Драматург земли русской

Двести лет назад родился писатель, ставший властителем дум и страстей русской сцены. Александр Островский – это целый мир, который каждое поколение открывает для себя заново.

Его малая родина – Замоскворечье. Рядом в своих усадьбах жили именитые московские купцы – его будущие герои. Но родители Островского происходили из духовного сословия. Отец, окончив духовную академию, стал не священником, а юристом – и вполне преуспевающим. Александру не исполнилось и девяти лет, когда после тяжелых родов ушла из жизни его мать – Любовь Ивановна. Вскоре в их доме поселилась новая жена коллежского асессора Николая Островского – баронесса Эмилия фон Тессин. Она вовсе не была классической мачехой из сказок и к детям мужа относилась как к родным. Но Александр после смерти матери замкнулся, углубился в себя, много читал – отец собрал неплохую домашнюю библиотеку, которая открыла перед будущим драматургом «врата учености». Быть может, тогда и рождался его литературный талант?

«Не шутя гениальный»

С юности ему нельзя было отказать в самоуверенности: он не сомневался, что скроен для чего-то великого. Еще не создав ни одной пьесы, Островский уже видел себя «русским Шиллером». Мечтал о литературе, о театре, дружил с актерами. Но отец и слушать не хотел ни о какой богеме. Александру пришлось поступить на юридический факультет Московского университета. С натугой он отучился два курса и, не получив диплома, устроился на службу в канцелярию Совестного суда. К тому времени молодой человек писал драматические сцены, сам читал их среди приятелей и даже печатал. Над ним взял опеку историк и издатель Михаил Погодин. Заметным событием стала публикация комедии «Свои люди – сочтемся!» в журнале «Москвитянин». Однако первый успех принес и первое испытание. Цензоры негодовали: «Все действующие лица: купец, его дочь, стряпчий, приказчик и сваха, – отъявленные мерзавцы. Разговоры грязны, вся пьеса обидна для русского купечества». Ставить комедию запретили, а автор – как кур в ощип – попал под полицейский надзор. Это случилось в 1850-м. Островский еще три года оставался «журнальным драматургом», то есть его пьесы можно было прочитать, но на сцене они не шли.

В 1852-м он написал комедию, которую поначалу считал пустяком, – об отставном кавалеристе, который пытается выйти в люди, женившись на дочери богатого купца. Островский подарил эту пьесу труппе московского Малого театра, репетировал вместе с актерами. Первоначально она называлась «От добра добра не ищут», потом автор подобрал для нее другую пословицу – «Не в свои сани не садись». Премьера состоялась 14 января 1853 года. Этот морозный день вошел в историю русского театра. Впервые на императорской сцене появилась героиня в простом ситцевом платье, с гладкой прической. Зрители привыкли к дамам в кринолинах и с творениями французских куаферов на голове. Но дело, конечно, не только в костюмах и прическах. Пьеса заставляла сопереживать, смеяться и плакать. «Шире дорогу – правда по сцене идет! Конец сценическим пейзанам!» – говорили об Островском. Словом, настоящий успех.

«Я видел "Сани" три раза – и каждый раз не выходил из театра без слезы на глазах», – писал критик Василий Боткин, тонкий эстет, друг Ивана Тургенева, который вскоре тоже стал поклонником драматурга. А Лев Толстой уже называл Островского «не шутя гениальным драматическим писателем». Такого признания взыскательных коллег не знал никто – по крайней мере, за свой дебют. На купеческих санях Островский триумфально въехал в чертоги русской Мельпомены.

Впрочем, в Петербурге, в Александринке, ставить московскую пьесу не рвались. «Сермягой пахнет», – презрительно процедил один из театральных любимцев Северной столицы. Играли там Островского нехотя, будто делали одолжение публике. Но на премьеру заглянул император Николай I, и «Сани» тронули его сердце. Особенно ему понравился купец Максим Русаков, который с самого начала говорил дочери, что кавалерист Вихорев влюблен не в нее, а в приданое… «Очень мало пьес, которые мне доставили бы такое удовольствие, как эта. Это даже не пьеса, это урок», – изрек император. На следующее представление он явился с семьей и весь спектакль многозначительно поглядывал на сына Александра: вот, мол, как нужно прислушиваться к отцам в амурных делах. После этого перед Островским открылись многие двери.

Тут-то и назрел неожиданный скандал. Приятель юности Островского, актер Дмитрий Горев, человек сильно пьющий, вернувшись в Москву после долгих театральных странствий, объявил, что пьесу «Банкрот», как вначале назывались «Свои люди – сочтемся!», сочинил именно он. Оппоненты обменялись гневными письмами. Горев гнул свою линию. Восстановить репутацию Островский сумел только новыми произведениями, развеявшими сомнения в том, кто главный и неповторимый русский драматург. А создавал он, как правило, по две пьесы в год.

Его подняли на щит славянофилы. Во многом его творчество подтверждало их идеи. Особенно близок им был один из принципов раннего Островского – «Не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит». Драматург любовался самобытностью старого купечества, видел в нем гармонию, которая утрачивается по мере «озападнивания» русского общества. Но абсолютным приверженцем какой-либо идеологии он не стал. Островский надеялся не только на вековые устои, но и на преобразования, на прогресс, о роли которого в то время немало спорили. В своей речи на Пушкинском празднике 1880 года он назвал главной задачей литературы «умственный рост». Тогда ему аплодировали все – и западники, и почвенники.

Его интересовала тайна русской Смуты. На исторические темы драматург писал торжественными стихами, подчеркивая величие героев. Для него Минин – заглавный герой пьесы 1866 года – был символом народного патриотизма и таланта. «Ты нам родной, тебя вспоила Волга, взрастил, взлелеял православный мир» – так Островский понимал героя земского ополчения. Он видел в нем родственную душу, ведь оба не могли представить себя вне Родины. «Только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни», – говорит Платон Зыбкин в комедии «Правда – хорошо, а счастье лучше», герой, которому автор, несомненно, сочувствовал.

Здание Малого театра в Москве. 1890-е годы

Сцена из спектакля «Свои люди – сочтемся!». Малый театр. Постановка 1892 года

Театр «грубой жизни»

Островский любил актерскую братию – и воспел ее в пьесе «Лес», герои которой – комик и трагик Счастливцев и Несчастливцев – благородны и остроумны и, если помогают, «так уж последним трудовым грошом». Он и сам способен был играть на сцене – во всяком случае, читал свои пьесы по ролям с немалым успехом. Но пройти по театральным лабиринтам без конфликтов невозможно – один из корифеев Малого театра, Михаил Щепкин, постоянно спорил с драматургом. Он бранил его за полушубки, которыми тот «провонял сцену», за «неприличный» натурализм любовных адюльтеров. Старый актер считал, что театр должен оставаться выше «грубой жизни», что со сцены следует вещать, а не говорить. И сам он всегда обращался к зрителю во многом от своего имени, как актер-оратор. Островского это не устраивало: он требовал от артиста полного перевоплощения. Щепкин, не терпевший замечаний, играл в его пьесах, но без привычного успеха и даже с отвращением. Опорой драматурга стали актеры, искавшие «новой сценической правды». В первую очередь – Пров Садовский, который умел растворяться в своих героях, раскрывая замысел автора. На сцене Малого Садовский исполнил 29 ролей в пьесах Островского, в том числе Козьму Минина и добродушного промотавшегося купца Любима Торцова в комедии «Бедность не порок». Последнюю драматург посвятил актеру.

Островский никогда не смотрел своих пьес из зала. Во время премьер нервно бродил за кулисами, иногда ненадолго присаживаясь в режиссерскую ложу. А в ночь накануне совсем не спал и смолоду частенько жаловался на сердце. Казалось, он просто не пережил бы провала… 

Чтобы оставаться властителем дум, нельзя повторяться. И драматург отбрасывал привычные сюжеты. В 1856 году он отправился за вдохновением в странствие к истокам Волги. Перевернулся тарантас – и Островский с переломами надолго застрял в Калязине. Отрешившись от московской суеты, он написал пьесу о честном молодом человеке – «Доходное место». Выпускник Московского университета Василий Жадов служит и не берет взяток, женится без расчета, с высокопоставленными родственниками непочтителен… Все вокруг над его бескорыстием лишь смеются. Жизнь выворачивает ему руки, заставляет отступиться от идеалов. Жадова убеждают: «Благородная бедность хороша только на театре», в конце концов и жена переходит в стан его противников. Он уже готов сдаться, но все-таки отказывается от «доходного места», чтобы «сохранить за собой дорогое право глядеть всякому в глаза прямо, без стыда, без тайных угрызений». Цензура шесть лет не допускала пьесу к постановке в столицах: так бескомпромиссно Островский показал чиновничью круговую поруку, построенную на «подношениях». История повторилась в 1967 году. В Московском театре сатиры вышел яркий спектакль, Жадова играл Андрей Миронов. Но спектакль очень скоро закрыли. Слишком злободневно он звучал, слишком искренний разговор о честности и конформизме повел со зрителями Миронов…

А потом Островский написал пьесу совсем другого рода – мрачную и патетическую «Грозу». За нее он получил Уваровскую премию, с ней сотни актрис под рыдание публики давали свои бенефисы. На этот раз его талантом восхищались и революционные демократы во главе с Николаем Добролюбовым, увидевшим в главной героине «луч света в темном царстве».

В ноябре 1859 года погибла костромская мещанка Александра Клыкова. Она жила с нелюбимым мужем и деспотичной свекровью, полюбила почтового служащего… Итог – трагедия. Следствие не установило, то ли она сама утопилась в Волге, то ли ее сбросили в реку. Почти все совпадало с фабулой Островского! Даже тихий, бесхарактерный супруг. Даже фамилии. Клыкова – Кабанова, аналогию найти нетрудно. Пьеса появилась в печати в 1860 году – и многие считали, что драматург положил в основу сюжета «костромской детектив». Но он завершил «Грозу» в октябре 1859-го, до гибели Клыковой. Островский просто знал болевые точки своей эпохи.

Сцена из спектакля «Последняя жертва». В роли Флора Прибыткова – Олег Табаков. МХТ имени А.П. Чехова. Постановка 2003 года

«Дух времени таков»

В 1868 году вышла комедия «На всякого мудреца довольно простоты» – скептический отклик на Великие реформы, на то, как изменилась Россия. В этой едкой пьесе автора не интересуют положительные герои. Куда-то исчезли благородные юноши с горячими сердцами, мудрые добродушные воротилы, способные пожалеть, – все одержимы только заработками и карьерными успехами. Словом, «в сердцах людей заметил я остуду», как сказал герой другой пьесы мастера – «Снегурочки». «Дух времени таков», – пожимал плечами Островский, когда поклонники сетовали, что в его новых произведениях слишком много циников. Но, в отличие, например, от Михаила Салтыкова-Щедрина, у него сатира не была непроглядной. Человеческие черточки нет-нет да и блеснут в репликах и поступках персонажей. Генерал Крутицкий, конечно, фанфарон и ретроград, однако, когда он рассуждает «о вреде реформ вообще», драматург подмигивает нам: а ведь в чем-то старый демагог прав. Поспешные преобразования многое в России перевернули с ног на голову.

Есть в этой пьесе «предсказание» прихода жениха: «К кому бедокур, а к вам белокур». Но в Александринке Глумова играл темноволосый актер – и реплику изменили: «Кому много бед, а к вам брюнет». Автор такую редактуру не принял, но тут же предложил свой вариант: «Нашей стороной ходит вороной». Какое чувство русской речи, ее колорита, созвучий, иронических и сентиментальных интонаций! Именно поэтому у Островского не найти монолога, который было бы трудно «переварить» современному уху.

Театралы и сегодня знают эту пьесу почти наизусть – так часто ее ставят наши лучшие режиссеры. Вспоминается и вахтанговская постановка с Юрием Яковлевым в главной роли, и прощальная режиссерская работа Игоря Ильинского в Малом театре, и гротескная версия Георгия Товстоногова в ленинградском БДТ, и спектакль «Табакерки», где Глумова играл Сергей Безруков. Продолжать эту вереницу театральных впечатлений можно долго.

В 1879-м в «Отечественных записках» вышла «Бесприданница» – пьеса, которую Островский считал лучшей в своем репертуаре. Ее героев непросто разделить на положительных и отрицательных. Лариса – жертва общества, в котором все продается и покупается, но в то же время – дочь своего века, лишенная кротости прежних любимых героинь драматурга. Не случайно он надеялся, что в этой роли «должна свести с ума публику» молодая актриса Александринки Мария Савина, которой лучше всего удавались нервные натуры «с двойным дном». В Москве премьера «Бесприданницы» провалилась, газеты писали, что Островский «утомил публику», но успех Савиной на главной петербургской сцене несколько поправил дело. Критики отметили «сложность характеров» и мастерство, с которым драматург раскрыл «бесстыдное и холодное бессердечие» дельцов новейшего замеса, живущих по принципу: «У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет». Настоящий успех пришел к «Бесприданнице» уже после смерти Островского, когда Ларису сыграла Вера Комиссаржевская. Прежде актрисы показывали трагедию неразборчивой «сентиментальной мещанки», а Комиссаржевская открыла в своей героине художественный талант, тоску по настоящей любви. Оказалось, что каждого героя этой трагикомедии можно интерпретировать по-разному. Даже в «коварном соблазнителе» Паратове режиссеры и актеры стали находить обаяние. Недаром в эпоху кинематографа старая пьеса снискала немалый успех. 

«Как падает боец»

Островский многие годы жаловался на слабое здоровье, а на склоне лет страдал от грудной жабы и все больше времени проводил в скромном отцовском имении под Костромой – Щелыкове. Туда он отправился и в конце весны 1886 года. В дороге почувствовал себя скверно, прибыв в усадьбу, несколько дней почти не ел и не спал. Садился за письменный стол, пытался переводить «Антония и Клеопатру» Шекспира. 2 июня, в 11-м часу утра, за работой вскрикнул от боли, попросил воды и больше не произносил ни слова. «Ты пал, как падает боец, грядущий к бою», – написал поэт Семен Фруг в память об Островском. Высокопарно, но искренне.

«Драматурга земли русской» (этот титул никто не оспаривал!) похоронили рядом с отцом на погосте в селе Николо-Бережки неподалеку от Щелыкова. Крестьяне забросали гроб ландышами, которые так любил Островский. А в Москве, Петербурге, Саратове – во всех театральных городах России актеры прощались с Островским. Повсюду устраивались панихиды – с прочувствованными речами, со слезами. И играли его пьесы – снова и снова.

Островский по-прежнему на афишах. Его пьесы в последние десятилетия стали даже злободневнее, ведь он писал о могуществе финансов, о том, как сколачиваются состояния и вершатся миллионные дела. Векселя, банкротства, кредиты, золотые рудники, полученные в приданое, – в аскетические советские времена такие сюжеты воспринимались как нечто давно минувшее. А сегодня мы во многом живем «по Островскому», понимая, что такое «бешеные деньги» и «доходные места». 

Памятник Александру Островскому перед зданием Малого театра в Москве

«Только два сорта и есть: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни», – говорит один из героев пьесы Александра Островского