Другой тридцать седьмой

После оттепельных пятидесятых утвердилось восприятие 1937-го как года, когда, по выражению Анны Ахматовой, «звезды смерти стояли над нами и безвинная корчилась Русь». Впрочем, миллионы людей запомнили его совсем иначе. И дело тут не только в сталинской пропаганде. Слишком многогранен был советский 1937-й…

Парад физкультурников на Красной площади. 1930-е годы (Фото: РИА Новости)

В официальном ракурсе жизнь страны напоминала выставку достижений народного хозяйства. Газеты писали о «советских чудесах», о ярких свершениях и невероятных темпах роста. Правду перемешивали с фантазиями и преувеличениями, но оптимистический тон был задан умело. Каждый месяц, как по заказу, появлялись новые герои и подвиги, дававшие основания для гордости за Отечество, будь то победа Давида Ойстраха на международном конкурсе скрипачей или рекордный полет дирижабля СССР-В6… По обычаю того времени сообщалось об этом с исключительным пафосом: нужно было убедить общество, что взятый правительством курс на индустриализацию и культурную революцию наконец стал приносить ощутимые плоды.

Год «больших проектов»

Именно на 1937 год пришлись самые громкие, прозвучавшие на весь мир победы Советского Союза в области авиации и освоения Севера. Эти сферы считались ключевыми и по части укрепления патриотизма, и по части «завоевания будущего». Страна преодолевала техническую отсталость, и люди видели неопровержимые доказательства рывка. О том, какой ценой это достигалось, задумывались немногие.

Что было важнее для мироощущения страны – «выставка достижений» или разоблачения «врагов народа», многие из которых еще недавно числились в героях? Со времен Гражданской войны общество привыкло жить в суровом и жестоком режиме. Власть разъясняла: активизация врагов – это не признак кризиса, а своего рода болезнь роста. На Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года Иосиф Сталин дал такую установку: «Чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных». Для многих этот тезис звучал убедительно. Общество подстраивалось под «экстремальный стиль» государственной машины, хотя бы в силу инстинкта самосохранения. Страх был потаенным, а дети во дворах играли в летчиков Валерия Чкалова и Михаила Громова…

Немецкий писатель Лион Фейхтвангер на Красной площади в Москве. 1937 год (Фото: РИА Новости)

Вот и Лион Фейхтвангер закрывал глаза на «черные воронки» НКВД во имя высокой цели – помочь Советскому Союзу в его борьбе с гитлеровской Германией, с мировым фашизмом. Немецкий писатель гостил в СССР как раз во времена Большого террора и даже побывал на втором троцкистском процессе. Он предпочел принять за чистую монету и аргументы обвинителей, и признания «врагов народа». Свои впечатления по горячим следам Фейхтвангер изложил в книге «Москва 1937», которую спешно перевели на русский язык и в том же году издали в СССР.

Это был настоящий панегирик. Фейхтвангер утверждал, что на одного жителя в СССР приходится продуктов больше и лучшего качества, чем в Германии и Италии, что реальная заработная плата советских рабочих выросла с 1929 года на 278%, что Москва по уровню развития общественного транспорта находится на первом месте в мире, что в московских магазинах можно «в большом выборе получить продукты питания по ценам, вполне доступным среднему гражданину Советского Союза». Бедность сельского большинства и лукавство официальной статистики писатель, судя по всему, решил не заметить. Стоит ли удивляться, что и миллионы советских людей старались замечать лишь лучшее и вполне искренне участвовали в тех «больших проектах», которые предлагало им государство?

Пушкин наш, Кутузов наш!

Год столетия со дня гибели поэта прошел под знаком А.С. Пушкина. Москва, 1937 год

Год 1937-й начался с пушкинского юбилея. Отмечали столетие гибели великого поэта. Писатель Юрий Трифонов вспоминал: «Стояла пушкинская зима. Все пронизывалось его стихами: снег, небо, замерзшая река, сад перед школой с голыми черными деревьями и гуляющими по снегу воронами… Из репродуктора каждый день разносилось что-нибудь пушкинское и утром, и вечером. В газетах бок о бок с карикатурами на Франко и Гитлера, фотографиями писателей-орденоносцев и грузинских танцоров, приехавших в Москву на декаду грузинского искусства, рядом с гневными заголовками "Нет пощады изменникам!" и "Смести с лица земли предателей и убийц!" печатались портреты нежного юноши в кудрях и господина в цилиндре, сидящего на скамейке или гуляющего по набережной Мойки».

Пушкина канонизировали. Это был рубеж: после революционного угара ниспровергательства началась эпоха «освоения классического наследия». Пушкинские даты отмечались и прежде, но это были академические, школьные праздники, а тут поэта чествовали со всесоюзным размахом. В лучших концертных залах, в многотысячных и малых трудовых коллективах – вплоть до колхозов. В Москве в Историческом музее была открыта Всесоюзная Пушкинская выставка, уникальная по представленным на ней материалам – рукописям и реликвиям поэта. Вышло в свет сразу пять томов академического 16-томного (в 20 книгах) собрания сочинений Пушкина, где некоторые произведения и отрывки публиковались впервые. А массовый читатель получил собрание основных произведений классика в одном увесистом томе, который выпустили полумиллионным тиражом. Портрет Пушкина помещали на школьных тетрадях, почтовых конвертах, шоколадных обертках…

Не обошлось и без уличной агитации. Повсюду появлялись плакаты с изображениями поэта и самыми актуальными для того времени пушкинскими цитатами: «Друзья мои, прекрасен наш союз!», «Здравствуй, племя младое, незнакомое!», «Товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья…». Эти плакаты выпускались на языках всех союзных и большинства автономных республик огромной страны, чтобы великого поэта уж точно понял «всяк сущий в ней язык». Разумеется, немалую роль играла политика, в том числе и международная. На страницах газет отношение советских людей к наследию Пушкина стало аргументом против Гитлера: «В пушкинские дни мы демонстрируем наше социалистическое отличие от стран западноевропейского фашизма, где в школьных учебниках зачеркивают Гёте и Гейне, а у нас вся страна от полярников Чукотки до пограничников Приморья читает и любит Пушкина».

В день памяти поэта в Москве и Ленинграде, несмотря на мороз, состоялись демонстрации трудящихся – многотысячные шествия с портретами классика, с декламацией его стихов. А в колхозах по разнарядке проводились еженедельные (!) литературные среды с пушкинскими чтениями. Это может показаться анекдотом, но, как говорят в Англии, «пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает».

Московский памятник Пушкину в те дни заново открыли после реставрации. Известно, что в 1880 году на его пьедестале знаменитая цитата была выбита с цензурным искажением:

И долго буду тем народу я любезен,

Что чувства добрые я лирой пробуждал… –

поскольку последующую строчку Василию Жуковскому пришлось заменить на «Что прелестью живой стихов я был полезен». А в 1937-м здесь появилась подлинная пушкинская строфа:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

А ведь ХХ век выдался куда более жестоким, чем пушкинский, и «милость к падшим» в 1937 году требовалась как никогда…

Председателем Всесоюзного Пушкинского комитета был нарком просвещения РСФСР, старый большевик Андрей Бубнов. На торжественном заседании в Большом театре, где присутствовали Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов и другие руководители государства, он патетически произнес: «…в николаевской России был затравлен один из великих умов русского народа. Пушкин наш! Только в стране социалистической культуры окружено горячей любовью имя великого поэта, только в нашей стране творчество Пушкина стало всенародным достоянием». Через полгода Бубнов прямиком из президиума попал в арестанты, а еще через несколько месяцев был расстрелян. И в этом тоже проявился характер 1937 года.

Советской риторики в тех посвященных Пушкину речах хватало, но современники видели: идеологический климат меняется, вместо комиссарского радикализма приходит что-то новое. Или старое? Георгий Федотов, религиозный мыслитель, живший с 1925 года в эмиграции, так оценивал метаморфозы в СССР: «Никогда еще влияние Пушкина в России не было столь широким. Народ впервые нашел своего поэта. Через него он открывает собственную свою историю. Он перестает чувствовать себя голым зачинателем новой жизни, будущее связывается с прошлым». И – как вывод: «Россия, несомненно, возрождается материально, технически, культурно».

Это проявилось и в отношении к героям 1812 года. Еще совсем недавно, в 1932-м, был взорван главный памятник на Бородинском поле, у подножия которого находилась могила Петра Багратиона, поскольку к царским генералам всех времен было принято относиться как к классовым врагам. А в 1937-м страна уже отмечала 125-летие Отечественной войны с благоговением. Могилу Багратиона постарались привести в порядок, Михаила Кутузова снова признали Спасителем Отечества.

В 1937 году страна сделала выбор: мы не отказываемся от русской истории, мы берем из прошлого все лучшее. Пушкин наш, Кутузов наш! И даже первый российский император стал героем кинофильма. Лев Разгон, в будущем известный писатель, увидев в тот год Петра Великого на киноэкране, саркастически усмехнулся: «Если дела так дальше пойдут, то скоро мы услышим: "Боже, царя храни"…»

Открытие Америки

Но по влиянию на мироощущение людей, на дух времени в 1937-м никто (даже Пушкин) не мог сравниться с летчиками, которые совершили невозможное – приблизили Америку к Советскому Союзу.

В те годы страна буквально болела авиацией. Об амбициях заявляли напрямую: «Летать всех выше, всех дальше, всех быстрее». И летом 1937-го пришло время пожинать лавры громких авиационных рекордов.

На аэродроме Ванкувера встречают советский самолет АНТ-25, совершивший беспосадочный перелет из Москвы через Северный полюс

Главный из них – перелет в Америку. Это была красивая, эффектная идея – заявиться в Штаты с неба, в ореоле посланцев прогресса. Дипломатические отношения между СССР и США были установлены в конце 1933 года, и Кремль дорожил экономическим сотрудничеством с деловитыми американцами. Полярные летчики стали символом дружбы двух великих народов. Ведь они не раз выручали друг друга.

Что необходимо для такого исторического прорыва? Самолет АНТ-25, который мог преодолеть свыше 12 тыс. км без посадки, – детище конструктора Андрея Туполева. Навигационное оборудование, которое позволяло летать круглосуточно и в любую погоду. Наконец, летчики, которых страна носила на руках, – целая плеяда героев. Для американской миссии готовили два экипажа (две тройки) – Валерий Чкалов, Георгий Байдуков, Александр Беляков и Михаил Громов, Андрей Юмашев, Сергей Данилин.

Первый в истории беспосадочный перелет из Москвы через Северный полюс в Америку стал мировой сенсацией, сравнимой с полетом Юрия Гагарина. Советские асы летели в неизвестность, надо льдами, над загадочным «полюсом недоступности» – риск невероятный. И все-таки 20 июня 1937 года самолет Чкалова приземлился на аэродроме Ванкувера, штат Вашингтон. Сталинские соколы после 63 с половиной часов полета держались бодро, с улыбкой слушали приветствия американцев. В Белом доме русских летчиков принимал президент Франклин Рузвельт.

Плакат 1937 года. Худ. В. Дени и Н.А. Долгоруков

Командир экипажа Чкалов взял в Америке равнение на Владимира Маяковского: «У советских собственная гордость». Чего стоит только знаменитый диалог о богатстве:

– Вы состоятельный человек, мистер Чкалов?

– Да, я богат. У меня 170 миллионов.

– Рублей или долларов?

– 170 миллионов человек, которые работают на меня так же, как и я работаю на них!

Чкалов с товарищами еще не покинули Америки, когда близ Сан-Джасинто, штат Калифорния, посадил свою машину Громов. Громовский экипаж поставил два мировых рекорда – дальности перелета по прямой (10 148 км) и ломаной (11 500 км) линиям. Интересно, что во многом командиры этих легендарных летных экипажей были антиподами: расхристанный, рисковый Чкалов и безупречный педант Громов, не допускавший нештатных ситуаций.

Самолет Чкалова достиг Америки 20 июня, Громова – 14 июля, а 4 августа было заключено соглашение о торговых отношениях между СССР и США, согласно которому стороны предоставили друг другу режим наибольшего благоприятствования во взаимной торговле.

Москвичи приветствуют героев Советского Союза Валерия Чкалова, Георгия Байдукова и Александра Белякова, вернувшихся из Америки после знаменитого беспосадочного перелета. 1937 год

В Москве летчиков встречали как триумфаторов. Кортеж автомобилей проследовал по улице Горького (ныне Тверская), а навстречу героям летели цветы и приветственные листовки… Этот проезд стал олицетворением всего лучшего, что было в СССР в предвоенные годы. Но мы, как правило, не задумываемся над тем, что это произошло именно в 1937-м.

Чкаловское «рукопожатие через полюс» стоило десятилетий стараний дипломатов. Эта победа сказалась и в 1941-м, когда СССР и США стали союзниками. В ХХ веке все поверялось военной меркой… В мемуарах Георгия Жукова есть ностальгический пассаж: «Каждое мирное время имеет свои черты, свой колорит и свою прелесть. Но мне хочется сказать доброе слово о времени предвоенном. Оно отличалось неповторимым своеобразным подъемом настроения, оптимизмом, какой-то одухотворенностью и в то же время деловитостью, скромностью и простотой в общении людей. Хорошо, очень хорошо мы начинали жить».

Маршал выразил общее ощущение, которое можно уловить едва ли не в каждом семейном альбоме. В этом образе предвоенного «оптимизма» – и Пушкин, и Чкалов, и наивная вера в то, что, если завтра война, победим малой кровью. Во многих семьях у нас бытовало понятие «до войны». «Как до войны» – так одобрительно говорили наши старики, когда видели нечто добротное, справедливое, почтенное. Память военного поколения прочно сохранила ощущение, что довоенное счастье все-таки было. Несмотря на страшный 1937 год…

Мозаика 1937-го

Даешь полюс!

Герои-папанинцы

В мае 1937 года началась одиссея первой в мире дрейфующей полярной станции «Северный полюс». В газетах подчеркивалось, что оснастили экспедицию, подготовив ее к покорению льдов, отечественные промышленные предприятия. Так, на Ленинградском судостроительном заводе имени Д.В. Каракозова (того самого, совершившего первое покушение на императора Александра II в 1866 году) построили специальные нарты, которые весили всего 20 кг. Палатку смастерили на московском заводе «Каучук» из легких алюминиевых труб и брезентовых полотен, между которыми проложили два слоя гагачьего пуха.

Членов экспедиции высадили на лед с самолета. На штурм полюса отправились бывший чекист Иван Папанин, ставший руководителем станции, геофизик Евгений Федоров, океанограф Петр Ширшов, радист Эрнст Кренкель и их верная лайка – пес Веселый. Станция обосновалась на дрейфующей льдине. Это было небывалое и крайне опасное приключение, настоящее открытие полюса. Экспедиция проводила исследования с целью открыть северный путь для авиации и навигации. Каждый месяц Москва получала отчеты о научной работе. Кренкель ежедневно держал связь со страной, а также с радиолюбителями всего мира. Очень важно, что подвиг папанинцев сразу стал достоянием общественности – за их путешествием следили практически «в прямом эфире». Федоров писал корреспонденции в «Комсомольскую правду», пресса освещала едва ли не каждый день участников экспедиции. Пока они дрейфовали, их избирали в депутаты, им писали письма, в их честь слагали песни…

Всемирная выставка в Париже

Во Всемирной выставке в Париже, открывшейся в мае 1937 года, приняли участие 47 стран. Основное внимание было приковано к павильонам СССР и Германии. Они грозно стояли лицом к лицу – павильон со свастикой и советский дворец, увенчанный фигурами рабочего и колхозницы. Скульптурная композиция Веры Мухиной стала настоящим событием: это было наступление «нового мира» на крепость нацизма. Немцы превзошли большевиков в помпезности, но уступили в выразительности. Впрочем, Гран-при Всемирной выставки завоевали павильоны обеих держав. А по общему количеству собранных наград Советский Союз стал первым: всего 270, из которых 95 Гран-при, 70 золотых, 40 серебряных, 6 бронзовых медалей, более полусотни дипломов. Гран-при, в частности, получили паровоз серии «Иосиф Сталин» (самый мощный в Европе) и мягкий железнодорожный вагон, трактор Сталинградского завода, фильм «Чапаев» братьев Васильевых, картина художника Александра Герасимова «После дождя» («Мокрая терраса»), проект Дворца культуры имени А.М. Горького в Ленинграде архитектора Александра Гегелло, журнал «СССР на стройке» и проекты станций метро «Сокольники» и «Кропоткинская» в Москве.

В советском павильоне был оборудован кинозал на 400 мест, у немцев – на 240. Это были два самых крупных кинотеатра на выставке. И они не пустовали. Среди других советских триумфаторов в Париже – фильмы «Цирк» и «Петр Первый». Организаторы и посетители выставки не обошли вниманием и автомобили ЗИС-101 и ГАЗ М-1. Большое впечатление на всех произвели карта индустрии СССР размером 22,5 кв. м, изготовленная из 10 тыс. самоцветов, и, конечно, панорамное панно Александра Дейнеки «Знатные люди Страны Советов». Изображенные на панно рабочие, хлеборобы и ученые в ослепительно белых одеждах – в едином строю, все шагают навстречу светлому будущему. СССР предстал в Париже «землей молодости», страной, устремленной к прогрессу. Скептикам оставалось только пожимать плечами: страна совершила рывок. Казалось, ничто не омрачало «оптимизма»: будто не было никаких «врагов народа», никаких «отщепенцев»… Серп и молот из нержавеющей стали переливались на солнце.

«Кадры решают все!»

Пятилетка – ключевое советское слово 1930-х годов, ежедневно звучавшее по радио и в газетах. В 1937-м завершилась вторая пятилетка: о ее достижениях в СССР знал каждый школьник. На смену главному лозунгу первой пятилетки: «Техника в период реконструкции решает все!» пришел новый: «Кадры [овладевшие техникой. – А. З.] решают все!».

Газетам было о чем рапортовать. За годы второй пятилетки удалось построить 4,5 тыс. крупных промышленных предприятий (за годы первой – 1,5 тыс.), и среди них такие гиганты, как Уральский машиностроительный, Челябинский тракторный, Новотульский металлургический заводы. Промышленность Советского Союза к концу второй пятилетки выросла более чем в четыре раза по сравнению с 1929 годом. Днепрогэс к 1937 году вырабатывал больше электроэнергии, чем все электростанции царской России, вместе взятые. СССР вышел на второе место в мире и на первое в Европе по валовой продукции промышленности и на те же позиции по машиностроению и добыче железной руды. Производительность труда в промышленности повысилась почти в два раза по сравнению с первой пятилеткой. Сельское хозяйство, и прежде всего животноводство, развивалось медленнее, но и по аграрной валовой продукции показатели 1937 года были в полтора раза выше показателей 1913-го. Однако этот «большой скачок» не состоялся бы без форсированного экспорта зерна (даже в голодные неурожайные годы), так же как и без труда сотен тысяч заключенных…

Официально было объявлено, что второй пятилетний план, как и первый, выполнен досрочно – за четыре года и три месяца. Впрочем, тут не обошлось без цифровой эквилибристики. Так, согласно изначальной установке, легкая промышленность по показателям роста должна была опередить тяжелую. В реальности получилось наоборот. Исконный план (весьма амбициозный!) удалось выполнить лишь на две трети. Позже план скорректировали, чтобы объявить об успехах пятилетки.

«Кремлевские звезды над нами горят…»

Долгое время над четырьмя башнями Московского Кремля и над зданием Исторического музея парили «старорежимные» двуглавые орлы. Только в 1935 году кремлевские башни обрели позолоченные звезды, изготовленные из высоколегированной нержавеющей стали и красной меди. Каждая из звезд была украшена серпом и молотом – символом социалистического государства, выложенным уральскими самоцветами. Однако затея эта не удалась: через полгода звезды заметно потускнели от копоти и дождей и выглядели по-сиротски.

Тогда появилась идея создать звезды, которые бы светились изнутри. Автором эскизов звезд из рубинового стекла, внутри которых решили установить мощные электролампы, стал театральный художник Федор Федоровский. Уникальное стекло изготовили на заводе в городе Константиновке, в Донбассе, лампы – на Петергофском заводе точных технических камней. Первые испытания показали, что при ярком солнце рубиновые звезды кажутся черными, и инженеры предложили усовершенствовать звездную конструкцию: она получила второй, внутренний слой из молочно-белого стекла, хорошо рассеивающего свет. Такие звезды в любую погоду отлично просматриваются и не теряют идеологически верный красный окрас.

Все было готово к началу ноября 1937 года, и потускневшие «самоцветные» звезды заменили на горящие рубиновые. Их стало больше: они украсили не только Спасскую, Никольскую, Троицкую и Боровицкую, но и Водовзводную башню. Пять пятиконечных ярких звезд, ставших эмблемой новой Москвы, зажглись в дни 20-летия Октябрьской революции. Самые большие (размах лучей – 3,75 м) установили на Спасской и Никольской башнях, самую маленькую (3 м) – на Водовзводной. Каждая звезда весит более тонны. Кстати, «самоцветную» звезду 1935 года со Спасской башни поместили позднее на шпиле здания московского Северного речного вокзала.

Арсений Замостьянов