Жертвы исторического оптимизма

Крах советского проекта был предрешен тогдашним состоянием умов, нарастающим неверием в те смыслы и практики, а проще говоря – в слова и дела, которыми жил СССР

Виновата ли в этом охлаждении сама советская власть, а точнее, верхушка КПСС? По-моему, виновата. Она, объявляя себя «нашим рулевым», постоянно опаздывала с реформами экономики, остававшейся во многом мобилизационной. Не преуспела в насыщении прилавков, особенно провинциальных. Не обеспечила обновления идеологии, не расставшейся с детским простодушием баррикад. До последнего держалась упертого атеизма. В общем, претензии можно предъявлять до посинения. Хотя и сказать, что страна не развивалась, тоже нельзя. Развивалась, сохраняя при этом заявленные ранее принципы равенства и социальные гарантии. Впрочем, тогда многие этого не ценили, как не ценят иные мужья верных, хлопотливых, но и чересчур властных жен. 

Мне в те годы приходилось много ездить по стране. Как относились простые люди от Бреста до Курил к советской власти? Я бы эти эмоции назвал «хмурой привязанностью». Речь прежде всего о старшем поколении, помнившем времена по-настоящему трудные, а то и невыносимые. Более того, в народе жило эдакое чувство ворчливого оптимизма. Коммунизма уже, конечно, не ждали, но, зайдя в магазин, где на выбор красовались советские холодильники разных марок, в грядущий развитой социализм поверить было возможно. 

Другое дело – интеллигенция, особенно столичная, и номенклатура, а лучше здесь воспользоваться забытым ныне словечком «совпартхозактив». В этих стратах укоренилось убеждение, что им «недодали», что люди умственного труда, а тем более руководящие работники достойны большего. 

А уж если эти граждане выезжали за рубеж, пусть даже в соцстраны, то, вернувшись, наш рынок услуг они воспринимали как издевательство, хотя никто не голодал и разутым не ходил. Доминантой интеллигентского мировоззрения стал иронический скептицизм в отношении «этой страны». Но при этом у большинства, за исключением тех, кто наладился на эмиграцию, сохранялась уверенность в том, что в СССР при правильной постановке вопросов и верном их решении может все измениться к лучшему. И разумеется, без распада страны. 

Однако именно этот остаточный оптимизм, замешанный на идее неизбежного прогресса, и сыграл с Советским Союзом злую шутку. Наши гормональные либералы часто спрашивают: мол, а что же никто в 1991-м не вышел защищать вашу советскую власть и КПСС? Ответ до обидного прост: никто, исходя из своего жизненного опыта, не верил, что перемены могут быть к худшему. 

А ведь Виктор Цой предупреждал нас, завывая: «Мы ждем перемен!..» – с безысходностью кладбищенского ворона. Но никому в голову не приходило, что молодой речистый генсек Михаил Горбачев, выдвинутый вместо кремлевских старцев, помиравших с роковой последовательностью персонажей Агаты Кристи, не только не вытащит страну из застоя, а попросту ее угробит. Никто не думал, что вожделенная многоукладность экономики приведет к алчному олигархату, что сокращение военных расходов завершится тем, что оголодавшие солдатики будут побираться возле магазинов, а крейсеры станут резать на иголки… Предупредить о возможном обвальном регрессе должны были интеллектуалы, но они страдали тем же прекраснодушием, что и остальные. Были провидцы, к примеру Александр Зиновьев или Вадим Кожинов. Но кто их слушал! 

Увы, сегодня мы имеем в Отечестве тот же ненадежный, иронический в отношении «этой страны» «совпартхозактив», а вместо устаревшей идеологии – отсутствие идеологии. Правда, есть два принципиальных отличия, и они могут дорого обойтись исторической России. Первое: ворчливый оптимизм сменил беззаботный пессимизм. И второе: наша 

«перелетная элита» в большинстве своем антипатриотична и антинациональна, она не верит в будущее страны проживания и готова в любой момент сдать с таким трудом возвращенный президентом Владимиром Путиным суверенитет. Как в свое время сдавали постылые партбилеты, с которыми хлопот больше, чем навара…

Фото: РИА Новости