Эпоха «Вавилонского плена»

Что представляло собой ордынское иго, как воспринимали его современники, с чего началась борьба за независимость? Эти и другие вопросы «Историк» адресовал признанному знатоку эпохи, доктору исторических наук, заслуженному профессору МГУ Николаю БОРИСОВУ.

Восстание в Твери против татарского посла Шевкала в 1327 году. Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Поводом для интервью стало событие, которое произошло 690 лет назад. 15 августа 1327 года в Твери вспыхнуло одно из крупнейших антиордынских восстаний. В тот год в Тверь приехал со своими людьми двоюродный брат ордынского хана Узбека – Шевкал. Поселившись в княжеском дворце, татары начали грабить население. Это привело к стихийному восстанию, разгоревшемуся в результате попытки одного из татар присвоить себе кобылу некоего дьякона Дудко.

Народ, заступившись за земляка, стал громить татар по всему городу. Сам Шевкал был заживо сожжен прямо в княжеском дворце, его люди, и в том числе ордынские купцы-бесермены, убиты. Однако вскоре татары организовали карательную экспедицию против тверичей, вошедшую в историю как «Федорчукова рать». К ордынцам присоединились войска московского князя Ивана Калиты, а также Александра Васильевича Суздальского. После подавления восстания политическое значение Твери заметно упало…

Фото: Наталья Львова

Профессор Николай Борисов – автор книг о таких важнейших деятелях той эпохи, как Михаил Тверской, Иван Калита, Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Иван III, вышедших в серии «Жизнь замечательных людей». В 1999 году Борисов был удостоен премии памяти митрополита Макария за монографию «Политика московских князей. Конец XIII – первая половина XIV в.». С кем, как не с ним, обсуждать события, происходившие в Северо-Восточной Руси в период ордынского владычества?

Уникальное событие XIV века

– В одной из своих работ вы назвали восстание, которое вспыхнуло в Твери, событием «из ряда вон выходящим». В чем же такая его особенность? Почему оно из ряда вон выходящее?

– Ну, прежде чем говорить про «из ряда вон выходящее», нужно разобраться с тем, что считалось тогда привычным порядком вещей. А привычный порядок вещей для людей второй половины XIII – XIV веков состоял в строгом подчинении Орде. Достаточно сказать, что за все XIV столетие мы знаем только одно восстание против монголо-татар, и это как раз то самое восстание в Твери, о котором мы с вами ведем речь. Именно в этом его уникальность.

– Чем вызвано столь невероятное смирение – одно восстание за сто лет?

– Тем, что Орда не прощала мятежей. Поэтому любое восстание просто не имело шансов на успех. Не будем забывать, что у Орды сложилась своя система контроля над русскими землями и Орда была очень сильна.

Ордынская конница подавляла любое сопротивление. Вспомним, даже в XVI веке, когда Россия была уже гораздо мощнее, во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея не удавалось остановить лавину татарской конницы. В условиях же раздробленности, когда одно или два, максимум три объединившихся княжества могли вывести не более 5–10 тыс. воинов, это и подавно не представлялось возможным. Такие войска были бессильны против стотысячных орд, которые на них катились.

Таким образом, абсолютное военное превосходство Орды делало восстания самоубийственными. И это понимали и князья, и, видимо, простые люди. Поэтому все, стиснув зубы, предпочитали помалкивать.

Татарский хан на троне. Персидская миниатюра XIV века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– Но это имело и идеологические обоснования – один из ваших учеников об этом писал в свое время…

– Совершенно верно, иго воспринимали как библейское Вавилонское пленение, как наказание за грехи. Считалось, что не просто татары покорили русские земли, а это Бог наказал Русь сначала нашествием, а затем и властью татар. А против воли Божьей не пойдешь, как говорится. И единственный способ добиться милости от Господа – не грешить, заниматься своим морально-нравственным совершенствованием. Это относилось и к каждому конкретному человеку, и к обществу в целом. Цель – вымолить у Бога прощение. И только тогда Господь, может быть, дарует победу над погаными. А без этого, полагали современники ига, освобождение от «пленения» невозможно. Идея ига как Вавилонского плена – ключевая для понимания того, как относились к ордынской власти люди второй половины XIII – XV веков.

«Идеология умолчания»

– Однако не все современные историки согласны с описанием русско-ордынских отношений при помощи термина «иго»…

– Сейчас вообще хотят от слова «иго» отказаться, есть такая тенденция. В частности, она прослеживается в новых школьных стандартах. Видимо, их создателям нужно было что-то новое придумать – вот они и придумали, что не было польско-шведско-литовской интервенции, а была русско-польская война; что не было крестоносной агрессии, а была война с орденом. Решили избавиться и от термина «иго» и писать просто: «зависимость Руси от Орды».

Однако мне больше импонирует слово «иго», я бы не стал его «отменять». На мой взгляд, оно неплохо передает своеобразие этого явления. Ведь это не просто зависимость была (все и всегда от кого-то зависят), а именно какое-то страшное, почти мистическое явление, отсылавшее его современников к эпохе библейских пленений. И слово «иго» очень точно отражает в том числе восприятие людьми происходящего.

Иван Данилович Калита. Миниатюра XVII века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– А что такое «иго» с точки зрения современной науки?

– В науке по-прежнему много вопросов, на которые трудно найти ответы. В этом ряду и ордынское иго. Проявлялось ли оно как-то в повседневной жизни? Ощущали ли его простые люди или, может быть, это самое иго ощущали только князья, которым приходилось ездить в Орду на поклон?

Ответить очень непросто. У нас ведь нет даже ни одного русского описания Орды. Вот Афанасий Никитин – единственный, кто из русских посетил в XV веке Индию, – эту самую Индию описал. А в Орду ездили начиная с середины XIII века постоянно, множество раз, но нет ни одного описания этого места (типа «я приехал, я пошел туда, мне там сказали то-то»). Почему – загадка. Но вообще-то это невероятно странно.

– Причем в ситуации, когда в Орду ездили книжные люди – и представители военно-политической элиты, и церковные деятели…

– Да, и книжные люди, и наши митрополиты ездили туда, и епархия в Сарае была. Но ничего от этих поездок не осталось.

Американский историк Чарльз Гальперин создал целую теорию, посвященную этой проблеме, – о якобы существовавшей «идеологии умолчания», которая была связана с тем, что на Руси стеснялись писать о том, о чем неприятно было писать. И поэтому делали вид, что ничего не происходит, что татарское нашествие – то же самое, что и набеги половцев, о которых, собственно говоря, и писать-то неинтересно, потому что это какие-то повседневные банальные ситуации.

Вполне вероятно, что так и было. По крайней мере можно говорить о том, что в XVI столетии, когда иго уже свергли, происходила определенная чистка летописей – удалялись или корректировались сведения о неприятных событиях, прежде всего связанных с теми унижениями, которые князья могли претерпевать в Орде. Поскольку унижения, конечно, имели место. Есть, например, записки венецианского купца Иосафата Барбаро, жившего в XV веке и довольно долгое время проведшего в Тане (нынешний Азов). Он стал свидетелем того, как в Орде принимали просителей. Они должны были по нескольку раз падать на колени, прежде чем достигнут ханской юрты. Вот какое было унижение!

Борьба Москвы с Тверью. Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Расчетливый вассал?

– Одним из главных душителей тверского восстания 1327 года был московский князь Иван Данилович Калита. С позиций сегодняшнего дня его поступок выглядит как предательский по отношению к своим – жителям соседней Твери. А как тогда к этому отнеслись?

– На первый взгляд, безусловно, Калита выступил как палач и пособник ханских палачей. Однако нужно понять, почему он так поступил. Ведь выбор, который тогда стоял перед ним, – это выбор не между плохим и хорошим, а между плохим и очень плохим. Тверское восстание 15 августа 1327 года неизбежно должно было завершиться масштабной карательной экспедицией со стороны Орды, и это все, разумеется, прекрасно понимали.

Это был период расцвета Орды, эпоха хана Узбека, при котором Орда была монолитной, мощной державой. Не оставалось ни малейших сомнений, что платой за неповиновение тверичей будет мощная карательная экспедиция, которая и состоялась зимой, в конце 1327 – начале 1328 года. При этом хан разослал всем русским князьям уведомления, смысл которых был очень прост: если вы – мои верные вассалы, то присоединяйтесь к походу против Твери, а если не присоединитесь, то я вас буду рассматривать как врагов и поступлю, соответственно, с вашими княжествами так же, как с Тверским.

Понятно, что так оно и произошло бы, и поэтому московский князь Иван Данилович Калита, и Александр Васильевич Суздальский, и наверняка еще десяток других князей поспешили присоединиться к карательной экспедиции. Каждый спасал свой дом. Калита, вероятнее всего, исходил из того, что если бы он отказался помогать ордынцам, то Московское княжество, как и Тверское, подверглось бы наказанию, а вместо него самого на службу к хану все равно пошел бы кто-то другой. И ничего не изменилось бы. Да, он совершил бы высоконравственный поступок, но последствия этого поступка для его земли, для Москвы, были бы весьма и весьма тяжкими.

– Ваш коллега профессор Антон Горский в книге «Москва и Орда» главу про Ивана Калиту назвал «Расчетливый вассал». Вы согласны с таким определением?

– В этом определении скрыт некий упрек: не просто вассал, но еще и «расчетливый». Это отражает старый миф об Иване Даниловиче как о скупом, жадном, коварном и хитром правителе. В моей книге про Калиту целый очерк посвящен происхождению этого мифа. Миф чисто литературный, его создателем был Николай Михайлович Карамзин.

Как вы знаете, его «История государства Российского» была очень морализаторской. Один герой у Карамзина непременно должен был быть хорошим, тогда как другой – плохим; кто-то – великодушным, а кто-то, напротив, – жадным. Следовало соблюсти баланс.

– Иначе нет драматургии…

– Совершенно верно! Вот Карамзин и начал лепить образ жадного, скупого Ивана Калиты, который в итоге победил только по причине того, что был самым плохим. Понимаете? Самым хитрым и самым плохим. Однако это миф. Впрочем, карамзинский миф подхватили и Сергей Соловьев, и Василий Ключевский, и многие другие. Ключевский, кстати, писал так: «Московское государство родилось на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты».

Иван Добрый

– А как было в реальности?

– Надо сказать, что в одной из новгородских летописей я нашел другой эпитет, который в целом очень точно характеризует Калиту. Там приведен список князей, и имена некоторых из них – с прозвищами. Так вот Иван Данилович назван Иваном Добрым. Думаю, что так его называли современники. Ведь что такое «калита»? Это же сумка. И Иван не только собирал деньги в эту сумку, но и щедро раздавал их оттуда.

Известен и такой исторический источник, как Волоколамский патерик XV века, где прямо говорится о том, что Калита был очень нищелюбив. Когда князь выходил из своего терема, нищие толпами бежали к нему и он раздавал им мелкие денежки. Эти люди буквально молились на него, а ведь нищих в то время было пол-России, потому что везде пожары, чума, татары.

Калита, по всей видимости, ощущал, что власть – это грех. И что подавление тверского восстания – это тоже грех. Разумеется, он не хотел резать своих, но ему приходилось это делать. И потому он замаливал этот и другие грехи – не только молитвой, но и милосердием, раздачей милостыни нищим. Отсюда, вероятно, и родилось его прозвище – Иван Добрый. И оно, как мне кажется, лучше выражает суть этого человека, чем Иван Калита, то есть Иван Скупой.

– Более известное его прозвище обычно связывают с тем, что часть собираемых с русских земель денег, вместо того чтобы отдавать в Орду, князь оставлял себе.

– Вы знаете, это тоже миф. Дело в том, что абсолютно никакой канцелярии, касающейся уплаты дани, никакой бухгалтерии на этот счет не сохранилось. Поэтому мы даже в самых общих чертах не можем установить, как именно дань собиралась.

Действительно, часто пишут, что Калита якобы утаивал часть ордынской дани. Но откуда это взято? Нет в источниках не то что доказательств, а даже указаний на то, что он так делал. Потому что это оказался бы смертельный номер: у Орды была хорошая разведка, при этом масса татар жила здесь – и в Москве, и в Твери. Наверняка ордынцы узнали бы о подобном поведении князя. И такого жульничества они не простили бы никому! Так что я думаю, что это пустые разговоры. Ничего он не утаивал, платил все, как положено. А вот что он реально сделал и на чем, судя по всему, хорошо заработал – так это наведение элементарного порядка в своих владениях. Дороги стали безопасны, расцвела торговля. Летописец говорит про Ивана Даниловича, что он избавил Русскую землю от воров и разбойников и «ото всякого мятежа».

Враг под стенами. Худ. А.Ф. Максимов. 1910 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Собиратель русских земель

– С одной стороны, Ивану Даниловичу удалось укрепить Москву, с другой – он был верным вассалом Орды. Можно ли в этом контексте оценивать его как правителя, который заложил основу для будущей победы своего внука – Дмитрия Донского – на Куликовом поле?

– Есть такой замечательный литературный памятник – «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича…»

– «…царя русского».

– Совершенно верно, «царя русского». «Слово…», видимо, было написано вскоре после кончины князя, то есть где-то в последние годы XIV века. В этом произведении содержится длинное рассуждение о том, что Дмитрий был сыном «именитых и высокочтимых» родителей, что предки у него были замечательные люди. А также там сказано, что дед Дмитрия, православный князь Иван Данилович, – «собиратель Русской земли».

На мой взгляд, в этих трех словах очень точно выражено понимание современниками того, что Иван Калита не просто, как принято говорить, греб под себя, а что у него все-таки была какая-то идея. Эта идея, конечно, была не только политическая – она была религиозно-политическая. Она состояла в том, что Москва – это третий после Киева и Владимира престол Богородицы в Русской земле.

Но кроме того, Калита, вероятно, чувствовал себя Божьим избранником. Он ведь чудом пришел к власти, будучи четвертым по счету среди пяти княжеских сыновей. Старшие братья умерли раньше его: сначала Юрий, не оставив мужского потомства, потом Александр, потом Борис, – так до него и дошла очередь. Любой на его месте – даже сегодня – задумался бы: ради чего судьба меня бережет? Наверняка и Иван Данилович ощущал себя Божьим избранником, призванным сделать что-то великое.

И то великое, что он совершил, было сформулировано в приписке к Сийскому Евангелию, написанному в 1340 году двумя писцами – Мелентием и Прокошей. Она занимает одну примерно страничку и представляет собой похвалу Ивану Калите. Этот текст во многом загадочен, там есть непонятные места, но суть его ясна. Приведем оттуда строки: «В последние времена в опустевшей земле встанет царь, любящий правду и суд не по мзде судящий и не в поношение поганым странам». А дальше дается понять: этот царь и есть князь Иван Данилович. Просто «царь последних времен» – это такой образ мистический, который часто встречается в древних пророческих книгах.

Эта похвала из Сийского Евангелия свидетельствует о том, что современники действительно рассматривали Калиту (и сам он, скорее всего, себя так воспринимал) как человека, призванного совершить нечто важное в «последние времена», за которыми наступит конец света. В связи с этим Иван Данилович представляется вовсе не каким-то предателем и скрягой, который сидел на мешке с деньгами, а поистине очень интересной исторической фигурой, «царем последних времен».

Книги Н.С. Борисова, вышедшие в серии «Жизнь замечательных людей»

Москва или Тверь?

– Существует точка зрения, согласно которой в первой четверти XIV века Тверь была этаким оплотом антиордынской борьбы и такое положение сохранялось вплоть до 1327 года, пока ее не разгромили татары в союзе с москвичами и суздальцами. Прежде всего, конечно, тут имеют в виду Михаила Ярославича Тверского, который мученически погиб в Орде в 1318 году. Вы согласны с тем, что Тверь была альтернативой общерусскому смирению?

– Это сложный вопрос. Дело в том, что в Твери, как в любом крупном городе, есть свой местный патриотизм. Это хорошо, это нормально. Возвышать историю родного города – определенная тенденция тверских историков и краеведов. В частности, это относится к идее о том, что первой борьбу с татарами начала именно Тверь. Не Москва в 1380-м на Куликовом, а Тверь в 1317-м на Бортеневском поле. И прославившиеся тверские князья погибли не просто как мученики и страстотерпцы, а как герои антиордынского сопротивления.

– Это красивая идея, и можно понять тверичей.

– Согласен, однако источниками она не подтверждается. Ведь тверские князья не поднимали восстания. Здесь другое: они защищались из последних сил от получавшей все большее политическое влияние Москвы. Упомянутая мною Бортеневская битва – это такой отчаянный порыв. У Михаила Ярославича Тверского просто сердце не выдержало, когда он увидел, что московские полки Юрия Даниловича его Тверское княжество «под метелку метут».

А в войске Юрия Даниловича был небольшой отряд татар. Вообще-то им не следовало вмешиваться в это дело: хан не приветствовал, когда татары занимали сторону одного или другого князя во внутренних русских конфликтах. Но в данном случае татары во главе с их воеводой Кавгадыем ввязались в битву тверичей с москвичами. В итоге последние получили отпор и запросили о мире. Однако этим все не кончилось. В плен к тверичам попала супруга московского князя Агафья, которая была сестрой хана Узбека (в Орде ее звали Кончака). И надо же было так случиться, что в плену она умерла. В ее кончине молва обвинила тверского князя Михаила Ярославича. Его вызвали на суд в Орду и там казнили. Так Юрий Данилович Московский стал великим князем Владимирским.

Размирье с Мамаем

– Так все-таки Дмитрий Донской первым начал борьбу с Ордой?

– Конечно. Организованную борьбу, борьбу целенаправленную начал Дмитрий Иванович Донской. Обстоятельства этих событий, между прочим, тоже весьма загадочны. 1374 год, знаменитая запись в Рогожском летописце о том, что «князю Дмитрию Ивановичу бысть розмирие с татары и с Мамаем». Не очень понятно, что такое это «розмирие»? В чем оно заключалось? Одна фраза буквально в летописи, оброненная как бы между прочим, а ведь за ней – целый пласт истории.

Думаю, что это «розмирие» было связано с деньгами. Попросту говоря, существовал определенный прейскурант: сколько русские земли должны платить Орде. Но вдруг случалось что-то непредвиденное – ну, скажем, эпидемия чумы. Вымирала, например, четвертая часть населения. Соответственно, налогоплательщиков становилось меньше. Причем обычно первыми вымирали жители городов из-за скопления людей, а города как раз и обеспечивали большую часть налоговых отчислений. Получается, что князья оказывались не в состоянии собрать необходимую сумму (или по крайней мере делали вид, что не в состоянии). Первый их шаг в таких случаях – ехать в Орду и просить хана, выражаясь современным языком, сделать им скидку. Но хан в ответ мог сказать, что и в степях чума, ему самому надо наемников нанимать: «Так что идите и ищите деньги где хотите». И вот тогда князья начинали, что называется, суетиться: кто-то ехал в Новгород, кто-то отправлялся грабить Литву, кто-то еще куда-то… В общем, кто где мог, там и начинал собирать деньги.

– Примерно такая ситуация была и у Дмитрия Ивановича?

– Скорее всего, он не смог или не захотел платить положенную дань, ссылаясь на то, что действительно перед этим волна чумы прошла по московским землям. А Мамай собирался в военный поход и очень нуждался в деньгах. Видимо, он дал Дмитрию понять, что платить нужно так же, как раньше: «А не хочешь – мы тебе голову оторвем».

Со временем это «розмирие», как трещина, стало увеличиваться и в конце концов привело к Куликовской битве. Но к сожалению, когда спустя два года после нее в Москве появился Тохтамыш, выплаты пришлось возобновить. Впрочем, это отнюдь не перечеркивает усилий Дмитрия Донского: он добился огромного успеха, навсегда закрепив за Москвой великое княжение Владимирское. Во всех грамотах князь писал: «Вотчину мою – великое княжение Владимирское…» И татары с этим не спорили, и Тохтамыш с этим не спорил: наказал его, но оставил великим князем Владимирским. А это значит, что Москва уже стала стержнем Северо-Восточной Руси. Теперь вокруг нее можно было собирать все остальное. Пока Москва не стала таким стержнем, каждый, по большому счету, был сам за себя, а теперь возник центр, вокруг которого можно было объединиться.

– Как вы оцениваете Куликовскую битву: это была борьба с Ордой или с отдельно взятым Мамаем?

– Существует такая странная, на мой взгляд, трактовка у ряда наших историков, что на Куликовом поле Дмитрий Иванович сражался с Мамаем в интересах Тохтамыша. Дескать, Мамай был узурпатором (он действительно, как известно, не был Чингисидом), поэтому Дмитрий решил его разгромить. Потом престолом Орды овладел законный потомок Чингисхана – хан (по русской терминологии – «царь») Тохтамыш: он Мамая разбил вторично и на этот раз уже окончательно. Отсюда и произрастает идея, что мы на Куликовом поле якобы сражались в интересах Тохтамыша.

Непрядва или Угра?

– Действительно, странная трактовка.

– На самом деле, конечно, Дмитрий не собирался таскать каштаны из огня для совершенно чужого человека.

Но в чем тут хитрость? Надо внимательно посмотреть на саму ситуацию. 1380 год – Куликовская битва, Мамай разбит, огромная, невиданная доселе победа. 1382 год – пришел хан Тохтамыш. На этот раз сил сопротивляться уже не было, Тохтамыш сжег Москву.

Понятно было, что на противостояние Тохтамышу сил уже не хватит, после Куликовской битвы воинов осталось мало. Значит, следовало с Тохтамышем договариваться. Но необходимо было как-то объяснить ему, почему, собственно говоря, мы пошли против татар. Ведь это было преступление, с точки зрения Тохтамыша. Дмитрий поднял руку на татар – неважно, на Мамая или на кого-то еще. Мне кажется, тут и придумали наши книжники (или, скорее всего, сначала наши дипломаты, а потом уже книжники) идею о том, что Москва сражалась якобы в интересах Тохтамыша. По той простой логике, что «ты против Мамая – и мы против Мамая». При этом все время звучала мысль, что Мамай – незаконный «царь», что он – узурпатор, поэтому против него надо было воевать, что мы успешно и делали.

Ну, Тохтамыш был неглупым человеком, он понимал, что русские взбунтовались не против Мамая, а против власти Орды вообще, против Орды как явления, если хотите. И он, кстати, потребовал платить дань по старой ставке, по прежнему высокому тарифу, да еще и вернуть при этом недоимки за период с 1374 года.

– Почти невыполнимое требование!

– Представим себя на месте Дмитрия Ивановича. Ведь как он должен был рассуждать? Если заплатить, то свои скажут: «За что мы боролись? За что полег цвет русского войска на Куликовом поле, когда по-прежнему опять это иго?» Но если не заплатить, Тохтамыш пойдет на Москву войной, а противостоять ему уже не хватило бы сил. Вероятно, он все-таки решил не платить, решил рискнуть. Дмитрий собрал в спешном порядке всех русских князей и предложил опять объединиться, теперь уже против Тохтамыша. Но на сей раз объединиться не удалось. Как только «царь» Тохтамыш двинулся на Русь, все разбежались по своим закоулкам.

Так что я категорически против того, чтобы представлять Куликовскую битву как разборку между Мамаем, Тохтамышем и Дмитрием Донским. Это было героическое сражение за независимость Руси от Орды.

– Что важнее, на ваш взгляд, с точки зрения свержения ига – 1380 или 1480 год, то есть Куликовская битва, либо, как ее еще называли, битва на реке Непрядве, или все же Стояние на Угре при Иване III?

– Куликовская битва. Дело в том, что Стояние на реке Угре – это история оборонительная…

– Не столь героическая?

– Да. Там ведь даже битвы как таковой не было. Перестрелка была, но битвы – с победой – не было. А Куликовская битва – это история наступательная. С конца XV века, когда московская политика по отношению к Орде стала уже наступательной (Орда к этому времени раскололась на пять частей, и мы перемалывали в течение трех столетий то одну Орду, то другую, то третью), образы Куликовской битвы и князя Дмитрия Донского оказались очень востребованными, актуальными. Важен был человек, который стоял у истоков этой наступательной политики. Поэтому о Куликовской битве гораздо больше вспоминали, чем об Угре.

– И об Иване III тем более…

– Иван III вообще на Угре не был. Он сначала в Москве оставался, раздумывая, не отправиться ли вслед за женой Софьей Палеолог на север, а потом все-таки выдвинулся в сторону Угры, но доехал лишь до Кременца (ныне село Кременское) – городка, расположенного примерно в 60 верстах от места стояния русских и татарских войск.

Беседовал Владимир Рудаков

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

БОРИСОВ Н.С. Дмитрий Донской. М., 2014 (серия «ЖЗЛ»)

РУДАКОВ В.Н. «Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII – XV вв.». М., 2014

ГОРСКИЙ А.А. Москва и Орда. М., 2003

ГАЛЬПЕРИН Ч. Татарское иго. Образ монголов в средневековой России. Воронеж, 2012