Пророчество Струве

Сто пятьдесят лет назад, 26 января (7 февраля) 1870 года, родился Петр Струве – один из виднейших русских публицистов начала ХХ века, неоднократно предостерегавший от шагов, которые в итоге привели к самым плачевным последствиям

Много лет его сочинения не издавались в нашей стране, а сам он упоминался только как адресат разгромной ленинской критики. Его многогранная деятельность началась в 1894 году, когда 24-летний сын пермского губернатора и потомок русско-немецкой профессорской династии опубликовал свою первую книгу «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». В ней молодой ученый не только пропагандировал экономическую теорию Карла Маркса, но и аргументированно опровергал его политические взгляды. А именно – мнение о неизбежности социальной революции, вместо которой автор советовал рабочим «признать свою некультурность и пойти на выучку к капитализму». 

Это предложение сделало Струве чужим для обоих враждующих лагерей – провластных консерваторов и революционных радикалов. Союзников он нашел среди либералов, вместе с которыми создал сначала «Союз освобождения», а потом, в революционном 1905 году, партию конституционных демократов (кадетов). После поражения революции он преподавал экономику, возглавлял кадетский журнал «Русская мысль», был организатором и вдохновителем знаменитого сборника «Вехи». После свержения монархии вернулся в политическую жизнь, заняв пост директора Экономического департамента МИДа при Временном правительстве. С приходом большевиков со Струве произошла новая метаморфоза: кабинетный ученый стал представителем «политиков» в штабах генералов Антона Деникина и Николая Юденича, налаживал их связи с европейскими державами, с риском для жизни пробрался в красную Москву, где создал подпольный «Национальный центр». В 1920 году он был министром иностранных дел у барона Петра Врангеля, а после эвакуации белых из Крыма оказался в Париже. 

В эмиграции Петр Бернгардович отошел от политической активности, сосредоточившись на науке и публицистике. Перебравшись в Прагу, а потом в Белград, он участвовал в работе созданных там русских учебных заведений. Его взгляды становились все более правыми. Василий Шульгин, один из идеологов и организаторов Белого движения, вспоминал, как после одной из лекций бывший марксист горячо доказывал, что всех революционеров надо было заблаговременно убивать: «Как только поднимет голову свою – бац прикладом по черепу!» По иронии судьбы в годы немецкой оккупации Струве бросили в тюрьму и едва не расстреляли как «друга Ленина». Больной, он с трудом смог уехать из Белграда в Париж, где и умер в 1944 году, оставив неоконченной последнюю книгу «Социально-экономическая история России». Его мечтой до самой смерти было возвращение на родину, но, в отличие от многих коллег по эмиграции, он до конца остался непримирим к большевикам и их власти. 

Журнал «Русская мысль» редактировался Петром Струве с 1903 по 1927 год

При этом Струве был убежденным государственником, сторонником теории России как национально-культурного единства входящих в нее народов. Этим обусловлено его отношение ко всякого рода национализму, в том числе украинскому, поднявшему голову в годы наиболее активной вовлеченности Струве в политику. Вполне доброжелательно воспринимая стремление украинцев, как и всех прочих народов, развивать свой язык и культуру, Петр Бернгардович считал политическое «украинство» пагубным заблуждением, а возможность отделения Украины от России – «величайшим и неслыханным расколом в русской нации». Такая характеристика содержится в статье «Общерусская культура и украинский партикуляризм. 

Ответ Украинцу», напечатанной в январском номере «Русской мысли» за 1912 год. 

В известном смысле сто с лишним лет назад Струве высказал пророчество, которое, к сожалению, сбылось. По его мнению, только в единении с русской «срединной культурой» украинцы могут войти в семью европейских народов – в ином случае им помешает неразвитость их собственной культуры, в том числе политической. Справедливость этого суждения подтверждается событиями последних лет, когда незаслуженно забытые мысли ученого-патриота вновь обрели актуальность. Предлагаем вниманию читателей отрывок из этой статьи. 

Группа основателей «Союза освобождения» (слева направо): Петр Струве, Нина Струве, Василий Богучарский, Николай Бердяев и Семен Франк (внизу). Германия, 1902 год

Общерусская культура и украинский партикуляризм 

Ответ Украинцу. 

Гораздо позже, чем я хотел, отвечаю на письмо Украинца, обращенное ко мне и озаглавленное: «К вопросу о самостоятельной украинской культуре» [Русская мысль, май, 1911 г.]. 

Автор чрезвычайно осторожен в своих положительных и научных воззрениях и крайне резок в своих полемических суждениях и лирических излияниях. С одной стороны, он говорит, что готов считаться с возможностью, что «украинскому народу суждено вполне слиться с великорусским и всецело воспринять его культуру, что тем зачаткам новой украинской культуры, которые были созданы в течение последнего столетия, предстоит погибнуть и из них не выработается цельная и самобытная культура». А с другой стороны, он приглашает «признать, что народу украинскому присуща особая воля или какая-то мистическая сила, побуждающая его отстаивать свою самобытную национальную индивидуальность… если стремление Украйны к своей культуре – Божье дело, то никакие земные силы его не одолеют». 

Я предпочитаю иметь дело с тем лицом автора, которое сомневается и считается с разными возможностями, ибо полагаю, что мы призваны обсуждать дела национальностей и народностей как дела земные и невместно нам по поводу этих дел призывать имя Божие. 

<…> 

Я не отрицаю вовсе того, что в известном смысле существует «самостоятельная малорусская культура», и я не желаю вовсе исчезновения малорусского языка. Смысл того, что я утверждал в своих заметках, иной. А именно, я глубоко убежден, что – наряду с общерусской культурой и общерусским языком – культура малорусская или украинская есть культура местная, или областная. Это положение «малорусской» культуры и «малорусского» языка определилось всем ходом исторического развития России и может быть изменено только с полным разрушением исторически сложившегося уклада не только русской государственности, но и русской общественности. Между тем мой оппонент отрицает, чтобы для Малороссии и Великороссии существовал один «общий культурный язык», и в этом смысле он отрицает «культурное единство» Украйны с Великороссией. Правда, это отрицание плохо вяжется с тем, что он сам утверждает в другом месте своего письма: «исторические судьбы связали украинский народ с великорусским навсегда… поэтому дальнейшее развитие украинского народа возможно только в связи и в тесной всесторонней солидарности с великорусским народом». 

В тех заметках, которые вызвали ответ Украинца, я указываю, что в нашем споре самое употребление термина «великорусский» опасно и нежелательно: оно вводит в заблуждение, будто та культура и тот язык, которые этим термином обозначаются, стоят, так сказать, в одном ряду с «малорусским» и «белорусским». С узко-лингвистической точки зрения это, может быть, и правильно (хотя и то – лишь с весьма значительными оговорками и ограничениями), но с культурно-исторической точки зрения это прямо неверно. Язык «Полного Собрания Законов», язык Пушкина, Гоголя, Тургенева и Льва Толстого, будучи по своей лингвистической основе великорусским, – по своему культурно-историческому значению есть общий русский язык, есть «койнэ» всех русских народностей, входящих в состав Российской империи. 

<…> 

При этом разговорный общерусский язык, конечно, в широчайшей мере воспринимает местные особенности, особенности диалектов и сообразно этим особенностям видоизменяется по местностям. Вот почему это непрерывное образование и преобразование на местах разговорной русской койнэ часто представляет на первый взгляд лишь местную порчу чистого русского языка. На самом же деле тут сложный и пестрый процесс выработки разговорной койнэ Российской империи. Пусть нам режет ухо тот русский язык, на котором говорят местные люди в Киеве, Одессе, Харькове и других южных городах. Но мы не должны забывать, что этот и неблагозвучный, и неправильный, пронизанный местными звуковыми, лексическими и синтаксическими особенностями язык, «отвратительный» «русско-малорусский волапюк», как выражается Украинец, навсегда объединил эти города с остальной Россией. 

<…> 

Таким образом, я исхожу из убеждения, что есть общерусская культура и ее орган, общерусский язык; положение и значение этого общерусского языка по отношению к местным наречиям или языкам русского корня аналогично положению ново-верхненемецкого языка по отношению к диалектам Германии. Я не вижу, как можно 

оспаривать этот тезис, хотя я и понимаю, что можно направить все усилия на то, чтобы завоевать и в России малорусскому (украинскому) языку другое положение и придать ему другое значение. 

<…> 

Капитализм, говорящий по-русски 

Конечно, и сейчас можно в университетах читать специальные курсы на украинском языке (хотя зачем это делать, я откровенно не понимаю), но все-таки университетская культура в России, если в русской жизни не произойдут какие-нибудь огромные культурные перевороты, неразрывно сплетена с русским языком. То же, думается мне, следует сказать и о средней школе. Что касается начальной школы, то положение в ней местного языка, на котором дети начинают говорить и думать, определяется, конечно, педагогическими соображениями. Не будучи педагогом, я не берусь сказать, как следует учить прирожденного малоросса общерусскому языку. Но для меня не подлежит сомнению, что одна из главных, и образовательных, и практических, задач начальной школы заключается в том, чтобы всякого русского приобщить к органу русской культуры, русскому языку, и что к этому нужно стремиться всеми разумными способами. Это нужно так же, как знание арифметики, это есть, если можно так выразиться, обязательная общегражданская грамотность. И в то же время украинцы правы, если они опасаются, что такое приобщение к русскому языку опасно для той будущности украинского языка, о которой мечтают они. Сделать из украинского языка ровню языку русскому после двух последних столетий русской истории можно только искусственными мерами, искусственно-оборонительными и искусственно-наступательными. Естественное, стихийное развитие, опирающееся на могущественные процессы в экономической жизни, благоприятствует общерусскому языку.

На шуточной открытке начала ХХ века украинец запрещает своей дочери гулять с русским солдатом, следуя известному призыву Тараса Шевченко: «Не кохайтесь з москалями!»

Ведь не следует забывать, что он язык не только государственности, но и новой хозяйственной культуры. Капитализм разговаривает и будет разговаривать не по-малорусски, а по-русски. Помимо этого, поскольку капитализм привлекает на украинскую почву великорусское население, он этим самым непосредственно вносит в первоначальную этническую цельность Украйны известное разложение, могущественно усиливающее общерусский элемент в ущерб малорусскому. Этот экономический процесс было бы интересно изучить именно с культурной точки зрения, как борьбу партикуляризма с объединительными течениями, глубоко коренящимися во всем ходе нашего экономического и социального развития. Если в области промышленной культуры воздействие русской культуры на украинскую связано с возникновением и развитием южно-русской каменноугольной и металлургической, отчасти, вероятно, и свеклосахарной промышленности, то в области торговли оно обозначилось гораздо раньше. Еще Иван Аксаков в своем «Исследовании о торговле на украинских ярмарках» [СПб., 1858 г.] блистательно показал, что пионерами торговой культуры на исследованной им Украйне явились великороссы, раса, вообще в торговом отношении чрезвычайно одаренная. Малороссиянин, – писал Аксаков в своем поистине классическом исследовании, чтение которого должно доставлять наслаждение всякому экономисту с историческими вкусами, – не только прежде, но даже и теперь не ездит сам с товарами и за товарами в Великую Русь, никогда не ходит на заработки в северные губернии, и если необходимость заставляет его иногда двинуться с места, так он идет только на Юг, на Дон, в Бессарабию. Поэтому великорусские промышленники не стали дожидаться требования со стороны малоросса, а сами явились к нему, так сказать, на дом, соблазняя его товаром, избавляя его от хлопот перевозки, навязывая ему товар в бессрочный кредит. Сначала таможенные заставы, отделявшие Малороссию от России, еще останавливали это движение, но с уничтожением застав и с прекращением пошлинного сбора тысячи русских ходебщиков Орловской, Владимирской и великорусских старообрядческих слобод Черниговской губернии спустились тучей на Украйну и оживили ее сельские ярмарки. 

В 1918 году гетман Павел Скоропадский (справа) возглавил «независимую» Украинскую державу, во всем подчиняясь германскому императору Вильгельму II (слева)

Этот мирный промышленный набег, это постоянное вторжение деятельной, живой великорусской стихии не только продолжается и поныне, но еще и усиливается, с тою разницею, что бродячее торговое великорусское племя наконец оседает. По свидетельству купцов, городские центры лет уже с сорок тому назад стали возрастать: число капиталов в городах увеличивается. Но кто же усиливает эти городские центры в Малороссии? Великорусские торговцы. Если проследить происхождение всех сколько-нибудь значительных торговцев украинских городов, то окажется, что все они родом из Калуги, Ельца, Тулы и других чисто великорусских мест. Ходебщики Ковровского и Вяземского уездов, Владимирской губ., известные под названием офеней, исходив сторону вдоль и поперек и ознакомясь с нею довольно, приписались к городам Новороссийского края – и большинство новороссийского купечества составлено из них. Не говорим про Сумы и Харьков, города, созданные русскими торговцами, но и в Полтаве, в Лохвицах, в Лубнах – везде ворочают торговлею «фундаментальною», по купеческому выражению, русские; мелкою, розничною – евреи. 

<…> 

Этот один факт, роль великороссов в торговой культуре Украйны, показывает, как несообразно утверждать, что культурное объединение Малороссии с московско-петербургской Россией есть дело голого политического насилия или хотя бы только государственного приказа. Тут было и остается множество чисто культурных связей, действующих стихийно и неотвратимо, – связей, о которых часто не снится поверхностной, тенденциозно-воинствующей публицистике национального вопроса. 

Итак, моя точка зрения в украинском вопросе довольно ясна. Не имея ничего против культурных украинских стремлений как стремлений поддерживать и пестовать «местные» особенности быта и языка, я сознательно и решительно высказываюсь против заострения этих «областных» тенденций до политического и культурного партикуляризма, отрицающего общерусскую культуру, ее орган и символ – общерусский язык и стремящегося областное украинское начало поставить в один ряд и на одну ступень с национальной стихией, которая, по моему глубокому убеждению, в единой России должна быть в этом смысле единой. 

<…> 

Я не сомневаюсь, однако, в том, что политическое заострение областных культурных стремлений сможет внести много нежелательного и прямо-таки разрушительного в русскую жизнь. Если, например, малорусская интеллигенция будет нести в народ систематическую проповедь, что культурная гегемония общерусского языка держится только политическим насилием, «панским» господством, есть бюрократическое измышление, – этим будет натворено много вреда. 

<…> 

«Величайший и неслыханный раскол» 

От различного отношения украинской интеллигенции – вопреки моему почтенному оппоненту, я полагаю, что украинскому движению в России интеллигентский характер присущ гораздо больше, чем всем другим нашим общественным движениям, – к своим собственным задачам зависит и содержание и тон ее культурно-просветительной деятельности. Одно – культивировать свой «местный» быт, его особенности, родной язык, его литературу, носящую интимный характер, пахнущую землей, другое – сознательно работать над созданием национальности и широкой национальной культуры. До известной степени эти задачи идут даже вразрез одна с другой. 

<…> 

Таким образом, перед «украинским движением» в России и тем самым, по крайней мере, теоретически и перед малорусским языком – два пути. Один путь – скромного областного развития. На этом пути малорусский язык будет сохраняться (главное – сохраняться!) и расти как местный язык, как язык местной художественной литературы и, может быть, в известных границах, определяемых чисто педагогическими соображениями, как язык местной начальной школы; на этом пути он может соблюсти свои краски, он будет держаться и освежаться в «народных» низах, в тех тихих и глубоких заводях народной жизни, в которых сельский, главным образом, быт укрывается от всеуравнивающей и вседробящей железнодорожной, фабричной, митинговой, кафешантанной и кинематографической цивилизации. На этом пути не может возникать никакого ни соперничества, ни еще менее враждебности между «общенародной», национальной и местной стихией. 

Но возможно поставить украинское движение на другие рельсы и указать малорусскому языку другой путь. Возможно, конечно, дать и этому языку общественное и государственное значение, вывести его из тихих закоулков сельского быта, где его интимную речь подслушивает народолюбивый слух поэтов природы и быта, и привести на политическое торжище, сделав организующим орудием в социальной и политической борьбе. Тут речь, конечно, будет идти не только о наиболее целесообразном обучении в начальной школе; не о широчайшем распространении Священного Писания, не о том, чтобы любовно поддерживать и блюсти бытовые особенности, которым угрожает нивелирующая цивилизация. Нет, тут ставится проблема создания из местного «быта» и «наречия» новой национальной и всеобъемлющей культуры, которая должна соперничать с культурой общерусской и вытеснять ее с территории «этнографической» Украйны. Новейшие идеологи украинства обозначают первое понимание малорусской проблемы как «украйнофильскую» точку зрения… Второе понимание, которое, по-видимому, владеет теперь умами малорусской интеллигенции, именуется «украинской» точкой зрения. Мой почтенный оппонент Украинец колеблется между этими двумя точками зрения, пытаясь сохранить в столь странном положении какое-то равновесие. 

Митинг в Киеве под лозунгом «Свободу Украине!». 24 августа 1991 года

25 апреля 2019 года Верховная рада Украины приняла закон «Об обеспечении функционирования украинского языка как государственного», запрещающий использование русского языка, на котором до сих пор говорит половина украинцев, во всех сферах государственной жизни, в том числе в образовании. На фото: митинг националистов в Киеве в поддержку нового закона

Я не думаю, чтобы это было возможно. Я не думаю также, чтобы со стороны русской общественной мысли было правильно замалчивать истинное положение вещей и, по временным соображениям политической тактики, стирать те резкие грани, которыми одно понимание вопроса отделяется от другого. Разногласие это таит под собой огромную культурную проблему, чреватую – если интеллигентская «украинская» мысль ударит в народную почву и зажжет ее своим «украинством» – величайшим и неслыханным расколом в русской нации, который явится, по моему глубочайшему убеждению, подлинным государственным и народным бедствием. Все наши «окраинные» вопросы окажутся совершенными пустяками в сравнении с такой перспективой «раздвоения» и – если за «малороссами» потянутся и «белоруссы» – «растроения» русской культуры. 

<…> 

Я лично полагаю, что, будучи по традиции украйнофильским (по новейшей терминологии), русское прогрессивное общественное мнение должно энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек, вступить в идейную борьбу с «украинством» как с тенденцией ослабить и отчасти даже упразднить великое приобретение нашей истории – общерусскую культуру. 

Фото: FINE ART IMAGES / LEGION-MEDIA, WIKIPEDIA.ORG, EPA/ТАСС