Пожар в Зимнем

Те, кто пережил пожар в своем доме, никогда этого не забудут. Не забудут неистовую силу стихии и свое горе от потери дома. 185 лет назад подобную трагедию испытали на себе император Николай I, его супруга Александра Федоровна, их дети и многочисленные насельники Зимнего дворца. Это был не просто пожар – горел дом царя, что стало всеобщим потрясением. Уже потом пришло осознание, что в огне, не утихавшем около 30 часов, погибли люди, что пламя уничтожило дорогие вещи и интерьеры, связанные со многими страницами национальной истории. Вся эта «память вещей и стен» была унесена разбушевавшейся огненной бурей.

«Дымный запах»

Дым во дворце почувствовали еще за два дня до катастрофы. Из душника (отверстие в стенке печи) отопительной системы в Фельдмаршальском зале, близ выхода в Министерский коридор, периодически «слышали дымный запах», причину которого приписывали неисправности дымохода. Этот запах стал отчетливо ощущаться днем 17 декабря 1837 года, затем исчез и вновь появился вечером, в начале восьмого. Струйки дыма, показавшиеся вскоре из душника в зале и из печи в соседней Флигель-адъютантской комнате, встревожили дежурный персонал.

Прибывший наряд пожарной роты обследовал душник, чердак над ним и дымовую трубу на крыше, обильно залив все водой из брандспойтов. Кроме того, несколько огнеборцев спустились в подвал, где, казалось, и обнаружилась причина возникновения дыма. Душник в Фельдмаршальском зале, как и печь во Флигель-адъютантской комнате, по предположению пожарных офицеров, сообщался со стояком, в котором сходилось несколько дымоходов, в том числе главный – от очага аптекарской лаборатории.

Дворцовая аптека размещалась на первом этаже под Министерским коридором, а лаборатория находилась еще ниже, в подвале под Флигель-адъютантской лестницей. Над аптекарским очагом, где готовились лекарства, в кладке трубы когда-то было проделано отверстие, через которое по окончании топки естественным образом вытягивало из помещения все тепло. Поэтому постоянно ночевавшие в аптекарской лаборатории «мужики-дровоносцы» плотно затыкали его рогожей. Ее, тлеющую и дымящуюся, извлекли и залили водой. Но не прошло и нескольких минут, как дым вновь повалил в Фельдмаршальский зал. Когда пожарные начали вскрывать паркет близ душника, то при первом же ударе ломом на них рухнула ближайшая к Министерскому коридору фальшивая зеркальная дверь, а вслед за тем вспыхнуло и разлилось на всю высоту открывшегося проема яркое пламя. Тотчас же оно переметнулось вверх, на хоры, а потом охватило и Петровский зал.

Все попытки сбить огонь водой из пожарных рукавов оказались тщетными. К тому времени в Зимний дворец уже прибыл Николай I, который на момент начала бедствия находился в театре. Естественно, от него ждали незамедлительных «окончательных решений». И он стал отдавать приказы. Во-первых, сразу же перевезли в Аничков дворец детей императора. Во-вторых, позаботились о государственных регалиях и коронных бриллиантах, хранившихся в Бриллиантовой комнате. В-третьих, началась срочная эвакуация всего, что можно было вынести из помещений. В-четвертых, вывели всех живших или оказавшихся на дежурстве в Зимнем дворце. Наконец, в-пятых, по тревоге подняли солдат гвардейских полков, расположив их плотной цепью, чтобы отсекать собиравшуюся толпу от горящего здания.

Пепелище вместо дворца

С огнем сначала боролись две роты дворцовой пожарной части. Но они при всем старании не смогли бы справиться с возгоранием такого масштаба, а когда выяснилось, что деревянные чердаки Зимнего не оборудованы брандмауэрами, трагический исход бедствия стал ясен и императору.

Для того чтобы предотвратить распространение пламени, солдаты спешно начали носить кирпичи со двора по Церковной лестнице и возводить глухие стены в Концертном зале и на чердаке над ним, пытаясь отсечь кладкой северо-западный ризалит, где находились императорские покои, от полыхавшей части дворца. Однако работа продвигалась медленно, и вскоре стало понятно, что отгородить царскую половину не удастся.

Оставалось спасать наиболее ценное имущество, но поначалу этим занимались только дворцовые гренадеры, отвечавшие за его сохранность. В результате было потеряно много времени. Пока гренадеры выносили вещи, дежурные батальоны гвардейских полков больше часа стояли на Дворцовой площади в полном бездействии. И лишь когда стало понятно, с какой чудовищной скоростью распространяется пожар, всех солдат бросили на эвакуацию имущества. У подножия Александровской колонны и на Разводной площадке у Адмиралтейского проезда образовались горы из мебели и вещей.

В числе спасенных реликвий были все гвардейские знамена и портреты фельдмаршалов Михаила Кутузова, Михаила Барклая де Толли и других полководцев, прославившихся в войне с Наполеоном, украшавшие Фельдмаршальский зал и Галерею 1812 года. Из дворцовой церкви удалось вынести богатую утварь, великолепную ризницу, образа с дорогими окладами, большую серебряную люстру. Но прежде всего вынесли хранившиеся там святые мощи.

К шести часам утра 18 декабря пламя охватило все здание, огненное зарево было видно за 50–60 верст от столицы. К этому времени стало ясно, что Зимний погиб, и потому все силы бросили на спасение Малого Эрмитажа, который тогда соединялся с императорской резиденцией единственным переходом. Этот переход разобрали, а обнажившиеся дверные проемы заложили кирпичом. Также заложили и все обращенные к Зимнему окна дворцовой конюшни и Манежа.

Спешно возведенные стены непрестанно поливали из брандспойтов. Спасала Нева – в воде недостатка не было. Добровольцы и гвардейские солдаты бесперебойно качали ручные помпы, бочки одну за другой подвозили к пылающему зданию. Малый Эрмитаж удалось отстоять буквально чудом, но Зимний дворец полностью выгорел. Пожарные еще два дня проливали дымящиеся развалины.

Основная доля ответственности возлагалась на архитектора Огюста Монферрана. Но все понимали, что его трогать нельзя, поскольку это заденет Николая I

Глазами интенданта

Воспоминаний о пожаре сохранилось множество – от величественных и поэтических впечатлений Василия Жуковского, в то время воспитателя наследника престола, будущего императора Александра II, который в числе многих срочно эвакуировался из Зимнего дворца, до воспоминаний тех, кто метался по горящим залам. Двойную ценность представляют отчеты «для служебного пользования», написанные непосредственно после стихии. По этим рапортам можно составить представление об ужасе и панике, охвативших обитателей дворца, о стремлении направить усилия сотен людей в некое осмысленное русло и вместе с тем о каком-то мистическом неверии, что Зимний может погибнуть. Погибнуть со всеми своими бесчисленными богатствами.

Приведем с небольшими сокращениями рапорт советника Гофинтендантской конторы Синицына, написанный 10 января 1838 года. На момент начала пожара его в Зимнем не было. Получив известие о возгорании, Синицын примчался во дворец. Чиновник сразу бросился на третий этаж, туда, где находились кладовые, за которые он отвечал. Там он увидел, что из «его» кладовых уже начали выносить художественную бронзу в Малый Эрмитаж. «К прочим же кладовым за неимением людей не приступили, – писал Синицын. – Приказав… из Товарной бархаты и новые материи выкидывать в окно на Большой двор и вышед оттуда, встретил на лестнице нескольких мастеровых, вбежал с ними опять в кладовую, указав работу, велел Гронскому стараться спасать также кладовую с бельем и с коврами теми же средствами, ибо по лестнице невозможно было, от тесноты идущих солдат с кирпичом, что-либо выносить. По приходе в средний этаж нашел двери оканчивавшими закладкою. Между тем в Портретной зале распространилось пламя, а в Белой галерее упал потолок – при общем крике спасать все вещи. Из церкви большая часть уже выносилась, из Тронной покойной государыни императрицы Марии Федоровны выносили серебро и сдирали со стен бархат. Встретя в Овальной зале камер-фурьера Петрова и Грима, сказал, чтобы вещи приказывали носить не в дальние комнаты, а к монументу Александра I, а с сим словом побежал на площадь, испросил поставить караул вокруг монумента, оттуда, вошед на Большой двор, нашел у выкидываемых из окошка материй г. Гронского и помощника Семенова. Взяв военнорабочих, назначил место для складки материй канцелярию командира 3-й роты, как находящуюся под сводами, здесь узнал, что кладовую с бельем спасти не могли, ибо в коридоре загорелся потолок, а кладовую с коврами захватило дымом. Обратясь опять в комнаты покойной императрицы Марии Федоровны и усилив число солдат для выноски вещей, распоряжался снятием с места бронз, ваз, люстр и отсылал оные, как равно и мебель, до последней возможности оставаясь в тех комнатах.

После, пришед на половину государыни императрицы Александры Федоровны, где до того выносили вещи по распоряжению разных особ, нашел еще некоторые тяжелые, которые с помощью найденных тут мастеровых были сняты и отправлены. В то же время объявили мне, что на Салтыковской лестнице солдаты столпились с вещами и останавливаются с выноскою. Я, оставя мастеровых одному из господ флигель-адъютантов, старавшемуся снять в приемной комнате малахитовую вазу, побежал к лестнице Салтыковой, отделив оттуда с вещами людей, указал им ход через парадную лестницу покойной императрицы Марии Федоровны. Но, пришед туда, встретил, что и сию лестницу загромоздили разными тяжестями. Велев собравшимся людям разобрать и открыв ход, пошел по Темному коридору, что к Адмиралтейству, – здесь увидел в комнате, что перед Гардеробной покойной императрицы сложены из Тронной серебряные канделябры, кронштейны, большие шандалы, столы, со стен бархат и прочие вещи, при которых находился дворцовой роты унтер-офицер Поздняков и гренадеры. Ту ж минуту обратясь за людьми, пришед для поднятия вещей; унтер-офицер начально не соглашался, но, убедясь представляемою от меня близкою опасностию и что все сии вещи могут погибнуть, он решился с гренадером отправить, которые и перенесены под наблюдением моим к монументу. Затем, поутру в восемь часов другого дня, камер-фурьер Петров объявил, что государь император приказал вещи от монумента переносить в комнаты Главного штаба; но как в отведенных комнатах можно было поместить токмо бронзы, картины, книги и материи». Синицын перенаправил поток вещей в Экзерциргауз, о чем «в третьем часу словесно донес министру императорского двора».

Портрет Николая I. Худ. В.А. Голике. 1843 год

Портрет архитектора Огюста Монферрана. Худ. Е.А. Плюшар. 1834 год

Вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейства. Развод караула. Худ. В.С. Садовников. 1830-е годы

В поисках «окончательных выводов»

По распоряжению Николая I 18 декабря 1837 года создали Следственную комиссию под председательством главы Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и начальника Отдельного корпуса жандармов Александра Бенкендорфа. Комиссия немедленно установила режимный допуск на пепелище, обеспечив воинский караул и введя особые пропускные билеты для входа в охраняемый периметр и выхода из него.

За семь дней было опрошено четыре десятка свидетелей. Место предполагаемого возгорания члены комиссии лично осмотрели 22–23 декабря. По итогам расследования 29 декабря Николаю I представили доклад, в котором, как это ни странно, не было «окончательных выводов»: «По осмотру оказалось, что труба, идущая из лаборатории, толщиной в 1,5 кирпича, по наружности совершенно исправна, не имеет ни трещин, ни пробоин, кроме тех, кои несколько входят в нее, не касаясь, впрочем, канала трубы». Особенно пристрастно допрашивали четырех дворцовых трубочистов и главного печника. Судя по их показаниям, все дымоходы и душники находились в полной исправности. В заключительной части доклада подчеркивалось, что «злоумышлений в пожаре никаких не предусматривается».

Параллельно с докладом Следственной комиссии в тот же день (29 декабря) на имя министра императорского двора поступил доклад от начальника Гофинтендантской конторы. В этом документе отмечалось, что при постоянных перестройках залов Зимнего дворца возникали воздушные мешки между капитальными и деревянными стенами. Эти деревянные стены, отделанные под мрамор, начали тлеть задолго до пожара, поскольку в морозный декабрь 1837 года печи топили в усиленном режиме. После того как пожарные вскрыли одну такую перегретую и сухую, как порох, фальшивую зеркальную панель, и произошло мгновенное возгорание. По невысказанному, но отчетливо просматривавшемуся мнению чиновников Гофмаршальской части, основная доля ответственности за страшную трагедию возлагалась на архитектора Огюста Монферрана, который и возводил эти деревянные конструкции, не всегда согласуясь с мерами пожарной безопасности. Если следовать их логике дальше, то некая часть ответственности лежала и на императоре, с санкции которого проходили все перестройки в Зимнем дворце. Однако все понимали, что Монферрана трогать нельзя, поскольку это непосредственным образом заденет Николая I. Видимо, именно этим объясняется столь обтекаемое заключение комиссии Бенкендорфа. Действительно, и Монферрана во многом винить не стоило. От архитектора император требовал моментального изменения облика огромных залов, при этом без применения каких-либо капитальных материалов, и на все перестройки отводилось лишь несколько летних месяцев. Поэтому деревянные перегородки и фальшивые стены имелись в Зимнем дворце во множестве.

В конце концов, как водится, нашли стрелочников. В начале 1838 года вице-президента Гофинтендантской конторы Александра Щербинина и командира пожарной 2-й роты капитана Щепотьева отправили в отставку. Дело о пожаре фактически предали забвению, но и Монферрана к строительным работам во дворце больше не привлекали.

Герои и жертвы 

Подобный пожар не мог обойтись без жертв. Как это ни странно, их оказалось мало. Мало с учетом того, что солдаты и штатная прислуга Зимнего буквально до последнего, рискуя своей жизнью, выхватывали из огня «царские богатства». По преданию, император сам разбил зеркало, которое два солдата пытались спасти из уже горящего зала. В таком огромном здании, с деревянными перекрытиями, просушенными чердачными балками, огонь распространялся непредсказуемо, при этом в залах дворца и особенно на загроможденных выносимой мебелью и другими вещами лестницах было просто не протолкнуться.

Судя по официальному рапорту «для служебного пользования» от 20 декабря, во время печального происшествия погибли пять человек: рядовые пожарной 2-й роты Вавило Богданов (21 год), Николай Фадеев (23 года), Иван Клочков (37 лет), Кондратий Кононов (25 лет) и подмастерье дворцовой трубной команды Ларион Степанов (29 лет). В конце декабря, после того как все пепелище тщательно осмотрели и император убедился, что больше жертв нет, он распорядился провести «молебствие о сохранении части Зимнего дворца» и «панихиды о погибших».

Конечно, в госпитали отправили «помятых» и «задохшихся». Так, в ночь на 18 декабря там оказались уже упомянутый командир пожарной 2-й роты капитан Щепотьев (выписался 22 декабря) и подпоручик той же роты Доводкин, которые «были ушиблены обгоревшим потолком и потому задохлись». Складывается впечатление, что 2-я рота стояла буквально до последнего, ведь даже их командиров отправили «в беспамятстве» в госпиталь. Были пострадавшие и «по мелочам». Одного из «комнатных учеников» госпитализировали, поскольку он «по случаю большого стечения людей на лестнице был смят и получил на теле знаки, но внутренность не повреждена».

Подчеркнем, что в связанных с расследованием причин пожара документах, которые носили закрытый характер и направлялись императору для ознакомления, упоминается только о пяти погибших. Соответствующие структуры выясняли их семейное положение и искали родственников довольно долго, но к этим пяти не прибавилось ни одного человека даже после окончания разбора пожарища. Думается, что в этом случае официальным данным можно доверять, поскольку вряд ли чиновникам пришло бы в голову вводить императора в заблуждение. Крутой нрав Николая Павловича все хорошо знали.

Пожар показал множество примеров самоотверженности. Двух человек государь наградил лично. Он сам видел этих людей в деле. Рядовой 10-го флотского экипажа Нестор Троянов и столяр Абрам Дорофеев на глазах у Николая I сняли с уже загоревшегося иконостаса образ Христа Спасителя. И хотя государь запретил им даже приближаться туда, они без всяких инструментов, с одной небольшой лестницей, сумели спасти икону. Лестница едва доставала до половины иконостаса, но это их не остановило. Цепляясь за выступы, герои добрались до своей цели. Троянов снял образ и передал его Дорофееву. Потом они оба, обожженные, благополучно спустились со своей драгоценной ношей и отнесли ее в безопасное место. 9 января 1838 года император приказал выплатить им по 300 рублей каждому.

Медаль «За возобновление Зимнего дворца». 1838 год

Золотая (Яшмовая) гостиная в Зимнем дворце. Худ. Г.Г. Чернецов. 1833 год 

Спасенные ценности 

Здание еще полыхало, а на дворцовых хозяйственников обрушился вал неотложных дел. Во-первых, следовало срочно расселить погорельцев, квартировавших в Зимнем. Например, камер-фрау Авдотья Пильникова, отвечавшая за хранение коронных бриллиантов, несколько дней прожила у сестры, а потом ей предложили переехать в одну из комнат Таврического дворца. Во-вторых, нужно было произвести учет дворцового имущества – как сгоревшего, так и уцелевшего. В-третьих, требовалось организовать опознание частных вещей. Для всего этого распоряжением императора уже 18 декабря создали комиссию, которую возглавил обер-шталмейстер Николай Долгоруков. Всем проживавшим в Зимнем дворце выплатили компенсацию за утраченное имущество, объем которой определялся по заявленному погорельцем перечню.

Эвакуированные вещи складывались в Адмиралтействе, Главном штабе и Экзерциргаузе. Чиновники без устали сортировали их, сверяясь со шнуровыми книгами, в которых имущество было переписано подробнейшим образом.

В первую очередь разбирались драгоценные вещи, причем императора более всего волновали предметы мемориального характера. 24 декабря в комиссию пришел высочайший запрос о том, «спасены ли вещи серебряные, бывшие в мыльной покойной государыни императрицы Екатерины II». Через несколько дней последовал ответ, что «серебряные вещи, которые были вынесены из оной мыльни в казенную Сервизную, все спасены» и «находятся в Адмиралтейских кладовых».

В конце декабря все спасенные золотые и серебряные вещи перевезли из кладовых Адмиралтейства в один из казематов Петропавловской крепости. Именно там чиновники Гофмаршальской части завершили их инвентаризацию. Результаты поразили членов комиссии, которые были очевидцами как самого пожара, так и эвакуации ценностей. В частности, в рапорте Долгоруков подчеркивал: он «не мог верить, что могла последовать столь малая потеря вещей, но проверкою тех сервизов на месте, где каждая вещь обнаружила свое предназначение, удостоверился состоянием их налицо кроме убыли маловажных».

Впрочем, в ходе работы комиссии выявили и случаи мародерства. При этом дворцовые служители возлагали ответственность на солдат гвардии, а гвардейские командиры, в свою очередь, на дворцовых служителей. Однако удивляет совершенная незначительность «криминальных эпизодов» с учетом того, что императорская резиденция была буквально набита ценными вещами. Например, 18 декабря был «слегка пограблен» винный погреб, вход в который находился на Церковном дворике Зимнего дворца. Чиновники докладывали, что «солдатами разломаны замки и задвижки и похищены оттуда… разные вина, которые ими тут же выпиты и разбиты». Дворцовые же служители «по значительному числу не могли заметить, из каких именно полков были солдаты». Через несколько дней подсчитали, что из царского погреба пропало 215 бутылок разных сортов вина.

Следствие по этим «делам» не вели, все ограничилось служебной перепиской, поскольку на фоне огромного количества утрат такие «эпизоды», безусловно, были пустяками. Как выяснилось, сгорело имущество, хранившееся в Ливрейной кладовой. Но многие склады, находившиеся в подвалах Зимнего, уцелели. Более того, во время пожара там с несомненным риском для жизни оставались люди из числа придворной прислуги, которые отбрасывали горящие головни от «своих» подвалов, спасая доверенное им имущество.

В результате полностью уцелело содержимое Сервизной кладовой, а также все запасы в Питейном погребе. Не затронул огонь и Кладовую посудной должности. Как это ни парадоксально, уцелели даже дрова в подвале. После проведенной инвентаризации спасенного и утраченного имущества высочайшим повелением от 5 апреля 1838 года комиссия была закрыта. Начались работы по восстановлению дворца.