Сентиментальный путешественник

В мае 1789 года молодой дворянин Николай Карамзин отправился в путешествие по Европе. Его маршрут пролегал через Германию, Швейцарию, Францию, Англию. Итогом вояжа стали «Письма русского путешественника» – произведение, получившее широкую известность и заслужившее любовь читателей.

«На польской границе осмотр был не строгий». Иллюстрация к «Письмам русского путешественника» Н.М. Карамзина (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Первые главы «Писем» в 1791 году были опубликованы на страницах «Московского журнала», затеянного Карамзиным по возвращении на родину. Потом разные части этого произведения появлялись в карамзинском альманахе «Аглая» (1794–1795), а чуть позже вышло в свет и отдельное полное его издание (1797–1801). Трижды «Письма» печатались в прижизненных собраниях сочинений автора. Книге сопутствовал неизменный читательский успех, предопределивший литературную известность Карамзина и ставший началом его громкой славы.

 Grand tour

Длительные поездки за границу с образовательными целями стали традиционными в кругах европейской аристократии в XVIII веке. Их было принято называть grand tour («большое путешествие»). Постепенно формировался и канон подобных поездок, появлялись обязательные для посещения достопримечательности, создавались и печатались специальные путеводители. Не осталась в стороне и верхушка русского дворянства.

Естественно, что Николай Карамзин, заметивший в начале своих «Писем»: «Сколько лет путешествие было приятнейшею мечтою моего воображения?», ориентировался на эту традицию. Однако его подход к организации поездки имел и много новаторских черт. Большинство его предшественников (молодых русских дворян) совершали путешествия в рамках образовательного процесса, их сопровождали гувернеры, путешественники подолгу задерживались в университетских центрах, слушали лекции именитых ученых. Карамзин же отправился в путь, будучи уже сформировавшейся личностью. За его плечами – не только годы учебы, но и первые самостоятельные литературные опыты в журнале «Детское чтение для сердца и разума» и в «Размышлениях о делах Божиих в царстве натуры» крупнейшего издателя-просветителя и масона Николая Новикова.

Карамзин путешествовал самостоятельно, без наставников и намеченной учебной программы и свободно планировал маршрут, сообразуясь с конкретной дорожной ситуацией и появлением новых культурных интересов. При этом он смело вступал в контакт с представителями европейской интеллектуальной элиты, будучи уверенным в своем праве на их внимание. «Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту» – так, не имея рекомендательных писем, он представился великому философу.

Исследователи творчества Карамзина уже давно доказали, что в основе «Писем русского путешественника» не лежит реальная переписка их автора. Эпистолярная форма расположения материала – всего лишь удобный для писателя прием организации текста, свойственный сентиментализму как литературному направлению. Продолжаются споры о том, вел ли Карамзин путевой дневник и насколько точно отразились в «Письмах» действительные события путешествия. В последние годы найдены свидетельства немецких газет (а в них, как и в российских газетах того времени, печатались списки лиц, приезжавших в города и покидавших их, с указанием мест проживания путешественников), которые говорят о том, что писатель был достаточно точен в хронологии своей поездки. В газетах имеются данные, подтверждающие его проживание в гостиницах, а также подлинность лиц, становившихся его попутчиками не только на страницах книги. И тем не менее «Письма» – это в первую очередь многослойное литературное произведение со сложной структурой образов, ассоциаций и аллюзий.

Берлин был одним из городов, которые посетил Н.М. Карамзин во время путешествия по Европе (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Текст Карамзина, конечно, был своеобразным путеводителем по природным и культурным достопримечательностям. Их описание заняло многие страницы «Писем». Вместе с тем – что было непривычно для русской литературы того времени – молодой писатель подробно раскрывал бытовую сторону своей поездки: рассказывал о качестве дорог, устройстве почтовых экипажей, обслуживании на постоялых дворах, составе подаваемых блюд. Не забывал он приводить даже цены на различные услуги. Это вызвало резкую критику со стороны литературных противников Карамзина. Один из них – Павел Иванович Голенищев-Кутузов – в 1799 году опубликовал в журнале «Иппокрена, или Утехи любословия» оду «Похвала моему другу», построенную как развернутый иронический панегирик. В ней есть такие строки:

Хоть ты и ездил в земли чужды,

Но не трактиров там смотрел;

Не видел в том ни малой нужды,

Чтоб знали, что ты пил и ел.

Однако именно талантливое смешение информации о самых разных сферах жизни, соседство повествования о высоком искусстве и описания естественных природных красот со сведениями о качестве обедов в ресторациях и плате за проезд между европейскими городами делали произведение Карамзина привлекательным для его читателей – главным образом молодых отпрысков дворянских семей.

В революционном Париже

Николай Карамзин побывал в Европе в одну из «роковых минут» ее истории. Во Франции полным ходом шла революция. Оценка революционных событий, свидетелем которых будущий историограф стал в Париже и других французских городах весной и летом 1790 года, несомненно, имела особое значение для формирования его взглядов. Будучи сторонником идей Просвещения, молодой русский дворянин тем не менее отвергает те крайние формы, которые приняли революционные преобразования.

Следует учитывать, что «Письма русского путешественника» – это не свод дневниковых записей, являющихся непосредственным откликом на только что произошедшие события, а художественное осмысление, возникшее некоторое время спустя. Описывая обстоятельства 1790 года, Карамзин уже знал о том, что свершились падение монархии и казнь королевской семьи. И это знание наложило свой отпечаток на авторский стиль и оценки. При этом отношение писателя к французским событиям претерпело серьезную эволюцию. Есть свидетельства о том, что сразу по возвращении в Россию он отзывался о них «довольно снисходительно», чем даже вызвал обеспокоенную реакцию поэта Гавриила Державина и его гостей, в присутствии которых это происходило. Однако к концу XVIII века, когда оформляется текст глав о революции для «Писем», Карамзин вырабатывает иной взгляд на них.

По его мнению, революция – это плод усилий агрессивного меньшинства общества. «Не думайте, однако ж, – пишет он, – чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции. Едва ли сотая часть действует; все другие смотрят, судят, спорят, плачут или смеются, бьют в ладоши или освистывают, как в театре! Те, которым потерять нечего, дерзки, как хищные волки; те, которые всего могут лишиться, робки, как зайцы; одни хотят все отнять, другие хотят спасти что-нибудь».

Оказавшись во Франции в 1790 году, Н.М. Карамзин стал свидетелем революционных событий. Штурм Бастилии 14 июля 1789 года. Худ. Шарль Тевенен (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Революция – плод усилий агрессивного меньшинства общества: «те, которым потерять нечего, дерзки, как хищные волки; те, которые всего могут лишиться, робки, как зайцы; одни хотят все отнять, другие хотят спасти что-нибудь»

Нет сомнений, что молодой русский путешественник крайне негативно относится к активным участникам революционных событий. Еще в письме из Лиона, датированном мартом 1790 года, где описывается попытка самосуда толпы над стариком, учинившим драку, он замечает: «Народ, который сделался во Франции страшнейшим деспотом, требовал, чтобы ему выдали виновного, и кричал: "A la lanterne [на фонарь. – А. С.]!" <…> Те, которые наиболее шумели и возбуждали других к мятежу, были нищие и празднолюбцы, не хотящие работать с эпохи так называемой Французской свободы».

Автор «Писем» выступает за эволюционный путь развития, подчеркивая большую роль властных структур в механизме жизнедеятельности общества. Не случайно, став профессиональным историком, Карамзин будет создавать историю не страны или народа, а именно государства. В «Письмах» же он разворачивает несколько идеализированную картину Старого порядка во Франции: «Легкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо. Французская монархия производила великих государей, великих министров, великих людей в разных родах; под ее мирною сению возрастали науки и художества, жизнь общественная украшалась цветами приятностей, бедный находил себе хлеб, богатый наслаждался своим избытком…»

Карамзин уже здесь формулирует манифест умеренного консерватизма: «Но дерзкие подняли секиру на священное дерево, говоря: "Мы лучше сделаем!" Новые республиканцы с порочными сердцами! Разверните Плутарха, и вы услышите от древнего величайшего, добродетельного республиканца Катона, что безначалие хуже всякой власти!» Угроза анархии, всевластие неорганизованной толпы – вот главная, по мысли писателя, опасность для общественного развития.

У истоков исторического исследования

Весь текст «Писем» пронизан историческим материалом. Автор живо интересовался прошлым тех мест, где он бывал, и пространно размышлял на общеисторические темы.

Интерес к событиям прошлого был у Карамзина с детства. Об этом он посчитал необходимым вспомнить при описании Королевской библиотеки в Париже – одного из крупнейших книжных собраний того времени. «Какими приятными воспоминаниями обязаны мы Истории! Мне было восемь или девять лет от роду, когда я в первый раз читал Римскую и, воображая себя маленьким Сципионом, высоко поднимал голову. С того времени люблю его как своего героя. Аннибала я ненавидел в счастливые времена славы его, но в решительный день, перед стенами карфагенскими, сердце мое едва ли не ему желало победы. Когда все лавры на голове его увяли и засохли, когда он, укрываясь от злобы мстительных римлян, скитался из земли в землю, тогда я был нежным другом хотя несчастного, но великого Аннибала и врагом жестоких республиканцев», – восклицает молодой русский путешественник, рассматривая щиты великих полководцев древности – Ганнибала и Сципиона Африканского.

Еще ранее, обозревая окрестности реки Соны, он глубокомысленно рассуждал о глобальном круговороте человеческой истории: «Наблюдайте движения природы; читайте историю народов; поезжайте в Сирию, в Египет, в Грецию – и скажите, чего ожидать не возможно? Все возвышается или упадает; народы земные подобны цветам весенним; они увядают в свое время». Не произойдет ли такой упадок и с цветущей ныне Францией? Таким вопросом (явно с оглядкой на революционные события) задается автор «Писем». «Одно утешает меня – то, что с падением народов не упадает весь род человеческий; одни уступают свое место другим – и если запустеет Европа, то в средине Африки или в Канаде процветут новые политические общества, процветут науки, искусства и художества» – так отвечает он на этот вопрос.

Визит в Академию надписей и словесности в Париже в мае 1790 года и знакомство с Пьером Шарлем Левеком – французским историком, автором многотомной истории России – подвигают Карамзина на программное размышление о состоянии историописания в нашем Отечестве. Труд французского ученого, по его мнению, «хотя и имеет много недостатков, однако ж лучше всех других». «Больно, но должно по справедливости сказать, – отмечал Карамзин, – что у нас до сего времени нет хорошей Российской Истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием. Тацит, Юм, Робертсон, Гиббон – вот образцы! <…> Нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить; и читатель удивится, как из Нестора, Никона и проч. могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев». Фактически здесь в сжатом виде передан первоначальный замысел «Истории государства Российского», которой суждено будет стать главным научным и литературным произведением Карамзина.

Россия и Европа

Актуальный сегодня вопрос о том, является ли Россия европейской страной или же особой цивилизацией, чуждой и противостоящей Старому Свету, занимал лучшие умы и в век Просвещения. «Письма» Карамзина предлагают собственную версию ответа на него. Писатель четко видел ментальную границу между Россией и Европой, которая может и не совпадать с государственной. «Немецкая часть Нарвы, или собственно так называемая Нарва, – писал Карамзин, – состоит по большей части из каменных домов; другая, отделяемая рекою, называется Иван-город. В первой все на немецкую стать, а в другой все на русскую. Тут была прежде наша граница – о, Петр, Петр!»

Фигура Петра Великого не случайно появляется почти на первых же страницах «Писем». Ведь оценка его реформ (через несколько десятилетий после создания книги Карамзина резко размежевавшая западников и славянофилов) была в центре внимания русских мыслителей на протяжении всего XVIII столетия.

Карамзин в «Письмах» исходил из единства человеческой истории. «Путь образования или просвещения один для всех народов; все они идут им вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: итак, надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами. Благоразумно ли искать, что сыскано? Лучше ли б было русским не строить кораблей, не образовать регулярного войска, не заводить академий, фабрик, для того что все это не русскими выдумано? Какой народ не перенимал у другого? И не должно ли сравняться, чтобы превзойти? <…> Немцы, французы, англичане были впереди русских по крайней мере шестью веками; Петр двинул нас своею мощною рукою, и мы в несколько лет почти догнали их».

При этом Карамзин отнюдь не был склонен разделять мнение о том, что реформы Петра способствовали утрате русской национальной самобытности. «Все жалкие иеремиады [жалобы. – А. С.] об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиогномии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как брадатые предки наши: тем лучше! Грубость наружная и внутренняя, невежество, праздность, скука были их долею в самом высшем состоянии, – для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям. Все народное ничто перед человеческим. Главное дело – быть людьми, а не славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для русских, и что англичане или немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек!»

В «Письмах» Карамзин представал как русский европеец, то есть человек, впитавший в себя лучший опыт мировой культуры, но сохранявший и всегда подчеркивавший свою национальную идентичность.

Александр САМАРИН, доктор исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

КИСЛЯГИНА Л.Г. Формирование общественно-политических взглядов Н.М. Карамзина (1785–1803 гг.). М., 1976

ЛОТМАН Ю.М. Карамзин. СПб., 1997