Миражи революции

Февраль 1917 года уничтожил самодержавие. При этом никто не предполагал, что крах монархии обернется еще и крушением империи

Никто из политиков, стоявших у истоков февральских событий, к распаду большой страны не стремился. Тем не менее отречение Николая II с восторгом восприняли и в армии, и в интеллигентской, и в рабочей среде, и в политических кругах, и даже в церкви, полагая, что за этим последуют давно назревшие перемены. Февральская эйфория – одно из самых удивительных и самых драматических явлений русской истории ХХ века…

В феврале-марте 1917-го почти не слышен был голос монархистов, все грезили о республике, о демократии. Причина тому отчасти – легкомысленность значительной части русской интеллигенции, отчасти – неповоротливость сложившейся политической системы. Колесо истории в начале ХХ века завертелось быстрее, править, как прежде, было уже нельзя – а император, скорее всего, этого просто не чувствовал. Власть болезненно отставала от быстро менявшегося общественного мнения. Не забудем и о факторе Григория Распутина, который пытался влиять и на государственные, и на церковные дела. Царь считал любые вопросы о Распутине вмешательством в свою частную жизнь и был по-своему прав. А «властители дум» раздули из этой проблемы настоящий пожар. В 1915 году, в трудные для армии дни, император стал Верховным главнокомандующим. Этот рыцарский поступок оказался политической ошибкой, вызвавшей раздражение в армии, да и вообще в стране. Монархия утомляла, угнетала – и аристократию, и представителей духовенства, и все общество. Интеллигенция, и не только она, устала от самодержавия, от имперского блеска, от лицемерия, которое отчасти было связано со сложившимся к началу ХХ века укладом. Еще совсем недавно, всего лишь четыре года назад, страна с небывалой помпой отметила 300-летие династии Романовых, а в 1917-м о царской семье забыли буквально через несколько дней после отречения…

Я долго пытался найти, кто из мыслителей, писателей, крупных политиков того времени стоял на охранительных позициях в начале весны 1917 года. И к сожалению, не нашел никого. Господствовал невероятный оптимизм, казалось, что Россия устремлена в прекрасное будущее, в сказку. Даже Василий Розанов – искренний монархист – поначалу надеялся, что февральские события не приведут к катастрофе. Сомнения пришли уже летом. В дневниках писателей Михаила Пришвина и Ивана Бунина, которые вовсе не были единомышленниками, есть схожие жесткие оценки народного анархизма, схожий ужас от опьянения русской вольницей, апокалиптические настроения. В городах тогда еще гордо шествовали с революционными флагами, мечтали об Учредительном собрании и восхищались Александром Керенским, а в деревнях уже жгли усадьбы. Оказалось, что демократические перемены привели к торжеству «отрицательного отбора»: старостами избирали уголовников, которые навязывали свойственные им нравы. Распад и раздоры начались и на фронте. Солдаты – по большей части выходцы из крестьян – думали не о защите Отечества, а о том, как будут поделены поместья, и торопились воткнуть штыки в землю. Фронт обнажился – и это оказалось самым страшным. Хаос, всеобщее нежелание проливать кровь, защищая Россию. И здесь уже можно говорить о распаде империи, который удалось остановить только большевикам. Именно они на руинах белой империи все-таки возвели империю красную – кровавую, антихристианскую, но жизнеспособную, с потенциалом развития…

Раздоры 1917 года показали: нередко мы склонны обольщаться, увлекаться фантастическими идеями, верить в сказку. При сильной эмоциональной встряске любовь быстро и трагично сменяется истовой ненавистью к тому, что ты еще вчера ценил и считал своим. Стремление к, казалось бы, назревшим переменам незаметно сменяется жаждой разрушения. Эти метания из крайности в крайность, на мой взгляд, хорошо бы преодолеть раз и навсегда, выбирая вместо раздоров и эйфории осторожный, срединный путь.

Фото: ©ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНСТИТУТ ИМЕНИ А. М. ГОРЬКОГО