Правда воли монаршей

О мотивах царя, затеявшего радикальную реформу Русской церкви, в интервью «Историку» размышляет доктор исторических наук, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Евгений АНИСИМОВ

Отмена патриаршества и другие реформы, проведенные первым русским императором, определили положение церкви на два последующих столетия – вплоть до 1917 года. Что двигало Петром – вера или безверие?

Церковь на службе государства

– В какой мере Петра можно назвать верующим человеком?

– Петр с детства был глубоко, искренне верующим, прекрасно знал Священное Писание, цитировал в письмах отдельные фразы и выражения из Библии. Он также во всех деталях знал порядок богослужения, пел в церковном хоре и читал «Апостола». При этом император, как и многие просвещенные люди эпохи рационализма, стремился увязать веру в Бога с рациональными началами, поставить ее на службу государству и общественному прогрессу.

– Противники преобразований обвиняли Петра в антицерковной направленности многих его действий, в первую очередь церковной реформы. В какой мере это справедливо?

– Думаю, неверно относиться к церковной реформе Петра как к чему-то в корне антицерковному. Император следовал собственным представлениям о государстве и роли церкви, которые, конечно, разделяли далеко не все церковники того времени. Отсюда и обвинения, о которых вы говорите. Сам же царь видел в реформе церкви одну из своих верховных обязанностей, представляя эту реформу как богоугодное дело монарха, озабоченного исполнением своего христианского долга. В «Духовном регламенте» Петр сформулировал это вполне откровенно: «Между многими, по долгу богоданными нам власти попеченьями о исправлении народа нашего… посмотря и на духовный чин и видя в нем много нестроения и великую в делах скудость, несуетный на совести нашей возымели страх: да не явимся неблагодарны Вышнему, аще толикая от него получив благопоспешества во исправлении как воинского, так и гражданского чина, пренебрежем исправление и чина духовного».

О том, что реформа не имела антицерковного содержания, писал в «Правде воли монаршей» и один из ее идеологов архиепископ Феофан Прокопович. Во-первых, форма коллегиального (соборного) управления церковью в ее истории существовала наряду с единодержавием. А во-вторых, реальной симфонии властей в России никогда не было: государство в лице великого князя, царя, аппарата власти всегда главенствовало над церковью.

Церковно-монастырское строительство, назначение митрополитов и епископов не было исключительно внутренним делом церкви, а являлось одной из государственных функций самодержца, обставленной как милостивое согласие на назначение на вакантную кафедру предложенного церковью кандидата. Выборы патриархов также обязательно одобрялись, а по большей части и инициировались светской властью. О покорности большинства церковных иерархов царям в допетровскую эпоху тоже общеизвестно.

Борьба с оппозицией и московской «стариной»

– Что в большей степени определяло церковную политику Петра – боязнь сопротивления его реформам со стороны церкви или желание превратить ее в деталь единого государственного механизма?

– И то и другое. Петр признавал в «Духовном регламенте», что в режиме коллегиальности церковь не будет противостоять самодержавию: «…от соборного правления не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единаго собственнаго правителя духовнаго. Ибо простой народ не ведает, како разнствует власть духовная от Самодержавной; но великою Высочайшаго Пастыря [то есть патриарха. – «Историк»] честию и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть то вторый Государь, Самодержцу равносильный, или и больше его… И когда услышится некая между оными распря, вси духовному паче, нежели мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно согласуют, и за него поборствовати и бунтоватися дерзают».

Разумеется, Петр учитывал и тот несомненный факт, что среди его политических противников было немало священнослужителей, в свое время занявших сторону царевны Софьи Алексеевны. Как и то, что впоследствии в их среде возросла неприязнь к нему из-за разнообразных «новизн» и тяготения ко всему иностранному. Так что ликвидация оппозиции в этих кругах была одной из реальных целей церковной политики Петра. Не стоит списывать со счетов и то обстоятельство, что для царя люди церкви оставались частью московской, ненавистной ему «старины». Петр не случайно приблизил к себе священнослужителей из киево-могилянского круга, которые не только были образованнее отечественных, но и принадлежали к другому православному миру, не связанному с московской «стариной», и полностью зависели от царя, что было важно для проведения реформы церкви.

При этом Петр следовал своему представлению о том, что миссия церкви заключается не только в том, чтобы молиться о благе России. Церковь, по мысли императора, также должна была служить Отечеству как орган просвещения, образования, как источник культуры. Петр считал, что истинный сын Отечества – это образованный, воспитанный, занятый полезным делом подданный, но одновременно законопослушный и непременно глубоко верующий, так как нравственность в его понимании могла быть только православной. Исходя из этого, он сделал знание основ веры обязательным для военных наряду со знанием воинского устава.

При этом сама церковь должна была стать рупором для пропаганды петровских реформ – отсюда чтение царских указов и манифестов с церковного амвона, торжественные богослужения по случаю побед…

– Император даже сам редактировал тексты, с которыми церковь обращалась к народу…

– Для него это было вполне естественно. Петр был ярым сторонником «говорящей церкви», живого слова, проповеди, обращенной к пастве. Поэтому он в резких выражениях осуждал бездумное следование церковному ритуалу, формальное служение и особо благоволил образованным церковным деятелям, которые могли хорошо писать и произносить яркие, доходчивые проповеди. Так, Стефан Яворский, скромный настоятель одного из киевских монастырей, произнес проникновенную надгробную проповедь над телом генерала Шеина и был оставлен в Москве, чтобы после смерти патриарха Адриана стать местоблюстителем патриаршего престола, а затем руководителем Синода. В 1709 году в Киеве преподаватель Киево-Могилянской академии Феофан Прокопович произнес в присутствии Петра знаменитую речь-панегирик в честь Полтавской победы, которая потрясла царя образностью и красотой. Богослов был приближен к царю и со временем стал главным идеологом петровского самодержавия.

Святитель Митрофан Воронежский посещает во дворце царя Петра I

 «Дабы даром хлеб есть»

– Помимо реформы церковного управления император планировал проведение масштабной монастырской реформы?

– Он собирался превратить все российские монастыри в богадельни, которые должны были со временем стать приютами для отставных солдат, сирот, нищих. Реализация таких планов фактически означала бы ликвидацию монастырей и монашества как такового.

У исповедника. Худ. С.Д. Милорадович. 1915 год

– С какой целью?

– По той же причине: царь собирался поставить обители на службу Отечеству. Что касается монашества, то у Петра к нему было явное предубеждение. Никто из российских самодержцев ни до, ни после него не выражался так резко о монашестве, не издавал указов, в которых бы все монахи поголовно обвинялись в тунеядстве и где бы утверждалось, что люди «бегут в монастыри от податей, а также от лености, дабы даром хлеб есть».

Петр действовал в соответствии с этими представлениями. Прибавление к «Духовному регламенту», принятое в мае 1722 года, запрещало постригать в монашество мужчин, не достигших 30 лет. Для женщин возраст пострига составлял от 50 до 60 лет (исключения допускались лишь с позволения Синода), для военнослужащих и чиновников постриг был запрещен, также монахам нельзя было переходить из одного монастыря в другой. В 1723 году по указу Петра разрабатывалась идея установления минимума годового содержания монаха, с тем чтобы, «положа на определенное число монахов денежной и хлебный оклад, сметаться, что за тем денег и хлеба может быть в остатке», и передать остаток в распоряжение государства.

Петр видел угрозу за стенами монастырей: он дважды издавал указы, запрещавшие монахам писать, запершись в кельях, им было положено «писать в трапезе явно, а не тайно, понеже убо древних отец предание бысть монаху ни что писати без повеления начальнаго». В государстве, по мнению Петра, не могло быть людей внутренне независимых, живущих ценностями и идеалами, которые не связаны или слабо связаны с теми, что исповедовал император.

– В рамках этого подхода он фактически отменил тайну исповеди?

– Одновременно с усилением контроля над духовенством ужесточился контроль над прихожанами. Им строжайше предписывалось ходить в церковь «в воскресные и господские праздники… паче же к святой литургии», раз в году обязательно исповедоваться с занесением факта исповеди в особую учетную книгу. Наблюдать за исполнением этих предписаний должны были приказчики, старосты, священники под угрозой штрафа. 17 мая 1722 года Синод опубликовал указ, согласно которому каждый священник обязан был нарушить тайну исповеди, в том случае если он усмотрит в словах прихожанина состав совершенного или задуманного государственного преступления. Синод объявлял, что нарушение тайны исповеди «не есть грех, но полезное хотящего быть злодейства пресечение». Услышав из уст своего духовного сына нечто подозрительное, священник должен был тайно донести, а затем обличить преступника во время расследования в органах политического сыска.

– Но священник мог и не донести, ведь свидетелей не было – только тот, кто исповедуется, и тот, кто исповедует?– Свидетелей под епитрахилью действительно не было. Но не доносить стало опасно: духовный сын мог случайно проговориться или на допросе объявить о том, что священник знал о готовящемся или совершенном преступлении. Священник же, уличенный в недонесении, автоматически становился сообщником. Его ждало лишение сана, имущества и жизни как «противника и такового злодея согласника, паче же государственных вредов прикрывателя». Не каждый пастырь был готов рисковать жизнью.