История в красках

Историческая живопись в любой стране играет важнейшую роль в формировании образов прошлого. О судьбах этого жанра в России в интервью журналу «Историк» рассказал доктор искусствоведения, профессор МГУ Андрей Карев, выступивший одним из рецензентов альбома «История Отечества в русской живописи», подготовленного и изданного нашим журналом при поддержке ПАО «Транснефть»

Что могут добавить художники к нашим представлениям о ключевых событиях русской истории? Cвое – как правило, субъективное – видение исторических коллизий. Живопись сохраняет в веках колорит эпохи, заставляет нас задуматься о связи времен. Русская история с ее победами, трагедиями, открытиями всегда притягивала живописцев. Это проявляется и в наше время. Поэтому историкам не обойтись без живописи, а художникам – без историков… 

Преданья старины глубокой 

– С чего начинается русская историческая живопись? В каких сюжетах древнерусской иконописи, в каких фресках, барельефах проявилось историческое мышление? 

– Начнем с того, что в древнерусском искусстве вообще не было такого явления, как историческая живопись в привычном нам понимании. Но в иконописи, в церковной традиции, безусловно, были распространены сюжеты, так или иначе связанные с реальными событиями, с деяниями русских князей. Правда, эпизоды исторического прошлого в иконописной интерпретации подавались как некое чудо, как религиозная притча. 

Достаточно вспомнить знаменитую икону «Битва новгородцев с суздальцами». На первом месте – поучительное повествование о чудотворной иконе, сама история междоусобицы интересует художника только как фон. Привлекали иконописцев и другие сюжеты – например, взятие Казани. Но и там первостепенной оказывалась молитва перед взятием города, а не сам штурм. Конечно, это не исторический жанр, но нечто принципиально иное, нежели искусство Нового времени. Так же, как изображения Бориса и Глеба мы не можем назвать историческими портретами. Это все-таки именно иконы. Но в Лицевом летописном своде XVI века изобразительный ряд уже начинает соответствовать историческому повествованию и поэтому чуть ближе к исторической живописи. 

Важным явлением, которое связано со становлением русской исторической живописи, стал «Царский титулярник» 1672 года с акварельными изображениями русских великих князей и царей, церковных иерархов, иностранных правителей, а также многочисленных гербов. Получилась своеобразная история в лицах, которую создавали лучшие художники кремлевской Оружейной палаты – Иван Максимов, Григорий Благушин и другие. Традицию подхватили в петровское время, когда немецкому мастеру Иоганну Кристофу Доршу были заказаны инталии с изображениями русских самодержцев. Затем, в екатерининское время, к этим инталиям и «Титулярнику» обратился Федот Шубин, создавший знаменитую галерею мраморных рельефных портретов, которая ассоциировалась с «Родословием державы Российской». Отголоски «Титулярника» как иконографического источника получили распространение в медалях и гравюре. По тому же образцу создавались и живописные портретные галереи – вплоть до начала ХХ века. 

– Какие эпизоды русской истории были наиболее популярны в XVIII веке и выдерживали конкуренцию с сюжетами священной и античной истории? 

– Когда в России появилась Академия художеств (а это произошло в 1757 году), в изобразительном искусстве стала устанавливаться строгая иерархия жанров. Историческая живопись занимала верхнюю ступень – к ней в те годы относили и мотивы, почерпнутые из художественной литературы, из эпоса, из античной драмы и мифологии. В выборе тематики многое зависело от вкусов и политики государственной власти. 

Появление в академии программ по русской истории порой связывают с деятельностью живописца Антона Лосенко. Но это не совсем так. Программы появились в 1766 году, когда Лосенко при поддержке российской академии обучался в Италии и на наши внутренние дела влияния не имел. Правильнее было бы связывать интерес живописцев к отечественной истории с политикой Екатерины II. У императрицы (в отличие от ее свергнутого с престола мужа) не было прямых родственных связей с предшественниками на русском троне. В то же время она стремилась выстроить вокруг своего имени, вокруг своего образа достойный контекст, пыталась создать традицию. 

Отсюда ее постоянное внимание к становлению русской государственности, к правлению могущественных киевских князей. И Лосенко со своей картиной «Владимир и Рогнеда» не обманул ожиданий императрицы, пробуждая интерес к временам, предшествовавшим Крещению Руси. Таким образом подчеркивались древние корни русской монархии, русской государственности. Это был ключевой сюжет для той эпохи. 

С другой стороны, в 1773 году, после смерти Лосенко, наступил период охлаждения к русской теме. Несколько лет преобладали античные сюжеты. Позже мы замечаем новую волну внимания к русской истории – и не только к глубокой древности, но и к сравнительно недавним временам Петра Великого. А также к образу князя Александра Невского, который тоже ассоциировался с Петром, пополнив список небесных покровителей Санкт-Петербурга. Павел I, в противовес Екатерине, доказывал свою связь с Петром именно по родственной линии. Показателен смысл надписей на постаментах памятников Петру Великому: «Петру Первому – Екатерина Вторая» на Медном всаднике и «Прадеду – правнук» на памятнике, установленном перед Михайловским замком. То есть для Екатерины была важна политическая преемственность, а для Павла – родовая. 

Этот спор получил отражение и в тематике картин, созданных по заказу императора для Воскресенского зала Михайловского замка. В первую очередь показательна знаменитая картина Григория Угрюмова «Призвание Михаила Федоровича Романова на царство 14 марта 1613 года». Ключевое событие в истории царской семьи надолго стало излюбленным сюжетом для живописцев… 

– Интересовала ли художников того времени современность – история, которая свершалась у них на глазах? 

– Конечно, живописцы обращали внимание не только на стародавние времена, но и на деяния самой Екатерины. Появлялись аллегорические картины, отражавшие те или иные реальные события: путешествие императрицы на юг России, присоединение Крыма, победы в войнах, заботу о воспитании подданных и «приращении» художеств. 

Императрицу часто изображали в виде Минервы. Таким образом подчеркивалась тема Рима, империи. Кроме того, античность ассоциировалась с «греческим проектом» Екатерины, с планами освобождения Константинополя от власти османов. Стилистически это были достаточно разнообразные полотна – от рококо у Стефано Торелли до явного классицизма у Ивана Акимова, художника, чей расцвет пришелся на конец XVIII века. Самыми яркими тогдашними работами, связанными с современностью, я бы назвал «Аллегорию на победу Екатерины II над турками и татарами» Торелли и «Прометей делает статую по приказанию Минервы» Акимова. 

Борьба за русский стиль 

– Какие тенденции общественной жизни пробудили высокий интерес к истории у живописцев XIX века? Насколько важным оказалось появление «Истории государства Российского» Николая Карамзина и идеологических построений Сергея Уварова? 

– Конечно, все это было важно. Многие картины начинались с книг, с читательских впечатлений. Новый взлет живописи, посвященной русскому прошлому, связан и со становлением исторической науки, и с развитием археологии, а чуть позже – и музейного дела. Именно тогда начался столь плодотворный для русской мысли спор славянофилов и западников, который, конечно, получил отражение в исторической живописи – то непосредственное, то косвенное; то прямолинейное, то образное… 

Поворот к истории как к национальной святыне, как к нашему общему прошлому во многом связан с таким направлением в литературе и искусстве, как романтизм, что особенно ярко ощущалось в словесности. Тут необходимо вспомнить наших поэтических гениев – Александра Пушкина, Михаила Лермонтова. Именно тогда зародилась и приобрела заметное влияние и историческая проза. Это целая плеяда авторов, популярных в те годы: Михаил Загоскин, Иван Лажечников, Александр Бестужев-Марлинский… Они тоже во многом учились у Карамзина. В культуре проявилось историческое мышление. Неудивительно, что и художники увлеклись сюжетами из прошлого. 

На волне романтизма зародился так называемый русский стиль. Его можно понимать узко – как опору на средневековое наследие Московской Руси, а в широком понимании он был одним из направлений готики. Ее противопоставляли античной линии. Это характерно для многих стран Европы в первой половине XIX века – пристальное внимание к собственному прошлому, преобладание сюжетов на темы национальной истории, чаще всего средневековой, будь то история английская, французская, немецкая или российская… 

– Как, на ваш взгляд, повлияла историческая живопись на национальное самосознание? 

– Вопросы, которые поднимали художники, интересовали все большую аудиторию. Резонанс усиливался. Появлялись новые журналы, газеты, пресса становилась влиятельной силой, выразительницей общественного мнения. По сравнению с XVIII веком стало гораздо больше журнальных споров, привлекавших читательскую аудиторию. 

Именно тогда начались откровенные разговоры о том, пошли ли мы правильным путем в Петровскую эпоху, не заблудились ли в европейских лесах, потеряв своеобразие, отличие от других стран, ощущение родства с русской историей? 

Все более популярной становилась идея, что, даже надев цилиндр, русский человек должен оставаться русским. Русскую живопись XVIII века стали чаще критиковать за подражательность, за отсутствие оригинальных мотивов, оригинальной эстетики… В поисках подлинно русского искусства многие обратили внимание на творчество Александра Иванова с его «Явлением Христа народу», в котором виделось соединение новой стилистики с возрожденным православным взглядом на мир. Это полотно оказало сильнейшее влияние на современников… 

Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем. Худ. Г.С. Седов. 1882 год

Военный совет в Филях в 1812 году. Худ. А.Д. Кившенко. 1882 год

– А если забежать чуть дальше, чем отличалось историческое мышление передвижников от представлений их предшественников? 

– Передвижники вышли на сцену, когда академическое искусство, уходящее корнями в XVIII век, пребывало в состоянии кризиса и в силу своей природы не могло обновляться. Новая плеяда художников противопоставила привычным канонам небывалый накал публицистики. Их интересовали общественный резонанс, социальная проблематика. Во многом им удалось добиться широкого признания. Казалось бы, живопись на поле публицистики быстрого действия заведомо уступает и журналистике, и рисунку, и гравюре… Но передвижники с напором преодолевали этот стереотип. И обращение к историческим сюжетам сыграло здесь важную роль. Они много размышляли о «нуждах народа» – в духе общественной мысли того времени. Передвижничество – организация выставок, которые возили по России, – было, по сути, определенным аналогом народничества. В интерпретации передвижников исторический жанр переплетался с бытовой живописью, что соответствовало приоритетам в их художественном мышлении. 

– О каких русских образцах исторической живописи можно сказать, что они стали непреложной частью нашего культурного кода? 

– Наверное, я не буду оригинален. Так сложилось, что в первой половине XIX века тон задавали полотна не на русские темы, однако полностью соответствующие национальному менталитету. Это, конечно, «Последний день Помпеи» Карла Брюллова и «Явление Христа народу» Александра Иванова. Что касается собственно русской исторической темы, переломной, как ни странно, стала вроде бы скромная картина Николая Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», которая произвела фурор на Первой передвижной выставке в 1871 году. Над ней хотелось размышлять… 

Не знаю, нужно ли объяснять, но Ге мастерски изобразил суть Петровской эпохи. Красноречива сама «голландская» обстановка в царских покоях. И конфликт, который ощущали зрители картины. С одной стороны – тихая беседа отца с провинившимся сыном, но в подтексте – исторический разлом. Собеседников разделяет только угол стола. Но это уже две разные эпохи. И парадокс заключается в том, что отец устремлен в будущее, а его сын, несмотря на свою молодость, более консервативен. Он принадлежит прошлому. 

Что касается других шедевров, то это, безусловно, Василий Суриков – его знаменитые исторические полотна, и прежде всего три замечательные картины: «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова» и «Меншиков в Березове». Конечно, нельзя не назвать и Илью Репина, хотя, строго говоря, он не был историческим живописцем. В его картинах всегда есть яркий публицистический посыл, он ищет в прошлом актуальность. Таковы репинские работы, ставшие событиями с большой буквы, – «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» и «Запорожцы», в которых художник обозначил очень важную для его времени тему вольницы. 

По требованию времени 

– Можно ли говорить о том, что в советские годы произошел своеобразный ренессанс исторического жанра в живописи? 

– Несомненно. Но с этим связано немало проблем. Дело в том, что после периода авангарда, который сначала ассоциировался с революционными идеями, а потом стал рассматриваться как нечто враждебное и уродливое, был взят курс на восстановление академического искусства под лозунгом борьбы за реализм. Против него восставали и символисты, и авангардисты, но государство поощряло, как считалось, «революционно обновленный» строгий академический канон. И во главе возрожденной академической иерархии снова оказалась историческая живопись, причем в ее рамках сложилась своя иерархия. 

Основополагающим считался историко-революционный жанр. Кстати, первые примеры обращения к нему в опоре на опыт авангарда казались перспективным решением вопроса, о чем свидетельствует полотно Александра Дейнеки «Оборона Петрограда». И все же на государственном уровне поддерживался высокий престиж ленинианы, а до 1953 года – и сталинианы. Некоторые картины подобного направления приобрели широкую известность, стали символами эпохи. Это, безусловно, «Ленин на трибуне» Александра Герасимова и его же «Сталин и Ворошилов в Кремле», прозванная в народе «Два вождя после дождя», а также по-своему виртуозная работа Василия Ефанова «Незабываемая встреча» – о Всесоюзном совещании жен хозяйственников. Обращение же к отечественной «старине глубокой» строго регламентировалось в соответствии с идеологическими установками. 

– Какие важные события нашего прошлого пока не получили достойного отображения в живописи? Есть такие лакуны? 

– Тут есть о чем подумать. Многое зависит от эпохи, от исторического контекста, от требований времени. Например, тот же Лосенко из пяти предложенных ему сюжетов академической программы, связанных с деяниями князя Владимира, выбрал самый мирный, в котором князь-креститель предстает героем-любовником. Такова специфика галантного XVIII века. А про воинские походы великого князя до сих пор значимых картин не создано… 

Не менее очевидна специфика советского времени, когда нельзя было обращаться к сюжетам, которые противоречили патриотическим установкам и концепциям социалистического реализма. Потом изменились общепринятые политические оценки – и живописцы качнулись в другую сторону. Так, в советские времена белых можно было изображать только в разоблачительном ключе, а в последние годы мы все чаще видим обратное. 

На моих глазах один и тот же художник – не буду называть фамилию – сначала показывал раскулачивание как естественный и справедливый процесс, а кулаков изображал почти карикатурно. И вдруг в конце 1980-х у него появились полотна, на которых раскулачивание показано как трагедия крестьянства. Вообще же, изучение и анализ таких лакун в разные эпохи – очень достойная тема для исследователей исторической живописи. 

– Насколько, на ваш взгляд, интересна современная историческая живопись и есть ли у нее шансы в будущем занять важное место в общественном сознании? 

– Все возможно, шансы есть всегда. И сейчас встречаются довольно интересные полотна. Но к сожалению, в современной исторической живописи преобладает все та же академическая линия, которая по большому счету уже отыграна. На этой ниве рождаются скорее художественные изыски – не скажу, что салонного образца, но близкие к тому. 

Сюжеты могут быть совершенно разные, художники по-разному их трактуют, но эстетика остается неизменной. Это не то чтобы тупиковое направление, но большой перспективы в плане эстетической значимости я в таких академических вариациях не вижу. Конечно, многие из картин вызывают интерес у зрителя, в особенности у идейно близкого, патриотически настроенного. Но есть же и другие критерии… 

Историческая живопись в конце ХХ века постепенно отказалась от средств модернизма, что заметно сужает ее возможности. Вспомним: во второй половине ХХ века осторожное обращение к модернистским мотивам – к находкам кубизма, экспрессионизма – сделало академическую живопись выразительнее. Например, признанный советский классик Евсей Моисеенко в поздних своих работах, посвященных осмыслению Великой Отечественной и Гражданской войны, не без успеха пытался подобные достижения искусства использовать… Думаю, это интересный путь. 

200 картин под одной обложкой 

– Вы были рецензентом недавно вышедшей книги «История Отечества в русской живописи». Чем для вас интересен этот проект и какие нюансы взаимоотношений истории и живописи он приоткрывает? 

Крымский мост. Худ. О.В. Танцюра. 2017 год

– Я считаю, у коллектива, сформированного под эгидой журнала «Историк», получилась серьезная работа, собран огромный пласт русской живописи за несколько веков – 200 картин под одной обложкой. Очень интересно взаимодействие текста и живописи, когда на одном развороте можно увидеть картину и прочитать очерк. Тем более что в своем истоке историческая живопись руководствуется текстами. Это программное искусство, что «История Отечества в русской живописи» наглядно и показывает. Быть может, в книге несколько не хватает рефлексии на тему художественной литературы. Где-то она есть, где-то проступает даже в названии очерков, но, пожалуй, в следующем подобном издании такое направление можно было бы усилить. Всегда интересно сравнить, например, исторический роман и картину со схожими мотивами… 

А еще книга интересна как продолжение замечательной традиции. Не случайно во вводной статье к «Истории Отечества в русской живописи» речь идет о книжной серии Иосифа Кнебеля «Картины по русской истории», которая издавалась в 1908–1913 годах. Казалось бы, школьное пособие, но по заказу Кнебеля создавались настоящие шедевры. Вспомним хотя бы «Петра I» Валентина Серова или «Парад при Павле I» Александра Бенуа. Это самые яркие примеры исторической живописи мирискусников и символистов, художников Серебряного века. Закономерно, что в «Истории Отечества в русской живописи» воспроизведены многие картины из блистательной кнебелевской серии. Без них разговор о нашей исторической живописи просто не состоялся бы… 

Такой альбом не может не вызвать интереса со стороны педагогов: он необходим школе. Надеюсь, перелистывая его, школьники старших классов начнут понимать, что историческая картина – не иллюстрация, а самостоятельный образ, связанный и с историческим процессом, в котором существует художник, и с научным постижением прошлого, и с эстетическими задачами, поставленными автором полотна. Новое издание, созданное силами вашего журнала, приоткрывает для читателя этот круг проблем, в чем я вижу его главное достоинство. 

Фото: НАТАЛЬЯ ЛЬВОВА, FINE ART IMAGES / LEGION-MEDIA