Откуда взялись казаки?

Часто можно встретить утверждение, что история казачества уходит в незапамятные времена и что само значение слова «казак» якобы до сих пор не выяснено. Разумеется, это не так

В околоисторической литературе широко распространено мнение, согласно которому история казачества насчитывает многие тысячи лет, а предками казаков являются народы, издревле населявшие Северное Причерноморье и Предкавказье (киммерийцы, скифы, сарматы, готы, гунны, хазары и др.), или же обитавший в тех же краях некий древний «казачий народ». Подобные утверждения не выдерживают научной критики, так как не только не подкрепляются данными надежных источников, но и решительно противоречат им.

Бездомные скитальцы

Хотя у разных народов в разные времена слово «казак» могло иметь разные значения, все они восходили к одному, дошедшему до нас в кипчакско-арабском словаре середины XIII века. Там словом «казак» обозначался бездомный, бесприютный человек, изгнанник, скиталец.

Кипчаками (куманами, половцами) называли тюркоязычные племена, кочевавшие в XI–XIII веках в евразийских степях в широкой полосе от низовьев Дуная до Иртыша и позднее вошедшие в состав таких народов, как татары, башкиры, ногайцы, кумыки, казахи. И в их языках слово «казак» в своем первоначальном значении употреблялось вплоть до XVI–XVII веков, вместе с тем нередко приобретая и другие оттенки и смыслы, которые перенимались и усваивались соседними народами, в том числе русским. Примечательно, что казаком, кочующим «на Поле», московские власти называли даже хана Кучума после его изгнания Ермаком (тоже казаком) в 1582 году из столицы «Сибирского царства».

Это базовое, основное значение слова «казак» позволяет понять причины появления и других его толкований и значений. Изгнанный или добровольно ушедший из своей общины человек, став бездомным скитальцем, в поисках средств к существованию мог уйти на заработки на чужбину или наняться батрачить к кому-то из соплеменников. Так появились вольнонаемные работники и слуги, называемые «казаками»; их было много на севере Руси, встречались они и на юге – у кумыков, балкарцев, ногайцев. Порвавший со своим родом-племенем бродяга мог поступить на военную службу к кому-то из феодалов – так появились многочисленные казаки, составлявшие в татарских ханствах XV–XVI веков низший разряд войска, стражу, а в турецкой крепости Азов – часть гарнизона. На Руси они стали первыми городовыми казаками, которые наряду со стрельцами и пушкарями входили в разряд служилых людей «по прибору», размещавшихся в гарнизонах многих городов Московского государства (казаки рязанские, мещерские, городецкие и т. д.). Беглецы и изгои могли наконец объединяться в независимые самоуправляемые общины, жившие главным образом военным наемничеством и набегами на окрестные народы и страны, – так появились вольные казаки. Именно они и создали хорошо известные впоследствии казачьи сообщества – «войска» Донское, Запорожское, Яицкое и Терское – историческое ядро казачества России.

Общины удальцов

Когда же возникло это вольное казачество?

Выпадавшие из своей социальной структуры люди появлялись во все времена, но для того, чтобы они могли самоорганизоваться, образовав независимые и, главное, устойчивые воинские объединения, были необходимы соответствующие условия, которые в восточноевропейских степях сложились лишь в XV веке. В это время происходит распад Золотой Орды – одной из самых могущественных империй Средневековья, образовавшейся в результате монголо-татарского нашествия. Он сопровождался появлением множества людей, лишившихся своего имущества, своей земли и просто оказавшихся не у дел, которые создали самые первые казачьи общины, промышлявшие прежде всего разбоем и военным наемничеством. И если в период могущества правители Золотой Орды не терпели на своей территории никакой «партизанщины», никаких независимых воинских формирований, то наследники золотоордынских ханов, ставшие во главе Крымского, Казанского, Астраханского ханств и Ногайской Орды, уже не могли жестко контролировать все номинально подвластные им земли, не говоря уже о «буферных зонах», возникших между государствами, образовавшимися на развалинах империи Чингисидов. Именно там всякого рода бродяги и искатели приключений обычно и находили себе убежище – либо в лесах, тянувшихся в ту пору вдоль берегов степных рек, либо в высоких густых камышах, в изобилии произраставших в низовьях на многочисленных островах и протоках.

Вполне естественно, что на первых порах казаками становились в основном татары. Польский хронист Ян Длугош в 1469 году оставил такую запись: «Множество татар, собранных из беглецов, грабителей и изгоев, которых они на своем языке называют козаками… вторглись… на землю Польского королевства».

Первые русские казаки

Но перемены и здесь не заставили себя долго ждать: с начала XVI века «в Поле» (так русские чаще всего называли степь) «в казаки» пошли жители Московского государства и находившейся под польским владычеством Украины. Одно из первых сообщений об этом исходило от великого князя московского Ивана III. В 1502 году в письме рязанской княгине Аграфене он выражал недовольство тем, что ее подданные уходят «самодурью на Дон в молодечество» («молодец» – долго бытовавший на Руси синоним слова «казак»). А сын Ивана III, Василий III, в начале того же XVI века в послании крымскому хану упоминал казаков, «которые на Дону живут, давно бегая из нашего государства». Именно с XVI столетия в источниках все чаще появляется словосочетание «русские казаки», а в учетной документации («десятнях») южнорусских городов против имен многих дворян мы видим стандартные записи типа: «сбрел в степь», «сшел в казаки», «сшел на Дон», «на Поле казакует». Обедневшие дворяне, их военные слуги («боевые холопы»), стрельцы и прочие служилые люди с южной окраины Московского государства в основном и становились первыми русскими казаками.

Портрет Степана Разина. Худ. П. Фюрст. Гравюра XVII века

Их «казакование» поначалу могло носить временный характер. «Погуляв» какое-то время «на Поле», эти, как их часто называли, «баловни-казаки» нередко возвращались назад, на Русь. Но с 1540-х годов они стали все прочнее закрепляться на Дону с его притоками, на Нижней Волге, Яике и Тереке, строя там свои укрепленные поселения – городки. Уже в 1584-м русский посол, следовавший в Турцию, отмечал: «На Дону и близко Азова живут казаки, все беглые люди, иные казаки тут и постарились, живучи».

К концу XVI века относятся и первые упоминания о казачьих семьях. На первых порах женами русских казаков становились преимущественно татарки, турчанки, горянки (на Кавказе), которые либо были захвачены казаками во время набегов, либо приобретались у нерусских соседей за калым, либо покупались на невольничьих рынках. Но постепенно в казачьих городках появлялось все больше русских женщин. Кого-то из них казаки «добывали», освобождая из «бусурманского рабства» во время походов к крымским и турецким берегам. Кого-то вывозили «с Руси» в ходе своих поездок туда по различным делам. А когда русские люди стали уходить на «казачьи реки» целыми семьями, то жен себе казаки находили уже у этих переселенцев. Однако и в XVI, и в XVII веках большинство вольных казаков оставались холостяками. Беспокойная, полная опасностей жизнь «в Поле» не располагала к созданию семьи. А в Запорожской Сечи жениться казакам было вообще запрещено.

Проводы на Сечь. Худ. А.Г. Сластион. 1898 год

«По большей части – московиты»

По мере того как численность русских казаков неуклонно росла, менялось и значение слова «казак». На Руси им все чаще стали обозначать просто вольного удальца, живущего воинским промыслом. Вместе с тем ряды казачества постепенно пополнялись уже не только служилыми, но и всякого рода «гулящими», «работными», «посадскими» людьми, а потом и крестьянами – всеми, кто предпочел привычной, рутинной жизни на родине «буйную волю» за ее пределами. Уход в казаки представителей неслужилого населения облегчался тем, что это тоже были в первую очередь выходцы из приграничных, главным образом южных, уездов Московского государства, где из-за постоянной военной опасности все жители, включая крестьян, знали военное дело и умели обращаться как с холодным, так и с огнестрельным оружием. Людьми они были, как правило, молодыми, выносливыми, рисковыми и бедовыми («пассионарными» по современной терминологии), а суровый воинский быт казачьих общин, беспощадно выбраковывая слабых и малодушных, лишь усиливал эти пассионарные качества, которые казаки передавали своим потомкам. Так на «казачьих реках» формировались сообщества стойких, отважных воинов, сыгравших крайне важную роль в истории нашей страны.

Как складывались взаимоотношения первых татарских и русских казаков, мы можем только догадываться, но, скорее всего, они носили преимущественно мирный и взаимовыгодный характер. Русские ценили у татар лучшее знание местности и навыки конного боя, а татары у русских – наличие огнестрельного оружия и малознакомое кочевникам мастерство судостроения и судовождения. Последнее было особенно ценным в степной войне: на судах казаки были недоступны коннице, а сами, передвигаясь в этих «плавучих крепостях» по рекам, могли совершать неожиданные нападения на врага и безнаказанно возвращаться с добычей в свои городки.

По мере увеличения «на Поле» численности русских казаков они ассимилировали ранее обосновавшихся там казаков татарских, и следы их тесных контактов получили заметное отражение в языке: почти вся специфическая казачья терминология носит тюркский характер. Помимо самоназвания это слова «атаман», «есаул», «дуван», «бунчук», «майдан», «курень» и многие другие.

Запорожская Сечь. Худ. Д.Г. Нарбут. 1988 год

Кроме русских и украинцев в рядах вольного казачества волею судеб нередко оказывались белорусы, поляки, а также представители неславянских народов, и это были не только ближайшие соседи из числа татар, ногайцев или кавказских горцев. Казаками порой становились турки, валахи, греки, венгры и даже немцы. Но русские, являясь наиболее многочисленным народом Восточной Европы, вполне закономерно заняли в казачьих общинах ведущие позиции и стали численно преобладать в них уже к концу XVI века, чему имеется прямое подтверждение в источниках. Голландский купец Исаак Масса, который жил в Москве в 1601–1609 годах, выучил русский язык и хорошо разбирался в русских делах, отметил в своих записках, что казаки – это люди «различных племен из Московии, Татарии, Турции, Польши, Литвы, Карелии и Неметчины, но по большей части – московиты и говорят по большей части по-московски». Со временем этнический облик казаков вообще перестал принципиально отличаться от общерусского.

В поисках богатой наживы

Что побуждало русских людей уходить «в Поле»? В середине XVI века литовский посол к крымскому хану Михалон Литвин объяснил этот исход следующим образом: «Одни скрываются от власти отца, или от рабства, или от службы, или от наказания за преступления, или от долгов, или от чего иного; других же привлекает… богатая нажива и более обильные места».

Столетие спустя Богдан Хмельницкий отзывался о своих соратниках как о людях, «которые, холопства не вытерпев, ушли в казаки». В 1666 году бывший подьячий Посольского приказа (ведавшего тогда связями Москвы с вольным казачеством) Григорий Котошихин писал о донских казаках, что они «породою москвичи и иных городов… и многие из них московских бояр и торговые люди, и крестьяне, которые приговорены были к казни в разбойных и татинных и в иных делах, и покрадчи и пограбя бояр своих, уходят на Дон». О том же, по сути, сообщали и сами донские казаки в 1642-м в своей знаменитой «Повести об Азовском осадном сидении»: «Отбегаем мы из того государства Московского, из работы вечныя, из холопства невольного, от бояр и дворян государевых, да зде прибегли и вселились в пустыни непроходней…»

Гетман Войска Запорожского Богдан Хмельницкий. Гравюра В. Гондиуса. 1651 год

Из подобных сообщений следует, что именно бегство являлось основным источником пополнения вольных казачьих общин, и не случайно английские путешественники, сталкиваясь в XVI веке с казаками на Волге и Каспии, называли их «изгнанниками, поставленными вне закона», а терские казаки в XVIII столетии вспоминали, как они когда-то «начались от беглых российских людей и от разных мест пришельцев от давних годов».

Однако сохранилось немало и других свидетельств, которые показывают, что далеко не все казаки вели происхождение от нарушивших законы своей страны беглецов. Многие становились казаками, бежав к ним не из родных мест, а из татарского или турецкого плена; кого-то казаки принимали к себе, сами освободив из неволи во время походов на тех же турок и татар. В XVII веке весьма распространен был также прием в казаки людей, которые не имели никаких конфликтов с законом и вполне легально приходили «с Руси» на Дон с торговыми караванами или нанимались там к казакам на всякие работы (заготовлять сено, шить одежду, обувь и т. д.), а порой просто проведывали или разыскивали родственников. Такого рода «отходники» нередко отправлялись вместе с казаками в их походы «за зипунами» (военной добычей) и, в полной мере вкусив вольной жизни, решали остаться в казаках. Те же охотно принимали к себе всех, кто мог обращаться с оружием, ибо лишь приток извне позволял тогда казачьему войску восполнять потери в боях и походах. По той же причине казаки твердо придерживались принципа «С Дона выдачи нет!» и категорически отказывались выдавать Москве даже самых отъявленных, с ее точки зрения, преступников – и вплоть до конца XVII века она с этим принципом вынуждена была считаться.

Кадр из фильма «Тарас Бульба». Режиссер Владимир Бортко. 2009 год

Жизнь «без бояр»

Весьма привлекательной для простого люда была и социальная организация вольного казачества с ее устойчивыми традициями коллективизма, взаимопомощи и народоправства. Она резко отличалась от порядков, царивших в окрестных государствах: предполагала жизнь «без бояр» и прочих господ, равенство членов общины в правах независимо от их происхождения, выбор предводителей (атаманов и есаулов) и решение других важных вопросов путем свободного волеизъявления на общих собраниях (кругах).

Яркую характеристику первым русским казакам дал Михаил Караулов – один из образованнейших представителей казачьей интеллигенции, ставший незадолго до своей трагической гибели в 1917 году атаманом Терского войска. По словам Караулова, в казачьи общины «стекались “лучшие” люди Московской Руси, стекались все, кто, чуя в себе силушку великую, хотел размыкать ее по чисту полю, удаль свою молодецкую показать и добыть себе чести, а казачеству славы. Сюда же стекались и те, кто искал себе спасения от холопства невольного, от прикрепления к земле, к тяглу, к помещику, так как к концу XVI века Московское государство держало уже в крепких тисках своих граждан, возложив на них тяжелые обязанности пред государством – обязанности, не соответствовавшие правам. И вот, кто хотел избавиться от этих тисков, от тяжести податей и налогов и от произвола дворян да бояр государевых; кто желал вольной, свободной жизни, кого не пугало царившее в казачьих общинах общее равенство, а влекло к себе товарищеское братство, – все стекались на берега “запольных” речек и увеличивали собою толпы казачества “вольного, свирепого и бесстрашного”».

Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану. Худ. И.Е. Репин. 1880–1891 годы

Справедливости ради надо отметить, что далеко не на всех казаков можно было распространить подобные характеристики. Как говорится, «в семье не без урода» – встречались и «воровские казаки», которых особенно много появилось во время Смуты начала XVII века. В те годы, по словам летописца, «во всех городах… казаков из холопей и крестьян намножилось, и в каждом городе поделали своих атаманов». И казаки эти на Руси порой «чинили насильства и беды такие, что и бесермены не чинят».

Подобные свидетельства давали повод некоторым историкам называть чуть ли не все казачество той поры скопищем разбойников. С этим нельзя согласиться: даже в период Смуты «воровские казаки» не составляли большинства казачества. Подтверждением тому может служить поведение казачьего войска, стоявшего под Москвой в августе 1612 года. Оно находилось под началом князя Дмитрия Трубецкого, который во время сражения ополчения Минина и Пожарского с корпусом гетмана Яна Ходкевича, прорывавшегося на выручку осажденным в Кремле полякам, занял выжидательную позицию. Но, увидев, как Ходкевич теснит русских ополченцев и как на захваченных врагом церквях водружаются польские знамена, казаки пришли в такую ярость, что, вопреки воле Трубецкого, бросились на выручку ратникам ополчения и вместе с ними опрокинули войско Ходкевича…

Судя по переписке с Москвой, в XVII столетии казаки, «помня свою природу», не отделяли себя от русского народа, а потому само противоборство с «бусурманским» миром (включая походы «за зипунами» к турецким и татарским берегам) рассматривали как возмездие за набеги на русские земли, за убийство и угон в рабство оставшихся на Руси «отцов, матерей и сестер единоутробных».

Изживание воровского элемента в казачьей среде происходило не без влияния Русской православной церкви, однако еще большее значение имела сила воздействия войскового круга. Его решения были обязательны для всего населения казачьего «присуда»; отказ от выполнения сообща принятых постановлений обычно влек за собой казнь «ослушников». Системой жестоких наказаний поддерживалась и строгая дисциплина в казачьем войске во время походов. По свидетельству современников, с ее нарушителями казаки не церемонились: «сажали в воду» (то есть топили), расстреливали, «посадя на площади или на поле», из луков и пищалей и т. д. И поскольку при всей демократичности казачьих общин реальная власть в них постепенно сосредоточивалась в руках домовитых казаков, глав семейств, более других заинтересованных в установлении с Москвой взаимовыгодных отношений, самоочищение казачьих войск от порочащего их (в глазах московских властей) элемента происходило неуклонно и довольно успешно.

Битва князя Пожарского с гетманом Ходкевичем под Москвой. Худ. П.Е. Коверзнев. 1870-е годы

«Государева служба»

Численность вольного казачества в XVI – начале XVII веков была еще невелика. На Дону (в самой крупной области формирования русского казачества) в это время, по разным данным, насчитывалось от 3 тыс. до 10 тыс. казаков, на Волге – около 3 тыс., на Тереке – от 500 человек до 1000. Общая же численность вольного казачества (включая запорожцев) к началу XVII столетия, скорее всего, не превышала 14 тыс. человек.

Явный недостаток живой силы для противостояния окрестным государствам и «ордам» казаки успешно компенсировали умелой, во многом оригинальной тактикой ведения боевых действий, прекрасным знанием воинских обычаев соседних народов, владением как русскими, так и татарскими боевыми приемами, отчаянной, на пределе разумного, смелостью и предприимчивостью. В отличие от господствовавших в степях кочевников, казаки умели не только совершать набеги, но и брать (и защищать) хорошо укрепленные города, были привычны к сражениям как в пешем, так и в  конном строю, как на воде, так и на суше, в совершенстве владели как лучным, так и «огненным» боем. Вместе с тем без поддержки сильного государства долго продержаться в степной войне «всех против всех» казаки бы не смогли. Им требовались огнестрельное оружие и боеприпасы к нему, а наладить их производство в нужном количестве сами казаки были не в состоянии.

Московские власти быстро поняли, какую силу могла представлять казачья вольница в противостоянии с ногайцами, крымскими татарами и турками, и, стремясь опереться на казачество в этой борьбе, стали оказывать ему поддержку, преследуя лишь «воровских казаков» (но и их в случае раскаяния нередко прощали). Между Московским государством и вольным казачеством стали складываться отношения, вначале напоминавшие союзнические, а затем – вассальные. Они и предопределили постепенное вхождение казачьих областей в состав Российского государства. Процесс этот не был ровным, порой он осложнялся привходящими обстоятельствами (Москву особенно раздражали самовольные походы казаков на владения соседних государств, создававшие много проблем царской дипломатии), но тенденции к сближению сторон со временем только усиливались.

По договоренности с Москвой казаки сопровождали и охраняли посольства, следовавшие через степи «с Руси» и «на Русь», поставляли разведывательные сведения, «чинили воинский промысел» над враждебными кочевниками, временно включались в состав действующей армии в ходе войн, которые вела Россия (присоединение Казани и Астрахани, Ливонская, русско-польские войны). За это они получали от московского правительства в качестве «жалованья» не только огнестрельное оружие, ядра, порох и свинец, но и деньги, хлеб (зерно, муку, крупы, сухари, толокно), сукно, холст, вино и другие припасы. Государева служба даже при эпизодичности становилась для вольного казачества одним из промыслов, жизненно важных еще и потому, что «жалованье» за нее предусматривало также право свободного въезда в русские города как для свидания с находившимися там родственниками, так и для торговли, носившей для казаков по специальному государеву указу беспошлинный характер.

Разнообразные контакты у вольного казачества периодически налаживались и с другими государствами и этносами. В результате казаки многое переняли в быту, одежде, языке, песенном творчестве у татар, ногайцев, турок, персов, поляков и других народов, что содействовало формированию у каждого из казачьих войск своей яркой самобытной культуры, которая стала неотъемлемой частью общерусской и многим ее обогатила.

Ночной бивуак казаков. Худ. А.О. Орловский. 1809 год

Дело казаков Платова под Миром 9 июля 1812 года. Худ. В.В. Мазуровский. 1912 год

Что почитать?

Васильев И.Ю. Генезис русского казачества // Исторический формат. Международный научный журнал. 2015. № 4

Никитин Н.И. Вопрос о происхождении и этнической идентификации казачества: исследовательские подходы и исторические реалии // Исторические записки. 2020. Вып. 19 (137)

Фото: FINE ART IMAGES/LEGION-MEDIA, ©«ЦЕНТРАЛ ПАРТНЕРШИП»