Казус главнокомандующего

В августе 1812 года генерал от инфантерии Михаил Кутузов возглавил русскую армию, которая к тому времени почти два месяца отступала под натиском наполеоновских войск.

Назначение Кутузова должно было поднять боевой дух армии, разочаровавшейся в своем прежнем командовании, представители которого, к слову сказать, еще и порядком перегрызлись друг с другом. Чего стоит, например, фраза князя Петра Багратиона, брошенная им в письме к графу Алексею Аракчееву о предшественнике Кутузова на посту главнокомандующего, военном министре Михаиле Барклае-де-Толли: «…я никак вместе с министром не могу. <…> Вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет».

И хотя после прибытия в войска Кутузова грызня не прекратилась, а отступательная тактика продолжилась («Хорош и сей гусь! <…> Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда», – писал все тот же Багратион в Москву графу Федору Ростопчину), сама фигура нового главнокомандующего внушала армии уверенность в том, что в конечном счете «победа будет за нами».

Нужно отдать должное Александру I: он переступил через себя, назначив на ключевой пост не любимого им генерала. В письме к сестре император признавался: «В Петербурге я нашел всех за назначение главнокомандующим старика Кутузова… Так как я знаю Кутузова, то я противился сначала его назначению».

Как вспоминал потом участник войны 1812 года князь Петр Вяземский, «государь не доверял ни высоким военным способностям, ни личным свойствам Кутузова». Между тем, по словам Вяземского, Александр «превозмог в себе предубеждение и вверил ему судьбу России и свою судьбу, вверил единственно потому, что Россия веровала в Кутузова». И, как пишет дальше князь, «тяжела должна была быть в Александре внутренняя борьба; великую жертву принес он Отечеству, когда, подавляя личную волю свою и безграничную царскую власть, покорил он себя общественному мнению».

И несмотря на то что потом Москва «французу отдана» была, в итоге выбор императора оказался правильным. Еще не окончилась война, а Кутузов уже заслужил в общественном мнении беспрецедентно высокое звание Спасителя Отечества: он действительно спас Россию, добившись изгнания врага за пределы Родины.

Но не только о Кутузове пойдет речь в этом номере нашего журнала. Через сто с небольшим лет после «казуса Кутузова» в России возник еще один «казус главнокомандующего» – на сей раз «казус генерала Корнилова».

Тогда, сто лет назад, в августе 1917-го, так же как когда-то в августе 1812-го, без всякого преувеличения решалась судьба страны. Однако главную угрозу представлял не столько враг внешний (хотя таковой тоже имел место быть), сколько враг внутренний. Имя ему – не столько даже большевики, как, может быть, кто-то считает, сколько всеобщий хаос, дезорганизация, распад страны, развал армии и государственной машины. Именно этому врагу попытался противостоять Лавр Корнилов, который, так же как некогда Кутузов, незадолго до этого был назначен главнокомандующим русской армией.

Впрочем, у Корнилова, в отличие от Кутузова, ничего не вышло. Он намеревался «навести порядок», а для этого вместо успевшей всем понравиться революционной демократии необходимо было установить жесткую единоличную власть – по сути военную диктатуру. Именно это и не удалось сделать.

Конечно же, никаким мятежом выступление генерала Корнилова не было: главнокомандующий полагал, что действует заодно с существующим политическим руководством в лице министра-председателя Временного правительства Александра Керенского. Однако, в отличие от Александра I, Александр IV (как иногда за глаза называли Керенского) так и не смог в критический для страны момент доверить главнокомандующему и свою судьбу, и судьбу государства.

Винить в этом Керенского вряд ли стоит. Будучи политиком, а не помазанником Божиим, он мыслил иными категориями: министр-председатель боялся потерять свой пост и свое лидерство в революционном процессе. В этом отношении генерал Корнилов, в отличие от Кутузова, действительно был потенциально опасен для своего доверителя.

В итоге Керенский в последний момент отказал генералу в поддержке. Вряд ли он понимал тогда, что на этом окончится и его так бурно начавшийся политический век и что свой долгий земной век ему придется доживать на чужбине, никем не понятым неудачником с вечной приставкой «бывший»…

Впрочем, главная причина поражения Корнилова кроется вовсе не в поведении Керенского. Если Кутузов в своих действиях опирался на всеобщее стремление победить Наполеона (то, что потом Лев Толстой назовет «дубиной народной войны») и в этом смысле был, как говорят сейчас, в тренде, то Корнилову пришлось идти против течения. Набиравшая обороты революционная стихия и думать не хотела о каком-либо упорядочивании. Сама того не ведая, революция на всех парах неслась к своему октябрьскому полустанку, и искренний в своих помыслах Корнилов просто оказался на ее пути.

Владимир Рудаков, главный редактор журнала «Историк»