Самый кровавый нарком

Репрессии конца 1930-х годов окрестили «ежовщиной» – по имени их главного исполнителя Николая Ежова. Партийная пропаганда это одобряла: ей было выгодно обвинить в смерти и страданиях миллионов людей не Сталина и его соратников, а главу НКВД, хотя он ни по статусу, ни по общему уровню развития не подходил на роль архитектора репрессий

Блестящая карьера Ежова для многих стала загадкой: он был начисто лишен выдающихся качеств и, несмотря на это, занял ключевую позицию во властной иерархии.

«Незаконченное низшее»

Конечно, в карьерном продвижении Ежова свою роль сыграло пролетарское происхождение. В том смысле, что не было бы «правильного» происхождения – не было бы и сколько-нибудь удачной карьеры. Впрочем, тут Николай Иванович схитрил: его отец являлся не питерским литейщиком, как сын указывал в анкетах и автобиографии, а военным музыкантом, служившим в Литве и женившимся на местной девушке.

Будущий нарком внутренних дел был старшим сыном в семье. Он родился в 1895 году. Когда Николай повзрослел, его отправили в Петербург учиться портновскому ремеслу. Хозяин-пьяница не только бил ученика, но и вступил с ним, как позже признался сам Ежов, в «педерастическую связь». В школе будущий глава НКВД учился урывками и впоследствии описал свое образование как «незаконченное низшее». Да и весь он был какой-то незаконченный: рост – метр пятьдесят два, большеголовый, с кривыми ногами. Хотя у него имелись и достоинства: Ежов был трудолюбив, отличался завидной памятью и… хорошо пел, даже ходил на прослушивание к известному тенору. Тот сказал: «Голос можно поставить, но с таким ростом вам певцом не стать. Пойте-ка лучше в хоре, за спинами других».

Николай Ежов (справа) – солдат 5-й артиллерийской мастерской Северного фронта. Витебск, 1916 год

До поры до времени Ежов в самом деле не высовывался из-за чужих спин. И в Первую мировую, и в Гражданскую пробыл на передовой недолго, в основном занимаясь канцелярской работой в тылу – почерк у него был отличный. Вовремя вступил в партию, где всегда ценились рабочие кадры. Стал комиссаром радиотелеграфной школы в Казани, где был арестован – за то, что в школу проникли представители «эксплуататорских классов». В страхе он тут же сдал с потрохами своего начальника. Того посадили, а Ежов получил новый пост. Вскоре он уже достиг должности секретаря парткома Марийской автономии.

К тому времени будущий нарком женился. Жена тоже оказалась такой, за спиной которой удобно прятаться, – статная высокая казачка Антонина Титова. Она ездила с Ежовым везде, куда его бросала партийная работа, была искренне к нему привязана. А он без колебаний бросил ее, когда на пути его появилась другая женщина. Антонина, окончившая Сельскохозяйственную академию и аспирантуру, ушла в науку: она тогда не подозревала, что предательство мужа спасло ей жизнь.

В столицу Ежова вытащил Иван Москвин, известный партийный деятель, тоже «правильного» происхождения, выхлопотавший для скромного провинциала должность инструктора ЦК. Ежов часто бывал в доме Москвиных. Жена хозяина Софья Александровна опекала его, подкладывала лучшие куски: «Вы такой маленький, прямо воробушек, вам надо больше кушать». Она не думала, что ранит гостя в самое сердце. Позже, когда Москвин уже был расстрелян, Ежову пришлось решать судьбу его супруги. Обычно жен «врагов народа» ждал лагерь, но в данном случае сам глава НКВД велел записать в протокол, что Софья Александровна пыталась его отравить. Ее расстреляли.

Как-то зять Москвина Лев Разгон, в будущем известный писатель, спросил тестя, что он думает о Ежове. «Хороший работник, – сказал тот. – У него только один недостаток. Во всяком деле есть предел, когда надо остановиться. А Ежов никогда не останавливается». Так, довольно скоро исполнительный коротышка подсидел самого Москвина, сменив его на посту заведующего Организационно-распределительным отделом ЦК. Не выходя из-за спины начальства, он одной рукой одарял – пайками, дачами, путевками на курорт, а другой карал – мог вычистить из партии, что автоматически лишало доступа к кормушке. Недовольным Ежов говорил, широко улыбаясь: «Да разве я что решаю? Я человек маленький», с чем трудно было не согласиться.

Любовь карьериста

Карьерному росту Ежова не мешали и его любовь к выпивке и слабость к женскому полу. Будучи женат, он завел роман с молодой журналисткой Евгенией Гладун, в девичестве Фейгенберг. Дочь гомельского купца, красивая и веселая, она обожала кружить головы мужчинам. Ее первый муж – слесарь Лазарь Хаютин – быстро был отставлен, зато второй – красный командир Александр Гладун – оправдал ожидания и перевез жену в Москву. Началась жизнь, о которой Женя всегда мечтала: шикарные платья, заграничные поездки, встречи со знаменитостями. В берлинской командировке она познакомилась с известным писателем Исааком Бабелем. Позже он показывал на допросе: «Я пригласил Гладун покататься по городу в такси, убедил ее зайти ко мне в гостиницу. Там произошло мое сближение с Гладун». Были у нее и другие любовники: академик Отто Шмидт, светило журналистики Михаил Кольцов, издатель Семен Урицкий… Наконец был найден нужный объект – скромный партийный работник Ежов, в котором наметанный глаз Евгении угадал большое будущее. В 1931-м они поженились, наскоро разведясь с прежними супругами.

Жена наркома внутренних дел Евгения Ежова (урожденная Фейгенберг) с приемной дочерью Натальей. До 1938 года

Не избалованный лаской Ежов с удовольствием принимал заботу, которой его окружила супруга. Казенная квартира с голыми стенами украсилась коврами, портретами в рамках и милыми дамскими безделушками. Вечером уставшего Колюшеньку всегда ждал горячий ужин. Жена упросила его взять дачу, на которой – невиданное дело – развела павлинов. Себя тоже не обижала: впоследствии при обыске в квартире Ежова нашли больше сотни платьев, десятки кофточек и шляпок, пять меховых шуб. Стараниями Евгении Соломоновны у них дома образовался настоящий салон, куда захаживали деятели партии, писатели, артисты. Некоторые, включая того же Бабеля, на глазах у Ежова ухаживали за его супругой. Почему «патологический садист», как его потом называли, покорно сносил такое поведение? Может быть, думал, что новые знакомства помогут его карьере. А может, тосковал по нормальной семье и вопреки всему верил, что обрел ее. Детей у Ежовых не было, и в 1933 году они взяли из детского дома годовалую Наташу. Василий Гроссман, описавший эту историю в рассказе «Мама», выдумал, что девочка была дочерью расстрелянного дипломата. На самом деле – обычным подкидышем. Она была счастлива в новой семье, отвечала любовью на любовь.

Карьера Николая Ивановича между тем продолжала идти в гору. В 1935-м он стал председателем Комиссии партийного контроля, а через год Иосиф Сталин из Сочи, где находился на отдыхе вместе с Андреем Ждановым, прислал телеграмму: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела». К тому времени вождь выдвинул тезис об усилении классовой борьбы, согласно которому все беды страны связывались с кознями «врагов народа». Прежний главный чекист Генрих Ягода оказался не на высоте и расстался с должностью, а потом и с жизнью. «Корчеванием вражеских гнезд» предстояло заняться Ежову.

«Ежовые рукавицы»

Надо сказать, что на Лубянке новоявленный нарком внутренних дел освоился еще до назначения на этот пост: помогал Ягоде разоблачать «антисоветские элементы», заодно собирая на него компромат. Заняв 26 сентября 1936 года кабинет главы ведомства, он заявил чекистам: «Вы не смотрите, что я маленького роста. Руки у меня крепкие. Буду сажать и расстреливать всех, кто посмеет тормозить дело борьбы с врагами».

Так и случилось: один за другим в «ежовых рукавицах» оказывались те, кто еще вчера представлялся опорой большевистской власти, – наркомы, военачальники, ветераны революции. Многих выводили на открытые процессы, заставляя признаваться в самых немыслимых злодействах. Чтобы признания поступали исправно, Ежов с санкции Политбюро приказал применять к подследственным «меры физического воздействия», проще говоря – пытки. Он сам бегал по этажам лубянского здания, тут и там показывая, как нужно бить – резиновой дубинкой, кулаками. Не гнушался принимать участие в расстрелах и даже хранил дома пули, извлеченные из тел самых именитых жертв (их потом нашли при обыске).

В июле 1937 года Ежова «за выдающиеся успехи» наградили орденом Ленина. Вскоре появился приказ НКВД № 00447, вводивший для каждой республики, края, области разнарядки – расстрелять и отправить в лагеря столько-то «врагов народа». Планы прилежно перевыполнялись. В суматохе чекисты сводили личные счеты, а тут и граждане принялись доносить друг на друга. Сотрудники органов были завалены работой. И нарком подавал пример, трудясь по 18 часов в сутки: подписывал ордера на арест, отсылал на утверждение Политбюро смертные приговоры, составлял докладные Сталину. За два года он провел в кабинете вождя 850 часов – больше, чем кто-либо, за исключением Вячеслава Молотова. Всего, по подсчетам историков, в 1937–1938 годах по обвинению в антисоветской деятельности было расстреляно 681 692 человека, и всем этим конвейером смерти управлял Ежов.

Климент Ворошилов, Вячеслав Молотов, Иосиф Сталин и Николай Ежов (слева направо) на канале Москва – Волга имени Сталина. 1937 год

После назначения наркомом он переселился в Кремль. Домой возвращался за полночь, принимал душ и закрывался в кабинете. Там напивался и швырял пустые бутылки в стены: при обыске нашли следы таких бросков. Возможно, Ежову мерещились лица тех, кому он подписал приговор. При своей удивительной памяти глава НКВД помнил их всех – старых и молодых большевиков, которым прежде выписывал ордера на квартиры, которых отправлял в санаторий. Теперь они оказались врагами, ведь Сталин не мог ошибаться…

Манией преследования Ежов страдал, так сказать, по должности. Позже на следствии говорил: «Я почистил 14 000 чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил. <…> Кругом меня были враги народа, мои враги».

Чтобы забыться, он не только ежедневно пил, но и до одури развратничал. На суде признался: «Часто заезжал к одному из приятелей на квартиру с девочкой и там ночевал». И еще во время попойки у себя дома вступил в интимную связь с женой одного из подчиненных, а потом и с ним самим. Подруга жены Зинаида Гликина жаловалась: «Н.И. Ежов в разное время в безобразно пьяном состоянии приставал, пытаясь склонить к сожительству, ко всем женщинам из обслуживающего его квартиру персонала». Самой Евгении Соломоновне ее положение нравилось все меньше. Не могла не угнетать и та атмосфера, что царила вокруг: ежедневно исчезали знакомые люди, а оставшиеся шарахались от женщины, над которой нависала страшная тень ее мужа. Один Бабель продолжал ходить в гости к Ежовым: он говорил писателю Илье Эренбургу, что хочет «разгадать загадку» маленького человека, ставшего чудовищем.

Страдая от измен мужа, жена решила ответить тем же. В августе 1938-го она завела роман со знаменитым писателем Михаилом Шолоховым. Их интимную встречу в гостинице «Националь» подслушали и записали – вплоть до таких деталей, как «идут в ванную» или «ложатся в постель». На следующий день запись была вручена Ежову, который, явившись домой, заставил жену прочитать документ, а потом, по словам той же Гликиной, «начал избивать ее кулаками в лицо, грудь и другие части тела». В скором времени он предложил Евгении развестись – еще и потому, что в ее адрес послышались обвинения в троцкизме, а это бросало тень на самого наркома. Супругу главы НКВД отправили лечиться в Крым, причиной чему послужило сильное нервное расстройство, а она забрасывала оттуда мужа письмами: «За что же, Коленька, я обречена на такие страдания, которые человеку и придумать трудно… Очень, очень сильно любя тебя, потерять тебя и остаться одной, запятнанной, опозоренной, живым трупом. Все время голову сверлит одна мысль: "Зачем жить?"». Обеспокоенный нарком перевез Евгению в подмосковный санаторий, где в ноябре 1938-го она скончалась от отравления люминалом. Скорее всего, это было самоубийство, хотя позже Ежова заподозрили в отравлении жены.

Казнь палача

Осенью 1938 года положение Ежова еще казалось незыблемым. Ежедневно его славили газеты, в его честь переименовали город Черкесск. А казахский акын Джамбул Джабаев сочинил песнь «Нарком Ежов» с такими строками:

Всех змей ядовитых Ежов подстерег

И выкурил гадов из нор и берлог.

Разгромлена вся скорпионья порода

Руками Ежова – руками народа.

Но в воздухе уже витали признаки скорой опалы. В августе первым заместителем Ежова назначили сталинского земляка Лаврентия Берию. Стало ясно, что «хозяин» недоволен работой наркома внутренних дел и ищет ему замену. «За что?» – недоумевал Ежов. Может быть, он «выкорчевывает» мало «врагов народа»? И на места летели новые разнарядки арестов и расстрелов. Однако цель Большого террора к тому моменту была достигнута: истреблены старые кадры, привыкшие вольничать, подчищены все «бывшие» и оппозиционеры, а остальные на десятилетия скованы страхом. Настало время избавляться от слишком усердных исполнителей. Почуяв ослабление позиций Ежова, подчиненные начали писать на него доносы, и Политбюро – что удивительно – обсуждало их. В ходе одного из таких обсуждений Сталин назвал прежнего любимца «мерзавцем» и демонстративно не подал ему руки.

Сообщение об освобождении Ежова от должности наркома внутренних дел (будто бы по его собственной просьбе) было опубликовано в «Правде» и «Известиях» 9 декабря 1938 года. НКВД возглавил Берия, тут же начавший аресты «ежовских» кадров. Однако час главного фигуранта еще не пробил: ему оставили должность наркома водного транспорта (на этот пост Ежов был назначен в апреле 1938-го). Впрочем, если он и появлялся на этой службе, то бледный, опухший от пьянства. Трясущейся рукой писал письма Сталину, просил дать возможность исправиться, учесть ошибки, но все было напрасно. Его арестовали в кабинете одного из сталинских соратников Георгия Маленкова в апреле 1939-го. Ежов хорошо знал, что его ждет, и во всем сознавался. Да, он был немецким шпионом. Да, еще и польским. Да, готовил убийство лидеров партии во главе со Сталиным. Да, совершал «в антисоветских и корыстных целях» акты мужеложства. На суде, произнося последнее слово, он от этих признаний отказался: «…тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен. <…> Я не отрицаю, что пьянствовал, но я работал как вол…»

Ежову пришлось пройти тем же путем, по которому он отправил сотни тысяч «врагов народа». Несмотря на все признания, его подвергали «сильнейшим избиениям». Месяцами держали в каменном мешке Сухановской тюрьмы. 3 февраля 1940 года его привезли в здание Военной коллегии Верховного суда СССР, проштамповали готовый приговор, а на следующее утро расстреляли. Перед казнью бывший нарком в последний раз блеснул вокалом: спел «Интернационал». Кремированные останки Ежова были брошены в ту самую общую могилу на Донском кладбище, в которой уже покоились тысячи его жертв. Сталинское «Министерство правды» искусно убрало экс-наркома с фотографий, где он когда-то оказался запечатлен рядом с вождем. О Ежове было приказано забыть, и советский народ сделал это с удовольствием.

Перед смертью «кровавый карлик» просил только об одном – не трогать старуху мать и приемную дочь. Как ни странно, эти просьбы выполнили. Наташа, получившая фамилию Хаютина (по первому мужу ее приемной матери), выросла в детском доме. Окончив музыкальное училище, уехала на Север, жила в поселке Ола под Магаданом, где и умерла в 2016 году. Несколько раз она подавала прошения о реабилитации отца, но получала отказ. Должно быть, она была единственным человеком, который любил самого ненавистного из деятелей сталинской эпохи.

Вадим Эрлихман, кандидат исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

ПЕТРОВ Н., ЯНСЕН М. «Сталинский питомец» – Николай Ежов. М., 2009

НАУМОВ Л.А. «Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова. М., 2010