дикаря” – не было бы убийств, драки, войн», – говорил Арсеньев. Такое мировоззрение вполне сочеталось с советской концепцией «братства народов» – критики увидели в Дерсу «коммунистического человека», поэтому Арсеньева в 1920-е годы охотно издавали.

К нему пришла слава. Максим Горький, высоко оценивая его талант, сообщал ему, что «очарован изобразительной силой» его книг. Самый известный полярник того времени, норвежец Фритьоф Нансен, после знакомства с Арсеньевым писал, что ему «было чему поучиться у такого бывалого путешественника». Исследователя Приамурского края снимали кинодокументалисты, в его честь называли открытые им перевалы и речки.

В начале 1930 года по договору с правлением Уссурийской железной дороги он стал начальником бюро экономических изысканий новых магистралей. Арсеньев сразу наметил четыре экспедиции «по диким степям Забайкалья» и по тайге – там, где предстояло провести стальные трассы. Сам он выехал в низовья Амура. Это путешествие оказалось последним. В тайге Арсеньев простудился, возвратился во Владивосток тяжелобольным и за несколько дней сгорел. Крупозное воспаление легких и смерть в 58 лет. Возможно, сказались лишения путешествий, которым Арсеньев отдал больше 30 лет. За это время он организовал и провел девять крупных экспедиций и десятки кратковременных походов, стал настоящим землепроходцем – последним в нашей истории. Его называли Арсеньевым-Уссурийским, хотя официальной эта почетная приставка к фамилии не стала.

В завещании Арсеньев просил похоронить его не на кладбище, а в лесу, в скромной могиле с эпитафией, которую сам придумал: «Я шел по стопам исследователей в Приамурском крае. Они ведь давно уже находятся по ту сторону смерти. Пришел и мой черед. Путник! Остановись, присядь здесь и отдохни. Не бойся меня, я так же уставал, как и ты. Теперь для меня наступил вечный и абсолютный покой». К этим его словам никто не прислушался: похоронили путешественника во Владивостоке, с почетом.

Владимир Арсеньев в удэгейском костюме (в центре) и удэгейцы с реки Анюй 1908-1910 годы

Юрий Соломин в роли Владимира Арсеньева. Кадр из фильма "Дерсу Узала" режиссера Акиры Кросавы. 1975 год

«Чуждый» и прославленный

Однако очень скоро о нем стали писать в разоблачительных тонах. После его смерти во владивостокской газете «Красное знамя» появилась статья востоковеда Геронтия Ефимова под красноречивым названием «Арсеньев как выразитель великодержавного шовинизма». Ефимов бушевал: «Мы имеем право квалифицировать взгляды Арсеньева в области национального вопроса как откровенно шовинистические, идеалистические, уходящие своими корнями в активную пропаганду империалистических идей и защиту интересов русской буржуазии… Нужна полная, неустанная работа по разоблачению чуждой нам идеологии Арсеньева». На этот раз никто не встал на защиту землепроходца, его принялись «развенчивать». Соратников путешественника арестовывали, некоторые из них давали показания, по ним выходило, что автор «Дерсу Узала» работал на японскую разведку. В 1938-м, после поспешного смертного приговора, расстреляли вдову путешественника Маргариту Николаевну – как участницу «шпионско-вредительской организации». Показания против нее дал соавтор Арсеньева, Елпидифор Титов, которого, впрочем, тоже приговорили к «высшей мере». В 1939 году осудили и дочь Арсеньева – Наталью. В тюрьмах и лагерях она провела больше 10 лет. При этом книги исследователя регулярно переиздавались – и «В горах Сихотэ-Алиня», и «В дебрях Уссурийского края». Особенно внимательно их изучали дальневосточные пограничники. Впрочем, авторы предисловий неизменно сообщали читателям, что «Арсеньев не был свободен и от целого ряда ошибочных положений, некритически унаследованных им от буржуазной этнографии».

А в 1975 году об Арсеньеве узнал весь мир. Живой классик мирового кино – японский режиссер Акира Куросава – снял на «Мосфильме» картину «Дерсу Узала». Роль Арсеньева сыграл, а точнее сказать – прожил Юрий Соломин, коренной сибиряк, он и внешне, и по внутренней собранности напоминал выдающегося путешественника. «Дерсу Узала» удостоили премии «Оскар» – награды Американской киноакадемии за лучший зарубежный фильм. Русская картина Куросавы прошла почти в ста странах и во многом подтолкнула мир к серьезным размышлениям о природе, к которой нельзя относиться потребительски. И в Токио, и в Праге, и в Дели, и в Нью-Йорке – везде, где шел этот кинофильм, – зрители спрашивали: «А существовал ли такой путешественник на самом деле? Не сказка ли это?» Нет, не сказка.