Кто вы, мсье Катаев?

Сто двадцать пять лет назад родился Валентин Катаев, писатель парадоксальной, фантастической судьбы: бывший белогвардеец, он стал сталинским лауреатом, классиком советской словесности

А начиналось все в Одессе, в шумном городе у Черного моря. В его роду были священники и генералы, а отец будущего писателя преподавал в Одесском епархиальном училище. Приморский диалект оказался неистребимым: Катаев и после 60 лет жизни в Москве говорил, как настоящий одессит, и любил щеголять сочными южными интонациями.

Офицерский дебют

Уже в 9 лет Катаев не сомневался, что станет писателем, а в 16 сочинял такие стихи: «Привет тебе, привет, / Привет, Союз родимый, / Ты твердою рукой поток неудержимый, / Поток народных смут сдержал». И это, конечно, не о Советском Союзе, а о Союзе русского народа. Будущий Герой Социалистического Труда симпатизировал черносотенцам. На Великую войну он ушел добровольцем и, сражаясь в артиллерии, от нижних чинов дослужился до прапорщика. Два ранения, два солдатских Георгия и орден Святой Анны 4-й степени… В 1918-м, придя в себя после госпиталей, записался в армию гетмана Павла Скоропадского – как герои булгаковской «Белой гвардии». Впрочем, гетманщина, как известно, оказалась краткой «опереткой», и весной 1919 года подпоручик Катаев вступил в Добровольческую армию. У деникинцев состоял в команде бронепоезда, воевал под Вапняркой. Потом его надолго вырвал из строя сыпной тиф.

Когда красные прочно овладели Одессой, бывший офицер только приходил в себя после болезни. Ему фантастически повезло: чекист Яков Бельский, поверивший, что Катаев симпатизирует большевикам, лично заступился за него. Позже писатель тщательно скрывал этот период своей жизни, искусно придумывая легенды о службе в Красной армии и всегдашней преданности делу Ленина. Скорее всего, «компетентные органы» знали правду о его белогвардейском прошлом, но держали этот компромат про запас – и под маховик чисток автор революционных эпопей не попал. А в повестях иногда выводил себя в образах белогвардейцев – разумеется, отрицательных.

К тому времени он успел походить в учениках у жившего в Одессе Ивана Бунина, в дневниках которого есть знаменательная запись: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: "За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки"». Очень скоро он сумел достичь почти всего, о чем мечтал, и для этого не пришлось становиться наемным убийцей – хватило литературного таланта.

Баловень Госиздата

Катаев любил рассказывать, что в Москву перебрался по рекомендации Надежды Крупской. Это похоже на преувеличение, если не на легенду. И все-таки провинциальный фельетонист в 1923 году вошел в штат знаменитой газеты «Гудок» – и принялся за юморески, которые подписывал весьма изобретательно: «Старик Саббакин», «Ол. Твист», «Митрофан Горчица». В катаевской фантазии всегда клубились сюжеты, шутки, псевдонимы. После казарм, сражений, военных эшелонов лихая журналистская жизнь времен нэпа захватила его. Катаева окружали талантливые люди, некоторые из них – так совпало – тоже прибыли в Москву из Одессы. Это Юрий Олеша, Эдуард Багрицкий, а чуть позже – брат Катаева, публиковавшийся под псевдонимом Евгений Петров, и его остроумный соавтор Илья Ильф.

Настоящее литературное имя он приобрел в 1926 году, когда в лучшем журнале того времени – «Красная новь» – вышла катаевская повесть «Растратчики». Читателей эта история увлекла, но решающим стал краткий вердикт Максима Горького: «Очень талантливая вещь». Понравились «Растратчики» и Константину Станиславскому, который заказал Катаеву инсценировку.

Насколько искренне он принял советскую реальность? Натура артистическая, Катаев всегда верил в собственную игру. Иначе получилось бы фальшиво. Дело не только в гедонизме. Скорее всего, его устраивал высокий статус литературы в СССР – он даже готов был терпеть идеологический прессинг. Но – чуть ли не единственный из заметных советских авторов – Катаев в 1930-е годы публично не выступал в поддержку репрессий. Хотя до своих последних дней охотно использовал официальную риторику в литературных спорах и подписывал письма «против диссидентов», за что и заслужил среди деятелей искусства репутацию циника, который хочет оставаться своим и для властей, и для гонимых. Он и сам иногда с форсом завершал собственные послания: «Ваш Валя, шалунишка и циник».

Катаев легко бросался в творческие авантюры и порой так же легко к ним охладевал. Именно он подсказал Ильфу и Петрову беспроигрышный сюжет «Двенадцати стульев». Сначала «писатель с именем» хотел использовать их как «литературных негров» и выпустить книгу под своим именем. Но когда увидел, какой замечательный плутовской роман у них получается, – отошел в сторону, попросив за идею только золотой портсигар с первого гонорара. «Эти жмоты», как вспоминал Катаев, купили ему портсигар, правда, маленький, дамский. Но посвящение Валентину Катаеву можно обнаружить на каждом издании знаменитого романа. К тому же он, несомненно, стал одним из прототипов Остапа Бендера – остроумный, энергичный, умевший очаровывать дам и заражать идеями коллег. Не зря Осип Мандельштам говорил о Катаеве: «В нем есть настоящий бандитский шик».

Прапорщик Валентин Катаев. Портрет, опубликованный в журнале «Весь мир». 1916 год

После юморесок и подступов к «актуальной» производственной теме писатель нашел себя в воспоминаниях о детстве, об Одессе. Повесть «Белеет парус одинокий» вышла в 1936 году и стала любимой книгой миллионов. На читателя хлынул одесский юмор, говор, даже приморский воздух этого города. Сразу потребовались переиздания и экранизация. С одной стороны, в автобиографической прозе раскрылся ученик Бунина, умеющий описывать самые тонкие оттенки ощущений, неуловимые детали, из которых состоит полнокровная жизнь. Строгий наставник катаевской творческой юности, который в эмиграции редко читал советскую литературу, повесть об Одессе принял одобрительно. С другой – Катаев показал себя мастером сюжетных хитросплетений, у него получились образцовые революционные приключения, с конспирацией, погонями, сыщиками и супергероем – беглым матросом с броненосца «Потемкин» Родионом Жуковым. Катаев в подробностях запечатлел предреволюционное детство – мир, который вот-вот исчезнет.

Он бросился развивать успех, сражая современников обаянием и энергией. Выпустил несколько продолжений своего «Паруса», из которых сложилась революционная сага «Волны Черного моря». Он успевал и писать, и пробивать свои книги в печать. Баловня Госиздата демонизировали – за успех, за демонстративную аморальность. Казалось, ради признания и щегольских костюмов этот одессит готов на все. Тем более что профессионализм позволял Катаеву талантливо воспеть любое начинание партии в любом жанре. В дневнике литературного критика Валерия Кирпотина есть такая формула: «Катаев действительно очень талантлив. Но по своей природе он – куртизан. Ему всегда нужен хороший заказчик». Это и так, и не так. Он и правда знал толк в жизни зажиточной, разгульной и комфортной. И артистом был первоклассным, разыгрывая сцены благонамеренности для властей предержащих. Однако существовали и для него священные коровы – ценности, которые Катаев отстаивал не только за страх, но и за совесть. Это – большая страна с большим читателем, Россия, Советский Союз. Он не мог помыслить себя в эмиграции. Поэтому и большевиков уважал искренне – после того, как им удалось воссоздать мощную державу с солидной литературной индустрией. Для бывшего юного патриота-монархиста вполне объяснимое чувство. И оно не изменило ему в годы Великой Отечественной. Военкор «Красной звезды», Катаев рассказывал о боевых действиях со знанием дела. А в одной артиллерийской части встретил мальчика Ваню – сироту, который прибился к бойцам. Он написал о нем повесть «Сын полка», принесшую ему не только Сталинскую премию и немалые гонорары за бесконечные переиздания, но и статус классика детской литературы. Книга вошла в школьную программу, актеры читали ее по радио, да и в наше время «Сына полка» переиздают.

Ставка на «Юность»

Вскоре после войны Катаев создал, пожалуй, самую легкомысленную из его вещей – водевиль «День отдыха». Это было важно именно тогда – отвлечься от трагедий, погрузиться в атмосферу современной сказки со счастливым финалом. Пьеска под названием «Кто вы, мсье Миусов?» несколько десятилетий не сходила с парижской сцены, а в 1956 году ее экранизировал режиссер Андрей Тутышкин, и получился веселый фильм с Игорем Ильинским в главной роли – с комическими поворотами, забавным флиртом и счастливой жизнью советских людей в санатории «Липки».

Впрочем, в то время даже больше парижских успехов писателя занимало другое начинание. Однажды его пригласили возглавить новый журнал для школьников – «Товарищ». Но он перевернул первоначальный замысел с ног на голову, предложив концепцию издания, которому были бы «все возрасты покорны». Название пришло к нему в вещем сне – «Юность»!

Катаев стал не просто главным редактором, а настоящим гуру новой литературной школы, где первостепенной считалась «внутренняя музыка, которая пронизывает всю вещь». Он подарил редакции самовар – настоящий, который растапливали сосновыми шишками, – чтобы вокруг него собирались и спорили. Журнал выглядел нестандартно – и по формату, и по оформлению, и по содержанию. Никакой рутины, конъюнктуры. И сам Катаев не только читал, но и обнюхивал каждый номер – как родного младенца. «Юность» уже в первый год выпуска, в 1955-м, стала самым популярным литературным изданием в стране. «Засияли новые имена, и тираж "Юности" пополз вверх, как температура у гриппозного больного», – писал Катаев. Появление на страницах этого журнала молниеносно превращало молодых авторов чуть ли не в кумиров. Так случилось с Василием Аксеновым и Анатолием Гладилиным. Запомнились и публикации «Путешествия на "Кон-Тики"» Тура Хейердала, и первый советский милицейский детектив «Дело "пестрых"» Аркадия Адамова, и «Приключения Кроша» Анатолия Рыбакова. «Юность» стала главной трибуной и для самых популярных молодых поэтов того времени – Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко. Последнему мэтр советовал – конечно, лукаво: «Не старайтесь писать, чтобы понравиться нашей интеллигенции. На этом пути вы погибнете. Пишите то, чего требует руководство».

Катаев впервые за долгие годы почти каждый день приходил на службу – благо редакция «Юности» располагалась тогда в доме Союза писателей и можно было совместить присутственные дни с другими заботами. Хотя его увлекал именно журнал! В 1961-м он ушел из «Юности» – отчасти из-за интриг, отчасти потому, что, вволю пообщавшись с «молодыми гениями», сам жаждал писать много и по-новому. Как в юности, которая без кавычек.

Алмазная проза

Его поздние полумемуарные книги стали сенсацией для своего времени и сохраняют популярность в ХХI веке. У Катаева имелся могущественный союзник в Политбюро – самый хмурый партийный вождь той эпохи, секретарь ЦК «по идеологии» Михаил Суслов. Еще до войны он полюбил прозу Катаева – и позволял ему вольнодумные порывы. В поздних катаевских книгах трудно найти штампы периода 1960–1970-х годов. Он как будто жил вне идеологических установок – как вольный художник. Сам писатель назвал стиль своих поздних повестей «мовизмом», от французского mauvais, то есть – «плохо». Прежде всего он имел в виду пренебрежение правилами литературных приличий. Это был несколько эпатажный, а в большей степени иронический вызов эстетике соцреализма, да и вообще «гладкому», слишком рассудительному и ханжескому стилю прозы тех лет. «Алмазный мой венец», «Трава забвения», «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона» – эти книги всколыхнули читательский интерес к Катаеву, он снова очутился на гребне литературной моды. Особенно притягателен оказался «Венец» – сенсация 1978 года. Ибо Катаев приоткрыл жизнь легендарной богемы 1920-х. Каждого из героев он наделил псевдонимом, и читатели гадали: Командор – конечно, Владимир Маяковский, Королевич – Сергей Есенин, Синеглазый – Михаил Булгаков, Конармеец – Исаак Бабель. Знатоки литературы по строчкам угадывали Щелкунчика – Осипа Мандельштама, Мулата – Бориса Пастернака, Птицелова – Багрицкого и Ключика – Олешу. Там и фантазии, и воспоминания, и очень тонкие рассуждения о творчестве. Многие потом пытались повторить приемы Катаева, рассказывая о своих собратьях по перу, но получалось тускловато. Даже у Василия Аксенова. Читали «Венец» прилежно, хотя не все принимали катаевское «панибратство с великими». Бросалось в глаза, что он преувеличивает свою роль, к примеру, в жизни Маяковского и Булгакова. Книга получилась по-катаевски самоупоенная, но там с лихвой хватало и любви к чужим стихам, к чужой прозе, любви к таланту, к шумной эксцентрике, присущей послереволюционным временам. Он подсмотрел и перенес эту сумасшедшую и «алмазную» эпоху в чинные 1970-е.

Выступление Валентина Катаева на объединенном пленуме правлений творческих союзов СССР в Большом Кремлевском дворце. 1977 год

Самая «непроходная» повесть Катаева вышла в июньском номере «Нового мира» за 1980 год по личной отмашке Суслова. «Уже написан Вертер» – история про одесскую Чрезвычайку 1920-го, с узнаваемыми прототипами, включая легендарного Якова Блюмкина (в повести – Наум Бесстрашный). Так о чекистах еще не писали. Казни, доносы на обаятельных людей, беспощадная карательная политика – все это обычно оставалось за пределами художественной прозы. Нет, Катаев не ставил под сомнение правоту большевиков и закономерность поражения белых. Но о красном терроре – первым! – поведал без фигур умолчания. Не исключено, что Суслов санкционировал эту публикацию, чтобы немного одернуть тогдашнего председателя КГБ Юрия Андропова, который в те годы с помощью литераторов и кинематографистов уж слишком романтизировал «рыцарей в кожанках».

Катаев демонстративно шутил над смертью, как это умеют только отчаянные жизнелюбы и сибариты. Как-то внук с ветерком катал на мотороллере Корнея Чуковского по улицам Переделкина. Завидев приятеля, седовласый Корней крикнул ему на скорости: «Прогулка перед сном!» «Перед вечным!» – мгновенно ответил Катаев «своим ехидным одесским тоном». И накануне 90-летия в его дневнике появилась запись: «14:30. На "Маяке" легкая музыка. Неужели всему конец?» Он по-прежнему держался бодро, жил своими премьерами, новыми книгами и замыслами. Но морозным февралем 1986 года на даче в Переделкине затеяли ремонт, Катаеву пришлось переезжать в Москву. В дороге он простудился. Стресс привел к инсульту, в больнице добавилось воспаление легких… Дочь запомнила последние слова отца – истинно литераторские: «Я знаю теперь, что такое смерть, и обязательно должен это написать. Я не боюсь ее больше. Если бы вы знали, какая там прекрасная музыка!»

Что почитать?

Лекманов О.А., Котова М.А. В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В.П. Катаева «Алмазный мой венец». М., 2004

Шаргунов С.А. Катаев. Погоня за вечной весной. М., 2016 (серия «ЖЗЛ»)

Фото: ВАЛЕНТИН ЧЕРЕДИНЦЕВ/ТАСС, РИА НОВОСТИ