Свидетельство о смерти

Смерть наступила в два пятнадцать пополудни. Клинический диагноз, поставленный на тот момент, подтвердился при вскрытии: «Государь император Александр Александрович скончался: от паралича сердца при перерождении мышц гипертрофированного сердца и интерстициальном нефрите (зернистой атрофии почек)». Но что явилось причиной столь тяжкого недуга? Попытки ответить на этот вопрос порождают самые невероятные версии…

Травма при крушении поезда

Самая популярная версия, распространяемая после смерти Александра III, связывала кончину царя с последствиями травмы, полученной им во время крушения поезда 17 октября 1888 года у станции Борки. Интерпретация событий торжественна и печальна: император, как мифологический атлант, неимоверным напряжением богатырских сил смог удержать крышу исковерканного вагона и спас всю свою семью, но сам при этом получил травмы, которые впоследствии привели к серьезнейшему заболеванию.

Безусловно, нельзя полностью исключить вероятность повреждения почек у царя во время железнодорожной катастрофы: такого рода травмы внутренних органов часто случаются при авариях. Но если бы это произошло, скорее всего, подобное повреждение могло быть вызвано не тем, что Александр держал на плечах крышу вагона, а сотрясением и сильными ударами во время падения. Но если бы ушиб почек имел место, у императора были бы сильные боли в области поясницы и живота в течение двух-трех недель, между тем сведений о похожих симптомах и крайне плохом самочувствии после происшествия мы не находим. Не говоря уж о том, что среди возможных последствий подобного состояния нефриты не упоминаются. Конечно, можно было бы предположить у Александра развитие синдрома Ормонда, когда после кровоизлияний в забрюшинное пространство развиваются спайки, которые потом сдавливают сосуды почек, приводя к непоправимым последствиям, но никаких спаек при вскрытии опытными специалистами обнаружено не было. А значит, с медицинской точки зрения эта версия не кажется убедительной.

Действительно, после железнодорожной аварии царь жаловался на боли в пояснице. Однако они, скорее всего, были проявлением корешкового синдрома: сдавление межпозвоночных дисков во время удержания царем на плечах крыши вагона вполне могло привести к возникновению пояснично-крестцового радикулита или ишиаса. В середине 1889 года Александр III писал обер-прокурору Синода Константину Победоносцеву: «Чувствую себя отвратительно; 4 ночи не спал и не ложился от боли в спине». Это явный симптом такого рода травм.

Некоторые историки полагают, что именно эти боли и были первыми проявлениями почечного недуга, хотя врачам известно, что при заболевании почек, от которого впоследствии скончался император, боль не является ведущим симптомом. Она вообще нехарактерна для этого заболевания. А вот травмы позвоночника как раз очень часто сопровождаются сильнейшими болями в спине. Они могут давать о себе знать периодически в течение всей жизни человека, особенно после физических нагрузок, переохлаждения, длительного нахождения в неудобной позе (например, на охоте, которую Александр III очень любил), прохладных ванн (которые он с детства принимал), длительной работы над документами за письменным столом (как известно, царь ежедневно работал до часа-двух ночи). В пользу того, что эти боли были непочечного происхождения, говорит и то обстоятельство, что император со дня крушения поезда стал ощущать боль в левом бедре. Очень похоже, что в данном случае он страдал прежде всего от повреждения седалищного нерва, а не от проблем с почками.

«Он был воздержан в питье»

Есть и другая, тоже достаточно распространенная версия: якобы царь капитально навредил своему здоровью пристрастием к алкогольным напиткам.

«Во время болезни государя распустили сказку, будто государь очень любил курить и злоупотреблял вином, чем и стремились объяснить его болезнь. Должен сказать, что это совершенная неправда… – писал в воспоминаниях лечивший царя лейб-хирург Николай Вельяминов. – Пил ли он водку за закуской – не помню, кажется, нет, а если и пил, то никак не больше одной маленькой чарочки».

Эта «сказка» переросла в полноценный «алкогольный миф» во время Февральской революции 1917 года, когда либеральная пресса стремилась всеми возможными способами очернить правящую династию. Для этих целей очень пригодились изданные незадолго до этого так называемые «мемуары» генерала Петра Черевина, на протяжении многих лет состоявшего при высочайшей особе.

Сам генерал точно злоупотреблял. Государственный секретарь Александр Половцев в своем дневнике писал про Черевина, что тот – человек «умный, добрый, честный, постоянно выпивши». Сергей Витте, также хорошо знавший Черевина, называл его «человеком с большим здравым смыслом и умом: до известной степени он был остроумен, но был очень склонен к употреблению крепких напитков». Именно из «мемуаров» Черевина публика узнала о специальных сапогах императора, за широкими голенищами которых якобы помещалась фляжка, откуда Александр прихлебывал при каждом удобном случае. Да так, что к вечеру, бывало, напивался, падал на пол и хватал окружающих за ноги, пугая таким поведением жену и детей.

Примечательно, что сами «мемуары» имеют весьма темное происхождение. Якобы Черевин, скучая в гостях у сестры в Страсбурге, беседовал «много и откровенно» с известным физиком Петром Лебедевым. Последний спустя много лет пересказал услышанное издателю парижской левой эмигрантской газеты «Будущее» Владимиру Бурцеву, а тот сделал записи этих рассказов и издал их в 1912 году, переврав многое, в том числе и отчество генерала, назвав его не Александровичем, а Антоновичем. Поправить его было некому: Черевин скончался еще в 1896 году…

Таким образом, сам Черевин никаких мемуаров не писал, а о чем он говорил во хмелю своему собеседнику и говорил ли вообще – неизвестно. А вот как мог отредактировать услышанное из вторых уст убежденный «борец с режимом», весьма близкий к эсерам Бурцев, вполне можно предположить.

Между тем, по словам друга молодости Александра III графа Сергея Шереметева, император «был воздержан в питье, хоть мог выпить много, очень был крепок и, кажется, никогда не был вполне во хмелю». Примерно так же характеризовали царя и другие люди, входившие в его ближний круг. Поэтому версия о бытовом алкоголизме, якобы и погубившем государя во цвете лет, не выдерживает никакой критики.

Врачи-убийцы?

Разумеется, когда сильный и еще сравнительно молодой монарх умирает в расцвете лет, невозможно избежать претензий к врачам, допустившим подобный трагический исход. Так и здесь: после смерти Александра III посыпались обвинения в адрес врачей Эрнста Лейдена, Григория Захарьина и Густава Гирша, которые его лечили. В доме Захарьина даже перебили стекла: в толпе кричали, что, дескать, «врачи-жиды погубили православного императора». Более того, до сих пор в литературе можно встретить версию, согласно которой профессор Захарьин якобы сознательно отравил царя дигиталисом – препаратом, который долгое время оставался единственным и незаменимым для лечения хронической сердечной недостаточности и который при передозировке действительно является опасным ядом. О таком конспирологическом сценарии всерьез рассуждает, например, Иван Дронов – автор недавно вышедшей книги «Император Александр III и его эпоха». Впрочем, никаких убедительных аргументов в пользу этой версии ни он, ни другие адепты «теории заговора» против царя не приводят.

Конечно, в политике бывает всякое. Однако похоже, что в данном случае дело было не во врачебной ошибке и тем более не в чьем-то злом умысле, а… в самом пациенте.

В этом смысле интересно замечание князя Владимира Мещерского, писавшего, что «драматизм этой преждевременной кончины заключался прежде всего в том, что, подобно Петру Великому, подобно Николаю Первому, Александр III только тогда признал для себя возможным обращение к врачебной помощи, когда борьба науки с недугом являлась почти бессильной». Действительно, полноценную медицинскую помощь император начал получать, когда уже было поздно что-либо поправить…

Последствия инфлюэнцы

Смертельная болезнь подкрадывалась незаметно. В январе 1894 года Александр III перенес инфлюэнцу – грипп. Заболевание протекало с высокой температурой – до 39,3 градусов – и осложнилось бронхитом (по другой версии, пневмонией – диагноз «гриппозное воспалительное гнездо в легком» был поставлен императору лейб-хирургами Гиршем и Вельяминовым). Спустя 10 дней царь пошел на поправку или, что вероятнее, сумел убедить в этом врачей, поскольку ненавидел лечение и стремился как можно быстрее заняться делами.

Примечательно, что уже в первые три дня болезни в моче императора были обнаружены белок и цилиндры (правда, в небольшом количестве) – факт, определенно говорящий о начавшемся поражении почек. Известно, что еще за несколько месяцев до этого, в сентябре 1893-го, у Александра III во время визита в Копенгаген было сильное носовое кровотечение и эпизод значительного повышения температуры. Это может свидетельствовать о том, что патологический процесс в его организме к тому моменту уже был запущен…

Из воспоминаний очевидцев, наблюдавших Александра в последние месяцы его жизни: «монарх выглядит похудевшим, главным образом лицом, его кожа стала дряблой, он сильно постарел»; «он не без труда передвигал ноги, глаза были мутные, и веки приспущены»; «пульс около 100, опухли ноги, полная бессонница и сонливость днем, мучительное чувство давления в груди, невозможность лежать, сильная слабость». Таким образом, клиническая картина злокачественного процесса, протекающего в почках (отеки по всему телу, повышение артериального давления, легочные кровотечения, сильная слабость, быстрая утомляемость, бледность кожных покровов, отсутствие аппетита, тошнота, жажда, головные боли, бессонница), полностью соответствовала современным представлениям о симптомах гломерулонефрита. Об этом же говорили и приглашенные к царю врачи.

Исследуя свидетельства приближенных к царю людей и протокол вскрытия тела императора, современные специалисты приходят к выводу: диагностируя нефрит, лейб-медики не ошибались, их диагноз был верен. Другой вопрос – можно ли было в то время вылечить это заболевание?

К тому моменту, когда Александр обратился к докторам, к сожалению, сделать что-либо было уже нельзя. Мог ли он прожить дольше, если бы лечение началось вовремя и выполнялись бы все назначения врачей? На этот вопрос, скорее всего, можно ответить положительно. Трудно сказать, насколько дольше бы он прожил, но шансы все-таки оставались, ведь он был крепким и еще не старым человеком. Можно сделать и более смелое предположение: не будь император так изможден ежедневной работой, нервным перенапряжением и хроническим недостатком сна, относись он серьезнее к своему здоровью, может быть, этого заболевания и вовсе не случилось бы. Кто знает…

«Сгорел на работе»

Витте вспоминал, что в царской семье был «какой-то странный – не то обычай, не то чувство – не признаваться в своей болезни и по возможности не лечиться, и вот это-то чувство, эта привычка у императора Александра III были особенно развиты». Это приводило к тому, что если Александр заболевал, то, по словам князя Мещерского, «героически выносил самые нестерпимые страдания, ни на минуту не прерывая занятий и даже шутя с собеседниками». При этом «к доктору обратиться для него было мучительнее и тяжелее всякой сильнейшей боли».

Уже будучи тяжелобольным с зимы 1894 года, он только летом согласился показаться признанным медицинским авторитетам. Вельяминов писал, что «до заболевания инфлюэнцей государь не допускал никакого исследования себя, они [специально приставленные к царю доктора Захарьин и Лейден. – «Историк»] тоже никогда не имели возможности исследовать больного достаточно тщательно».

Все ухудшающееся состояние здоровья не сделало Александра более сговорчивым. Когда 15 сентября 1894 года из Германии по приглашению царской семьи для консультации приехал профессор Лейден, цесаревич Николай Александрович записал в дневнике: «Мамá объявила Папá о приезде Лейдена и просила его позволить тому сделать осмотр, на что Папá сначала не соглашался, но под конец он сдал убедительным доводам дяди Владимира». Гирш отмечал: «Ежедневно производится анализ мочи и прочих выделений, но государь относится к этому пренебрежительно и бросает в ночную вазу окурки папирос, что, конечно, нисколько не мешает производить анализы, а только несколько усложняет дело».

При этом император яростно сопротивлялся медицинским предписаниям, действуя всегда и во всем по собственному усмотрению. Так, известно, что в августе 1894 года, несмотря на строгий запрет врачей, царь отправился на маневры в Красносельский лагерь, где проскакал галопом 12 верст, что было недопустимо при состоянии его почек. А в сентябре в Беловеже, уже не имея возможности из-за слабости держать в руках ружье, он тем не менее четыре дня подряд выходил на охоту в сырую и холодную погоду и в итоге простудился. Когда поднялась высокая температура, ему предписали теплую ванну в 28 градусов. Сидя в ней, Александр охладил ее до 20 градусов, открыв кран с ледяной водой. В результате в ванне у него пошла горлом кровь, сделался обморок, а лихорадка после этого увеличилась.

«Государь лечился урывками, паллиативными средствами, не меняя своего обычного режима, не уменьшая своей умственной работы, не задумываясь над угрожающими его здоровью опасностями. Все близкие к нему видели в лице его признаки недуга, но в то же время видели государя таким же светлым, как всегда, таким же исполнителем всех малейших своих обязанностей», – вспоминал князь Мещерский. Ему вторил Захарьин: «Условия и образ жизни государя с его январской болезни были прежними, то есть прямо противоположными тому, чего требовало его здоровье и на чем настаивали врачи».

Александр III по-прежнему не хотел признавать, что серьезно болен, и пытался вести привычный образ жизни. Прежде всего – работал. Работал много и напряженно, до глубокой ночи, оставляя на сон не более пяти часов, стараясь не пропускать всех тех многочисленных публичных мероприятий, на которых требовалось присутствие монарха. Даже будучи уже при смерти, за сутки до трагической развязки, 19 октября 1894 года, он встал и в последний раз прошел в свой кабинет к письменному столу, где подписал рескрипт по военному ведомству, после чего с ним случился обморок.

Одним словом, так и хочется воспользоваться советским штампом, говоря о причине смерти императора: «сгорел на работе».