Монументальная армада

Сто лет назад, в апреле 1918 года, появился план ленинской «монументальной пропаганды», который на многие годы определил стратегию и тактику установки памятников в Москве и других крупных городах страны

Председатель Совета народных комиссаров Владимир Ленин, наркомы Анатолий Луначарский и Иосиф Сталин 12 апреля 1918 года подписали декрет «О памятниках Республики», который гласил: «Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц». Сносить неугодные монументы легче, чем создавать новые. В Москве первыми жертвами советской власти стали помпезный кремлевский Александр II, устрашающе громоздкий Александр III, восседавший возле храма Христа Спасителя, и конный генерал Михаил Скобелев, галопировавший на месте нынешнего памятника Юрию Долгорукому.

По заветам Кампанеллы

Это была не столько техническая, сколько идеологическая задача: снести старые монументы и определить, кто из выдающихся революционеров, политиков, писателей достоин памятника в стране «освобожденного труда».

Смелую идею «монументальной пропаганды» Ленин предложил в беседе с наркомом просвещения Луначарским. Они вспомнили «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы. Итальянский мыслитель предлагал украшать стены домов поучительными фресками, которые пробуждали бы в людях любовь к наукам и гражданственные чувства. Ленин фантазировал: «Еще важнее надписей я считаю памятники: бюсты или целые фигуры, может быть, барельефы, группы. <…> Особенное внимание надо обратить и на открытие таких памятников. Пусть каждое такое открытие будет актом пропаганды и маленьким праздником…» Не беда, что монументы пока могли оказаться временными, главное, каждый из них – это повод для митинга. И своеобразный ликбез, школа для воспитания «нового человека» с социалистической системой ценностей.

Владимир Ленин выступает на открытии памятника Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу на площади Революции в Москве. 7 ноября 1918 года

Луначарский загорелся. Решение об установке памятников было принято. Оставалось определить репертуар, отобрать достойнейших кандидатов на увековечивание. Сверив часы с коллективным разумом Совнаркома, вскоре Народный комиссариат просвещения предложил 66 кандидатур.

Выбор был достаточно логичный. Подчеркивалась историческая предопределенность социализма – аж со времен Спартака и Брута. Чувствовался и акцент на «русских народных корнях» революции: в этом списке были представлены не только бунтари, но и выдающиеся деятели искусства крестьянского происхождения.

Перечень вызвал бурные дебаты. В итоге к числу «избранников» добавили немецкого поэта Генриха Гейне и двоих русских революционеров, связанных с событиями 1905 года, – Николая Баумана и Алексея Ухтомского. Теперь страна ожидала сразу 69 новых монументов!

Не хватало гранита, мрамора, бронзы, меди… Зато почти все лучшие скульпторы России выразили готовность работать на советскую власть. Первым за дело взялся маститый автор проекта знаменитого крымского замка «Ласточкино гнездо» Леонид Шервуд, создавший и для Петрограда, и для Москвы гипсовые бюсты Александра Радищева. С еще более яростным энтузиазмом отнеслись к заданию партии авангардисты, впервые получившие шанс на широкую демонстрацию своих экспериментов. Творить приходилось в условиях разрухи и спешки, иногда гипс реквизировали из больничных запасов…

Якобинские страдания

Молодая ученица Шервуда Беатриса Сандомирская взялась изваять статую Робеспьера. Она увлекалась новыми течениями в искусстве, но вынуждена была работать второпях и за неимением концептуальной идеи набросала вполне реалистическую фигуру Неподкупного – не без портретного сходства. Открывали первый в мире памятник вождю Французской революции Максимилиану Робеспьеру 3 ноября 1918 года. Место выбрали эффектное – в Александровском саду, на пригорке, неподалеку от нынешней Могилы Неизвестного Солдата.

«Правда» рапортовала: «Пьедестал памятника увит гирляндами живых цветов. Памятник окружен стягами и знаменами. Музыка играет "Марсельезу". Спадает покрывало. К подножию кладут венки хризантем». На открытии присутствовала делегация французских социалистов. Монумент им понравился.

Открытие памятника Робеспьеру в Александровском саду. 3 ноября 1918 года

Но простоял он совсем недолго. Утром 7 ноября возле постамента были обнаружены лишь обломки. По официальной версии, представленной той же «Правдой» 9 ноября, все произошло так: «Открытый неделю тому назад в Александровском саду памятник Робеспьеру в ночь с 6 на 7 ноября был уничтожен чьей-то преступной рукой. Памятник был, видимо, взорван». Есть и другое объяснение: некачественный бетон, из которого была сделана фигура, пропитался водой, а в ночь на 7-е ударили заморозки – и адью, месье Робеспьер.

Впрочем, не прошло и суток, как на смену якобинцу пришел другой проверенный товарищ. В Александровском саду появился памятник знаменитому русскому террористу Ивану Каляеву. Скульптор Борис Лавров представил его в аллегорическом виде: молодой человек сражается со стихией, прорывается сквозь морскую волну. У многих этот памятник вызывал недоумение. В опубликованном дневнике московского театрала Никиты Окунева есть запись: «Видел и вновь открытый памятник социалисту Каляеву. На одной стороне пьедестала написано: "Уничтожил велик. кн. Сергея Романова". На других сторонах ничего нет. Значит, нет и других заслуг, кроме "уничтожения"(?!)».

Памятник Ивану Каляеву в Александровском саду. 1918 год

А на площади Революции, неподалеку от бывшего здания Городской думы, 2 февраля 1919 года был установлен памятник одному из отцов-основателей Первой французской республики Жоржу Жаку Дантону. Воплотил эту тему известный скульптор Николай Андреев, автор классических московских памятников Николаю Гоголю и Александру Островскому. К революционной теме он подошел с подобающей смелостью. Открывал памятник большевик Павел Мостовенко, участник штурма Московского Кремля в 1917 году. Он призвал собравшихся «крепко держать винтовки, чтобы по первому зову ВЦИК выступить на защиту революции».

Открытие памятника Дантону на площади Революции в Москве. 2 февраля 1919 года

Но вот отдернули покрывало – и… на постаменте показалась массивная квадратная голова щекастого детины со львиной гривой. Не бюст, а просто голова. Немногие оценили смелую лепку лица, гневно сдвинутые брови, которые должны были передать «темперамент Французской революции». Публика оказалась неготовой к таким приемам. Народная молва без снисхождения окрестила андреевское творение «памятником говорящей голове» из «Руслана и Людмилы». Вскоре Моссовет принял решение убрать Дантона с глаз долой. Но зима уничтожила Дантонову голову раньше чиновников: гипс – материал хлипкий.

Памятник Михаилу Бакунину на Чистых прудах. 1918 год

Не приняли москвичи и высокий, восьмиметровый памятник революционеру Михаилу Бакунину, установленный на Чистых прудах в конце 1918 года, – фантазию скульптора Бориса Королёва. Луначарский вспоминал об этом казусе: «В течение долгого времени люди и лошади, ходившие и ездившие по Мясницкой, пугливо косились на какую-то взбесившуюся фигуру, закрытую из предосторожности досками. Это был Бакунин в трактовке уважаемого художника». Кубофутуристический анархист простоял несколько недель. «Вечерняя Москва» писала по горячим следам: «Посыпались протесты, и автор письма в "Вечерние известия" требовал от имени обывателей: "Уберите чучело!" А вскоре памятник развалился сам собой, и останки его выбросили вместе с мусором». Впрочем, в истории искусства королёвский Бакунин остался. Его макет и ныне можно встретить на выставках. Как это часто бывает, экспериментальные памятники вдохновляли художников более позднего времени.

Икона святой Революции

Самым щедрым на новые монументы оказался ноябрь 1918-го, первая годовщина Октября. Сергей Конёнков по призыву Луначарского взялся за работу с жаром. Его скульптуры напоминают лесные видения, в них всегда есть налет мистики и таинственная пластика, повторить которую не мог никто из эпигонов великого мастера. А он не умел творить по шаблону. Конечно, Конёнков в первую очередь музейный и выставочный скульптор: его работы не вписываются в городской контекст. И все-таки именно он стал автором первого советского памятника на Красной площади. Это барельеф «Павшим в борьбе за мир и братство народов», открытый на стене Сенатской башни Кремля 7 ноября 1918 года. На 49 кусках подкрашенного цемента Конёнков создал причудливую композицию.

Мемориальная доска «Павшим в борьбе за мир и братство народов». Скульптор С.Т. Конёнков

Ленину мемориальная доска не приглянулась. Он ждал чего-то более реалистического, а скульптор не мог обойтись без религиозной символики. Сохранились воспоминания о церемонии открытия доски. Некая московская старушка допытывалась: «Какой святой икону ставят?» «Революции», – ответил Конёнков. «Такую святую я слышу в первый раз». – «Ну что ж, запомни!»

А вождь уже спешил на соседнюю площадь Революции – открывать памятник Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу. Этот опус Сергея Мезенцева должен был стать гвоздем праздничной программы. Митинг действительно удался, но памятник мало кому понравился. У Мезенцева не сложилась дуэтная композиция: фигуры, возможно, сгодились бы для оперной декорации, но на площади выглядели удручающе. Авторы «Манифеста Коммунистической партии» как будто вылезали из ванны. Сам Луначарский посмеивался над памятником «бородатым купальщикам». Всем было ясно, что это лишь временная декорация.

Скандинавский гранит

Кто был в самом деле готов к масштабному заказу – так это скульптор, которого называли «русским Роденом». Истинный профессионал. Самый энергичный и деятельный ваятель того времени. Его армянскую фамилию по-русски пишут по-разному: и Меркуров, и Меркулов. Пока другие сидели на морковном чае и копеечном бетоне – он предлагал Наркомпросу первоклассные изделия из наилучшего скандинавского гранита.

Памятник Клименту Тимирязеву. Скульптор С.Д. Меркуров

У Сергея Меркурова в мастерской уже давненько стояли скульптуры двоих писателей из заветного списка – Федора Достоевского и Льва Толстого. Позировал ему, в частности, сам Александр Вертинский, сосредоточенно вошедший в образ автора «Преступления и наказания». Скульптор вспоминал: «Отличный был натурщик. Усвоил мой замысел, принял правильную позу. А как держал свои изумительные пластичные руки!» Глубже всех прочувствовал замысел Меркурова поэт Сергей Городецкий: «Все линии статуи Достоевского бегут изнутри. Впечатление искания, вечного беспокойства, мучительной тревоги дают эти линии. Нервные руки, соединенные на груди. Голова тянется куда-то в сторону, словно великий прозорливец вглядывается в последние бездны человеческого духа». Памятник установили в 1918 году на Цветном бульваре, неподалеку от мастерской Меркурова. В наше время он стоит во дворе бывшей Мариинской больницы – на улице, которая теперь носит имя писателя. Это самый «достоевский» уголок Москвы: Федор Михайлович родился именно здесь, в больничном флигеле.

Памятник Федору Достоевскому. Скульптор С.Д. Меркуров

Обрел свое место в столице и меркуровский памятник Клименту Тимирязеву. Правда, он не значился в списке 1918 года. Выдающийся ученый, поддержавший большевиков, умер в апреле 1920-го. Через год Моссовет принял решение увековечить его в граните. Меркуров снова впрягся в работу – и к трехлетней годовщине со дня смерти ученого на Тверском бульваре открыли памятник «борцу и мыслителю». И не временный, а самый настоящий – он стоит там до сих пор.

В мантии доктора Кембриджского университета, Тимирязев предстает несгибаемым подвижником науки. В его худощавой фигуре есть и смирение, и непреклонность. Гранита хватило и на стилизованные микроскопы, которые расположены у постамента, подобно львам. На пьедестале высечена определенная Тимирязевым «кривая физиологии растений». Ансамбль получился цельный, в стиле революционной аскезы.

Вольница и Свобода

1 мая 1919 года на Красной площади снова состоялся многотысячный митинг. Открывали очередной конёнковский замысловатый памятник – «Степан Разин с ватагой». Выступали вожди большевиков, донские, терские и оренбургские казаки. Появился потом и глава Совнаркома.

Скульптор Сергей Конёнков у созданного им памятника «Степан Разин с ватагой». Весна 1919 года

Конёнков рассказывал: «И Степан Тимофеевич, и его ближайшие сподвижники были вырублены из сосновых кряжей, а княжна отлита из цемента. <…> Разин со своим окружением настолько увлек меня, что я шаг за шагом уходил от монументальности к психологической многоплановости». Целый год он работал над этой резной группой, напоминавшей народную игрушку. А простоял памятник на площади всего 25 дней. Начались дожди, и деревянные фигуры размокли… Зато улица Варварка, впадающая в Красную площадь, долго носила имя буйного Стеньки. Герой одного из фельетонов Аркадия Аверченко в ужасе вопрошает: «Правда ли, что разбойнику Разину поставили на главной площади памятник?» Но не в разбоях дело. Конёнков хотел воспеть саму идею русской вольницы. В ней он видел одну из основ революции. Другая ее основа – стремление к конституционной свободе.

Монумент Советской Конституции простоял на Советской площади (ныне Тверская) до 1941 года

7 ноября 1918 года вместо бесшабашного Скобелева на площади, которая получила название Советской, открыли монумент Советской Конституции. Это была изящная 26-метровая кирпичная стела, оштукатуренная «под мрамор». На фанерных щитах красовались цитаты из первой Конституции РСФСР. Через год к стеле примостилась статуя Свободы, которую в изысканной манере изваял скульптор Андреев, а истлевшие щиты поменяли на чугунные. Композиция получилась гармоничная, ее даже изобразили на гербе Москвы. Стела прижилась. Больше 20 лет она стояла напротив Моссовета. Потом потребовалась реставрация, но монумент сровняли с землей. Москвичи успели полюбить этот обелиск, и многие вспоминали Свободу ностальгически.

Вечное и временное

Век гипсовой статуи краток, особенно в нашем климате. Строй первых советских памятников быстро поредел. Бойцы испытали мгновение славы – и канули в Лету. Они сыграли свою роль в борьбе за умы, показав, что советская власть пришла всерьез и надолго, что у нее есть свои герои, свои святые, а также идейные предшественники.

И все-таки небольшой отряд тех первых ленинских памятников сохранился. Прежде всего это Герцен и Огарёв, которые давно слились с пейзажем университетского сквера на Моховой. Это еще одна удачная работа Николая Андреева. Фигуры мыслителей вырастают из бетонных глыб. Их легко различить по одежде: задумчивый Герцен накинул плащ на плечи, а мечтательный Огарёв перекинул его через руку. Московский университет – их альма-матер, значит, соблюден принцип «гения места». В 1922-м вряд ли кто-то предполагал, что бетонные скульптуры сохранятся в московском дворике надолго. Но они выстояли.

Памятники Николаю Огарёву (слева) и Александру Герцену во дворе здания Московского университета на Моховой улице. Скульптор Н.А. Андреев

Устояли и немногие памятники той поры, созданные из благородного материала. Кроме нескольких работ Меркурова это монумент одному из первых советских дипломатов Вацлаву Воровскому. Последний по праву считается самым курьезным московским памятником. Скульптор Михаил Кац, приятельствовавший с Воровским, изобразил его в эксцентричной растопыренной позе. То ли в запале спора, то ли в смертельной конвульсии – в момент, когда полпреда РСФСР и УССР в Италии сразила белогвардейская пуля. И портретное сходство, и характер у бронзовой скульптуры имеются. Камень для пьедестала прислали итальянские рабочие. Это памятник трагедиям и надеждам первых лет советской власти, и в его странных пропорциях таится дух времени. Открывали монумент Воровскому уже после смерти Ленина, 11 мая 1924 года. С ним и завершилась история ленинской «монументальной пропаганды». Сегодня многие ее образцы хранятся в лучшем случае в музеях, а в худшем – только в наших пересудах. Но ни из истории пропаганды, ни из летописи монументального искусства эту главу уже не вычеркнуть.

Памятник Вацлаву Воровскому. Скульптор М.И. Кац

Кто оказался достоин памятника в 1918 году?

В императорской России библейскую заповедь «Не сотвори себе кумира» трактовали строго, потому и скульптурных памятников в стране было сравнительно немного. К 1910 году – всего около 650 монументов, включая скромные бюсты. И это вместе с Варшавой и Гельсингфорсом (ныне Хельсинки). Большевики, пришедшие к власти, исходили из иных принципов: памятники – один из важнейших способов пропаганды новых революционных ценностей. А значит, нужно «больше монументов – хороших и разных». Составленный Наркомпросом список достойных памятника состоял из 66 персоналий и делился на шесть неравных групп.

I. Революционеры и общественные деятели

1. Спартак. 2. Тиберий Гракх. 3. Брут. 4. Гракх Бабёф. 5. Карл Маркс. 6. Фридрих Энгельс. 7. Август Бебель. 8. Фердинанд Лассаль. 9. Жан Жорес. 10. Поль Лафарг. 11. Эдуард Вальян. 12. Жан-Поль Марат. 13. Максимилиан Робеспьер. 14. Жорж Жак Дантон. 15. Джузеппе Гарибальди. 16. Степан Разин. 17. Павел Пестель. 18. Кондратий Рылеев. 19. Александр Герцен. 20. Михаил Бакунин. 21. Петр Лавров. 22. Степан Халтурин. 23. Георгий Плеханов. 24. Иван Каляев. 25. В. Володарский. 26. Шарль Фурье. 27. Анри Сен-Симон. 28. Роберт Оуэн. 29. Андрей Желябов. 30. Софья Перовская. 31. Николай Кибальчич.

II. Писатели и поэты

1. Лев Толстой. 2. Федор Достоевский. 3. Михаил Лермонтов. 4. Александр Пушкин. 5. Николай Гоголь. 6. Александр Радищев. 7. Виссарион Белинский. 8. Николай Огарёв. 9. Николай Чернышевский. 10. Николай Михайловский. 11. Николай Добролюбов. 12. Дмитрий Писарев. 13. Глеб Успенский. 14. Михаил Салтыков-Щедрин. 15. Николай Некрасов. 16. Тарас Шевченко. 17. Федор Тютчев. 18. Иван Никитин. 19. Николай Новиков. 20. Алексей Кольцов.

III. Философы и ученые

1. Григорий Сковорода. 2. Михаил Ломоносов. 3. Дмитрий Менделеев.

IV. Художники

1. Андрей Рублёв. 2. Орест Кипренский. 3. Александр Иванов. 4. Михаил Врубель. 5. Федот Шубин. 6. Михаил Козловский. 7. Матвей Казаков.

V. Композиторы

1. Модест Мусоргский. 2. Александр Скрябин. 3. Фридерик Шопен.

VI. Артисты

1. Вера Комиссаржевская. 2. Павел Мочалов.

Первый обелиск

Первым советским обелиском стал последний дореволюционный московский монумент, изначально посвященный 300-летию царствования дома Романовых. Эту гранитную стелу в Александровском саду не успели установить к визиту императора в Белокаменную в 1913 году, и в юбилейные «царские дни» взоры москвичей услаждала лишь конструкция из цветов. Обелиск, созданный по проекту архитектора Сергея Власьева, открыли через год. В верхней части этой стелы располагался герб бояр Романовых – грифон с мечом и щитом, а ниже красовались имена царей и императоров – от Михаила Федоровича до Николая II (кроме Ивана VI Антоновича). В августе 1918-го эти надписи начали соскабливать вместе с монархической символикой. На сером граните появился другой список. На вершине – имена Карла Маркса и Фридриха Энгельса, следом – далеких предтеч революции (начиная с Томмазо Кампанеллы), а потом и русских революционеров, прямых предшественников большевиков, вплоть до Плеханова. Открытие обновленного монумента, получившего название «Памятник-обелиск выдающимся мыслителям и деятелям борьбы за освобождение трудящихся», приурочили к первой революционной годовщине. А в 2013 году монумент разобрали и вскоре восстановили в первоначальном виде, с золоченым двуглавым орлом наверху.

Был ли Иуда?

В 1918 году возникла белогвардейская легенда об очередном сатанинском начинании безбожных большевиков, которые рядом с храмами устанавливают памятники Иуде, Люциферу и Каину. Особый ужас вызывали слухи о памятнике Иуде. Тому самому, евангельскому. А в 1923 году этот миф растиражировал анонимный автор эмигрантской газеты «Церковные ведомости», сославшись на «датского писателя Галлинга Келлера», путешествовавшего по России. В пересказах история обрастала новыми подробностями. Оказывалось, что открывал монумент в Свияжске лично товарищ Троцкий, а изображен Иуда там был во весь рост: он грозил кулаком небу, как и подобает бунтарю. Появились свидетельства и о памятниках Иуде в Москве, Тамбове, Козлове (ныне Мичуринск). Правда, ни фотографий, ни зарисовок, ни документов до наших дней не дошло. Только домыслы. Книга литератора и дипломата Хеннинга Келера (так на самом деле пишутся его имя и фамилия) – характерный образец сочинений о «дикой медвежьей России», и неизвестно, бывал ли датчанин в действительности в Свияжске, но велика вероятность, что он слыхал об одном памятнике, который и вправду в 1918 году открывали в этом приволжском городке. Именно там с почестями был похоронен латышский стрелок комбриг Янис Юдиньш (Юдин), и на его могиле установили монумент. Надгробный памятник Юдину в воображении плохо говорившего по-русски Келера вполне мог превратиться в памятник Иуде. Остальное дорисовала фантазия.