Мистик на троне

Кем был в действительности и во что верил в последние годы своей жизни победитель Наполеона – русский император Александр I?

Прошедший недавно на Первом канале сериал «Союз спасения. Время гнева», рассказывающий об истории возникновения декабристских организаций и о главных действующих лицах восстания 14 декабря 1825 года, вновь привлек интерес к фигуре Александра I. Одна из загадок биографии императора состоит в том, что, узнав о существовании тайных обществ, он фактически решил не мешать будущим декабристам. Что стояло за этим решением? Политические убеждения неудавшегося реформатора или же мистические взгляды правителя, сумевшего победить самого Наполеона?

«Не нам, не нам, а имени Твоему»

Воспитанный бабкой Екатериной II в духе модных в то время идей французских просветителей-энциклопедистов Александр I, конечно, не стал атеистом, но к проблемам официальной церкви и религиозным вопросам в целом долго оставался равнодушным. Тем более что церковные иерархи, регулярно встречавшиеся в приемной зале бабки, блиставшие пышными одеяниями, украшенные драгоценными панагиями и орденами, мало чем отличались от обычных царедворцев или чиновников, а потому не могли являться для него духовными авторитетами. К тому же посещение императором в молодые годы франкмасонских лож и участие в их таинственных ритуалах еще больше отдаляли его от православной церкви. Александр, как и почитаемые им энциклопедисты, признавал наличие некоего Высшего Существа, но влияние того на политику оставалось для монарха недостаточно внятным, имело, с его точки зрения, чисто ритуальный смысл.

В мероприятиях первого десятилетия царствования Александра I – заседаниях Негласного комитета, образовании министерств, выстраивании новой системы образования, законотворчестве Михаила Сперанского, участии России в антинаполеоновской коалиции, поражении при Аустерлице, вынужденном заключении Тильзитского мира и т. п. – трудно разглядеть нравственно-религиозную составляющую; их отличает рациональный подход, заметно окрашенный романтическими мечтаниями самого императора и его «молодых друзей». 

Временем начала духовного перерождения российского монарха стал 1812 год. Подобная метаморфоза не могла произойти без мучительных переживаний, сомнений и радостных надежд, столь свойственных упорным поискам подлинной религиозной истины. В ходе Отечественной войны ему пришлось сменить привычный образ верховного полководца на роль отца народа, подвергшегося нашествию неприятеля, что также потребовало серьезной психологической перестройки. Высшей же точкой духовного перелома стал для царя московский пожар 1812 года. В дни трагических событий в старой столице он постоянно обращается к Новому Завету, особенно к страницам, посвященным Апокалипсису. Постепенно Александр начинает верить в то, что на полях России происходит важный эпизод Божьего суда, сражение праведных сил с Антихристом, а сам монарх и его подданные избраны свыше для выполнения высокой миссии. Поэтому никакой особой благодарности за мужество и упорство не заслуживают, наоборот, это они должны благодарить Всевышнего за оказанное им доверие. Недаром на медали, выпущенной в честь изгнания Наполеона из России, было отчеканено смиренное: «Не нам, не нам, а имени Твоему».

Священный союз. Первая встреча австрийского императора Франца I с императором России Александром I и королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III в августе 1813 года. Худ. Ф. Камп. Первая четверть XIX века

В поисках истины

Одну миссию Россия выполнила успешно, и Антихрист оказался разгромлен, но перед ней сразу же обозначилась следующая, не менее сложная задача – устроение Европы на новых основаниях. Теперь таким основанием для Александра могли быть только христианские духовные ценности. Однако нравственному, а следом за ним и полномасштабному добрососедскому единству Европы мешал давний раскол христианских церквей на католическую, православную и протестантскую. Российский монарх попытался если не ликвидировать этот раскол, то найти значимые точки соприкосновения между тремя церквями. Подобные поиски порой принимали совершенно неожиданный характер.

В 1813 году в Силезии он встретился с представителями секты гернгутеров («моравских братьев»), отвергавших пышные обряды, считавших церковные здания и иконы излишними. «Братья» молились в уединении, часто на лоне природы и не допускали никаких посредников при своем общении с Богом. Первостепенным для себя они полагали строгое соблюдение евангельских нравственных заповедей и признание повсеместного присутствия Святого Духа, в любой момент готового общаться с истинно верующими. В 1814-м Александр I познакомился в Лондоне с руководителями секты квакеров, утверждавших, что молиться можно и про себя, а главное – служение Богу является чисто духовным, а не обрядовым. В 1818-м квакеры по приглашению российского императора приехали в Петербург для совместных молитв с ним. 

Одновременно Александр увлекся предсказаниями Варвары фон Крюденер, которая уверяла, что ей порой доступны откровения Провидения, и рассказывала монарху об открывавшихся ей высоких истинах. Правда, когда Крюденер попыталась вмешаться в реальную политику, то была немедленно выслана из Петербурга. Встречался император и с другими предсказателями и юродивыми, стремясь с их помощью узнать волю Всевышнего и судьбу государства. Вообще период с 1812 года по 1820-е был в России золотым веком для всех сектантов и прорицателей. Направление умов политических элит в то время было таково, что они любую веру предпочитали неверию. Что касается России, то здесь приветствовались секты, сходные по идеям с тем, что отстаивало руководство империи. 

Русская миссия

Американский историк Ричард Уортман обрисовал ситуацию следующим образом: «После Наполеоновских войн его [Александра I. – «Историк»] взор обратился к небесам и, не оставляя надежду на реформы, он начал стремиться скорее к духовному, чем к земному совершенствованию жизни своих подданных». Ну, во-первых, далеко не только своих подданных, а во-вторых, обращение к небесам, по мнению императора, действительно должно было помочь в успешном решении дел абсолютно земных. Он не считал христианский мир прочно и справедливо устроенным даже после окончания Венского конгресса. Александр ранее четко сформулировал главное: «Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать» – и дело здесь было отнюдь не в его самолюбии или нанесенных ему обидах. 

Наполеон видел будущую Европу некой федерацией с единым парламентом по американскому образцу. Эта федерация должна была быть объединена не только традиционными политическими связями, но и кодексом основных законов, воззрений, общей духовной культурой. Кодекс уже был написан – это знаменитый кодекс Наполеона; единые воззрения должны были обеспечить традиции Французской революции, разрушающие ветхие феодальные установления. Иными словами, все изменения на континенте должны были проходить под патронатом Франции. Для Александра такое будущее Европы оказалось совершенно неприемлемо. 

Его, с одной стороны, тревожили непрекращающиеся революционные и национально-освободительные движения, сотрясавшие континент. Бывший поклонник французских энциклопедистов теперь видел в их идеях заговор против Бога, основанный, по словам монарха, на «философии Вольтера и ему подобных». С другой стороны, император был уверен, что подлинно евангельского единства Европа может добиться только под руководством России, поскольку ее народ и глава избраны Всевышним для выполнения именно этой миссии.

Библейское общество

Деяния Александра, совершенные им после победы над Наполеоном, разительно отличаются от тех, которые он приветствовал ранее. События Отечественной войны 1812 года, взятие Парижа, победоносный Венский конгресс, создание Священного союза, конституция Царства Польского, Уставная грамота Российской империи, даже идея создания военных поселений – все эти мероприятия носят ярко выраженный нравственно-религиозный характер. 

Следуя своему новому умонастроению, Александр открывает сначала Петербургское, а затем и Российское библейское общество. Христианское население Российской империи должно было проникнуться некой новой экуменистической религией, объединявшей все ветви христианства. С этой точки зрения весьма символично, что во время заседаний Библейского общества бок о бок сидели протестантский пастор, католический епископ, обер-гофмейстер двора, агент британского Библейского общества, православный митрополит. А президентом организации был избран личный друг императора князь Александр Голицын. Ее целью стало распространение апостольских учений Нового Завета среди самых широких слоев населения России. В 1818 году под руководством архимандрита Филарета был сделан перевод Нового Завета на современный русский язык. Этот перевод затем издали небывалым тиражом в 371 тыс. экземпляров на 25 основных языках империи. 

Для лучшего выполнения поставленной Зимним дворцом задачи Министерство народного просвещения в 1816-м было практически слито со Святейшим синодом, точнее, последний сделался частью нового Министерства духовных дел и народного просвещения, во главе которого встал тот же Голицын. Представление о религии как об одном из рычагов управления обществом Александр I унаследовал, конечно, от XVIII века. Просвещенный абсолютизм, подчиняя себе организацию всего быта подданных, видел в разноголосице вероисповеданий и отвлеченных спорах церквей только досадное препятствие на пути правильного, «научного» воспитания общества, проводимого согласно предначертаниям светских властей. В полном соответствии с этим руководство Библейского общества полагало, что, читая Священное Писание, «подданные научаются познавать свои обязанности к Богу, государю и ближнему своему, а мир и любовь царствуют тогда между высшими и низшими». При этом ненужная массе верующих догматика заменялась понятными для всех высоконравственными принципами, в том числе требованием верного служения властям.

Привязывая к себе православную церковь новыми нитями и создавая систему учебных заведений, руководствовавшихся в первую очередь евангельским учением, император приобретал два важнейших рычага воспитания подданных в нужном ему направлении. То, что не удалось сделать, используя чисто политические средства, должно было, по его мнению, получиться с помощью христианских нравственных ориентиров и установок. Правда, для этого ему после Наполеоновских войн снова пришлось сменить образ: древнеримский стоик, вдохновлявший сограждан на бескомпромиссную борьбу с врагом, превратился в смиренного искателя Высшей правды. 

Архимандрит Фотий (Спасский). Неизв. худ. Начало 1820-х годов

Вызовы двадцатых годов

В 1822 году Голицын познакомил Александра I с архимандритом Фотием, который оказался тайным оружием Алексея Аракчеева в его давней борьбе с… Голицыным. Фотий постарался развеять экуменистические мечтания монарха, заявляя, что только православная церковь «верует истинно». Его усилиями Министерство духовных дел и народного просвещения в 1824-м было ликвидировано, получив прежнее название, а Голицын сделался главноначальствующим над почтовым департаментом. Однако Библейское общество, несмотря на все атаки консерваторов и ретроградов, продолжало существовать. Да и Александр по-прежнему оставался равнодушен к пышным обрядам, а в объединении христианских церквей и проповедовании ими единого нравственного кодекса все так же видел самый верный путь построения прочного и справедливого человеческого общежития в России и Европе.

Тем более что события в России и Европе, происходившие в начале 1820-х годов, вызывали в нем все большее недоверие к чисто политическим методам действий. Революции в Испании и Неаполе, пусть и подавленные с помощью французской и австрийской интервенции; национально-освободительное движение в Греции, пусть и захлебнувшееся под ударами Османской империи; восстание любимого гвардейского Семеновского полка в Петербурге, известия о существовании заговора среди офицеров гвардии – все это еще сильнее заставляло Александра уповать исключительно на помощь свыше и на нравственно-религиозное воспитание подданных. 

В архивах Ватикана сохранилось упоминание о том, что в сентябре 1825 года император поручил российскому генералу и католику Александру Мишо отправиться в Рим, чтобы тайно встретиться там с папой и передать тому предложение императора об объединении православной и католической церквей. Для переговоров по данному поводу предлагалось направить в Петербург папского легата, говорящего по-французски. Из этой затеи ничего не вышло, так как Ватикан еще в 1815-м не одобрил появление Священного союза и отказался участвовать в каких-либо экуменистических проектах, опасаясь сближения с протестантской и тем более с православной церковью. Он даже издал специальную буллу, запрещавшую католическим государствам присоединяться к Священному союзу. Можно, конечно, считать упоминание о предложении российского монарха папе фальшивкой, к тому же никаких иных подтверждений вояжа Мишо в Ватикан не существует. Вместе с тем не так уж трудно представить себе попытку Александра I обратиться к папе с подобным предложением.

Император Александр I у преподобного Серафима Саровского. Худ. М.Л. Маймон. 1904 год

Новый курс Александра?

Что можно сказать в заключение? Вряд ли полностью справедливы слова известного историка Сергея Мироненко, написавшего: «Интенсивные поиски новых путей развития, характерные для самодержавия в 1815–1820 годах, почти никак не отразились в его практических действиях… Внутренняя политика Александра I принципиально ничем не отличалась от того, что делалось до него… и потом в царствование его брата Николая I». Если под практическими действиями понимать мероприятия, направленные на отмену крепостного права и введение в стране конституции, то ученый, безусловно, прав. Если же поиски новых методов воздействия на неподатливую почву, новых рычагов для проведения преобразований полагать делом не менее практическим, то все предстает в несколько ином свете. В таком случае отличие политики Александра от шагов, предпринятых Павлом I и Николаем I, станет достаточно заметно. 

Четверть века Александр I искал новую концепцию, которую можно было бы противопоставить традиционному консерватизму и новомодной революционности. Чего в его исканиях было больше – надежды или разочарования? Наверное, как оно обычно и бывает, сначала радостной надежды, а затем – горького разочарования. Однако российский император, став искренно верующим человеком, двигался в направлении, заслуживающем внимания. Он попытался внести в политику в качестве обязательной ее компоненты нравственно-религиозные начала. Считая победу над Наполеоном следствием исключительно Божьего Промысла и стремясь достойно выполнить миссию России по устроению посленаполеоновской Европы, он поневоле начинает подменять реальную политику малопродуктивными надеждами на всемогущество евангельских откровений. В конце концов вера и политика приходят во все большее противоречие, поскольку религия в принципе не предназначена для решения конкретных насущных проблем, постоянно возникающих перед государством.

Серьезные противоречия между идеалами веры и практическими требованиями политики делали позиции императора как светского главы государства все более уязвимыми и непонятными для подданных. Да и как можно было понять его попытки соединить несоединимое: желание дать России конституцию – с появлением военных поселений; неприятие крепостного права – с жесткими крепостническими распоряжениями; жалобы на отсутствие реформаторов – с последовательным удалением от престола людей независимых и нестандартно мыслящих. Соглашаясь с этим, необходимо, однако, помнить о том, что колебания и искания Александра I во многом оказались следствием появления перед Россией совершенно новых и очень сложных задач, удовлетворительного решения которых верхи пока предложить не могли…