В поисках альтернативы

Можно ли было построить социализм иначе, чем это сделал Сталин? Ответ на этот вопрос искали многие, в том числе и советский экономист Отто Лацис

Как всех нас учили в советской школе, молодого Володю Ульянова когда-то буквально «перепахала» одна книга, после которой он и встал на путь революционной деятельности. Эта книга – «Что делать?» Николая Чернышевского, ее потом пришлось штудировать нескольким поколениям советских подростков. Как пишут биографы, была такая «перепахавшая» книга и у самого радикального реформатора в нашей новейшей истории – Егора Гайдара. Он в свое время прочитал самиздатовскую рукопись, ходившую по Москве, – «Перелом» советского экономиста Отто Лациса (1934–2005). Книга, написанная в 1972 году, при Леониде Брежневе издана быть не могла, потому что ставила слишком острые вопросы и предлагала слишком критичный взгляд на то, что именно мы построили в СССР в ходе индустриализации и коллективизации. «Перелом» вышел из печати только в перестроечные времена, в 1990-м, в обновленном и доработанном виде. Теперь он уже был нацелен автором на то, чтобы дать ответ новоявленным «советским консерваторам» – тем, кто поставил под сомнение начавшийся вал разоблачений Иосифа Сталина и его единомышленников. Защищая поруганного вождя, они пытались остановить процесс разрушения построенного им государственного здания.

Ювелирная, детальнейшая работа Лациса с историческими документами – стенограммами партийных съездов и конференций 1920-х годов, статьями и выступлениями тогдашних политиков – показывает, как на самом деле осуществлялся «великий перелом», покончивший с нэпом и переведший социалистическое строительство в России на сталинские рельсы. Главный тезис Лациса, который остается интересным и сегодня, когда все споры о разногласиях в послереволюционной коммунистической верхушке уже кажутся малоактуальными, таков: у раннего СССР была альтернатива сталинскому курсу! «Ведь если выбора не было, если путь наибольших народных жертв был объективно предопределен – историкам пришлось бы оправдать Сталина». Напротив, его курс, считает автор, был альтернативой ленинскому курсу. Если Ленин ставил задачу постепенного, медленного, растянутого на десятилетия «врастания в социализм», то Сталин потребовал от руководимой им партии ускоренного, форсированного строительства социализма – вопреки всем объективным условиям, ценой неимоверных жертв и лишений. «Переломом» Лацис называет тот переворот, который Сталин почти незаметно подготовил и осуществил в 1928–1929 годах. До тех пор, руководя партией, он последовательно и настойчиво отстаивал курс на нэп, проложенный Лениным после краха военного коммунизма, и упорно боролся против разнообразных «оппозиций» – Троцкого, Каменева и Зиновьева, требовавших с нэпом покончить и начать ускоренную индустриализацию.

Однако, победив своих соперников в Политбюро, разоблачив и заклеймив их как «леваков», лишив их политической роли и влияния, Сталин взял на вооружение их же лозунги – и, не называя авторов, навязал партии их курс. Точнее, теперь это был уже его, сталинский курс, и сверхамбициозные темпы первых пятилеток назовут не троцкистскими или зиновьевскими, а именно сталинскими. Лацис жестко полемизирует с теми исследователями, кто приравнивал сталинизм к ленинизму и признавал Сталина верным продолжателем дела Ленина. Настоящим продолжателем ленинизма, по мнению автора, был не Сталин с его штурмовщиной и эскалацией насилия во всех сферах, а Николай Бухарин. Только медленный и учитывающий интересы крестьянства, поддерживающий ленинский курс на «смычку» рабочего класса с ним путь кооперирования, считал Бухарин, мог привести к построению по-настоящему социалистического общества. Конкретный план кооперации был рассчитан знаменитым ученым Александром Чаяновым. Вместо этого – благодаря Сталину – мы получили ограбление и уничтожение крестьянства, его ускоренную «колхозизацию» ради высочайших темпов индустриализации.

Но, может быть, оно того стоило? Нет, показывает Лацис, анализируя статистику первой и второй пятилеток, как раз наоборот: форсирование обернулось тотальной бесхозяйственностью, чудовищной растратой и омертвлением основного капитала (сформированного за счет ограбления и терроризирования крестьянства), все основные задачи первой пятилетки выполнены не были, а цели второй пришлось резко скорректировать в сторону уменьшения, чтобы сбалансировать трещавшую по швам советскую экономику. И это – не говоря о страшном голоде 1932–1933 годов. Не говоря о страданиях и лишениях колхозных крестьян и раскулаченных. Не говоря о долгосрочных последствиях «перелома» – крахе трудовой этики, разрушении стимулов к труду, всеобщей бюрократизации хозяйства и жизни в Советской стране. Такова была цена сталинского «перелома» – отказа от ленинского плана «врастания в социализм».

Впрочем, есть и еще одно возражение: да, «перелом» был травматичным и болезненным, но иначе мы не смогли бы подготовиться к великой войне и победить в ней! Это суждение автор тоже рассматривает – и с цифрами на руках показывает, что Сталин своими форсированными темпами, по сути, едва-едва вышел на те достаточно осторожные цифры, которые предлагались Госпланом до всякого «перелома». Иными словами, никакого выигрыша в темпах не последовало – наоборот, произошла огромная потеря и растрата тех скудных ресурсов, которые имелись у Советской страны и которые, будь они использованы правильным образом, дали бы куда больший эффект…

Сталин построил террористический строй и назвал его «реальным социализмом». Поиски альтернативы ему – «социализма с человеческим лицом» – шли много лет, но так ничем и не кончились. Их бесплодие погребло под собой и само здание Советского государства. Глубокая историческая ирония в том, что одним из могильщиков этого государства стал поклонник и младший соратник Лациса – Егор Гайдар. Ученик круто повернул руль к капитализму, реставрации которого так боялся учитель. Он пошел дальше и, вопреки Лацису, отождествил социализм со сталинизмом, обесценив и обнулив тем самым труды и жертвы миллионов советских людей. Тех, кто шел за Сталиным в надежде построить справедливое и счастливое общество, как «пятилетку – в четыре года». Иной альтернативы нет, посчитал Гайдар, и окончательно закрыл для России возможность строительства хоть социализма, хоть капитализма, но «с человеческим лицом». Именно в этом убеждали нас радикальные либералы, и за это убеждение мы заплатили «лихими девяностыми», гигантским – двукратным! – многолетним спадом производства, обнищанием страны и разочарованием в реформах. Лацис утверждал, что альтернатива всегда существует, и предметно показывал это на материале 1920-х годов. Неужели же мы поверим, что альтернативы не было в 1991-м?

Лацис О.Р. Перелом. Опыт прочтения несекретных документов. М., 1990

Фото: НАТАЛЬЯ ЛЬВОВА, LEGION-MEDIA