Из истории афоризмов

«Солнце русской поэзии» и «Пушкин – наше всё»: эти два образа наиболее ярко отражают особую роль главного национального поэта России.

На следующий день после гибели Пушкина в «Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду"» вышел некролог, начинавшийся словами: «Солнце нашей поэзии закатилось!» В периодическом издании у столь удачного образа всегда несколько авторов. В нашем случае это журналист и редактор газеты Андрей Краевский (1810–1889) и друг Пушкина, писатель Владимир Одоевский (1804–1869). Формула «солнце русской поэзии» стала первым ярким определением Пушкина. Никому другому такой титул не присуждался. Но через пару десятилетий поэта удостоили более лаконичного и, пожалуй, более эффектного титула – «наше всё». Два слова – а сколько смыслов за ними стоит.

Аполлон Григорьев (1822–1864), замечательный стихотворец (многие помнят его по романсу «Две гитары»), литературный критик и философ, считал, что поэты – «глашатаи великих истин и великих тайн жизни». В Пушкине и его наследии он видел воплощение всего наиболее важного и самобытного, что есть в отечественной культуре и в русском народе, – того, что отличает наше национальное сознание и народный образ жизни. Близко такому пониманию роли прославленного поэта и рассуждение Николая Гоголя: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет». А Иван Тургенев, называвший своей поддержкой и опорой «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык», писал, что Пушкину «одному пришлось исполнить две работы, в других странах разделенные целым столетием и более, а именно: установить язык и создать литературу». Но объяснить необходимость и актуальность изучения пушкинского феномена полнее других удалось именно Григорьеву.

В 1859 году в № 2 журнала «Русское слово» он опубликовал первую статью из цикла «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина», в которой подробно обрисовал свое отношение к роли автора «Евгения Онегина» как в литературе, так и в истории России: «…Пушкин – наше всё. <…> Пушкин – пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок, принимавший в себя, при всевозможных столкновениях с другими особенностями и организмами, все то, что принять следует, отбрасывавший все, что отбросить следует, полный и цельный, но еще не красками, а только контурами набросанный образ народной нашей сущности, образ, который мы долго еще будем оттенять красками».

В той же статье Григорьев призывал изучать все «брожения» Пушкина, поскольку «не только в мире художественных, но и в мире всех общественных и нравственных наших сочувствий Пушкин есть первый и полный представитель» нашей натуры. Обращаясь к его поэзии и судьбе, мы постигаем особенности отечественной истории, русского самосознания. Это было особенно важно для Григорьева. Это и означает – «наше всё».

Он считал, что Пушкин и через десятилетия после смерти остается загадкой и исследование его жизни и творчества станет важнейшим направлением русской мысли. Время подтвердило точность предвидений Григорьева, которые тогда, в 1850-х, казались слишком эмоциональными и сбивчивыми. С конца XIX века получила развитие целая отрасль российской гуманитарной науки – пушкинистика. А хлесткое, легко запоминающееся высказывание «Пушкин – наше всё» не теряет ни актуальности, ни популярности.