Без вождя во главе

На месте императора Александра IIнужен был человек типа Бисмарка – с железной волей и хваткой. «В этом, наверное, и заключается трагедия Александра как человека. Он был царем, но он не смог стать ни лидером, ни вождем», – считает заместитель начальника Центра документальных публикаций РГАСПИ, доктор исторических наук Александр Репников

Портрет императора Александра II. Худ. Е.И. Ботман. 1866 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Почему, «разворошив муравейник» русской жизни, Александр II в итоге не сумел взять ситуацию под контроль? Не было хороших помощников или не хватало энергии и воли? Иными словами, кто в конечном счете оказался слабоват – окружение царя или он сам?

«Александр был царем, но не был вождем»

Фото: Наталья Львова

– Есть мнение, что один из главных просчетов Александра состоял в том, что одним людям, зачастую либеральных взглядов, он доверял разработку реформ, а другим, более консервативно настроенным, – проведение их в жизнь. Вы согласны, что это было так и что это было ошибкой?

– Да, действительно, если бы одни и те же люди могли участвовать на всех этапах – от формирования концепции до претворения ее в жизнь, реформы имели бы больше шансов на успех. Но проблема-то понятная: нельзя команду набирать только из либералов или только из консерваторов.

Соответственно, возникает вопрос взаимодействия между государственными чиновниками на всех уровнях: как избежать живого воплощения басни Крылова про лебедя, рака и щуку? Можно ли эту пеструю команду, состоящую из людей как либеральных, так и консервативных взглядов, заставить действовать в едином ключе? Вот для этого, мне кажется, у Александра II не хватало воли, не хватало того, чем должен обладать даже не обязательно монарх, а именно вождь.

– Получается, что мы все равно упираемся в личность государя?

– Да.

– И, при всем уважении, масштаб его личности не вполне соответствовал масштабу тех вызовов, которые он сам, собственно, и создал?

– Создал не только и не столько он, сколько эпоха. Император же открыл шлюзы, и начался этот потоп. Вода пришла в движение, все забурлило. Вешние воды, оттепель. (Кстати, сам термин «оттепель» – как раз из тех времен.) Так вот, когда оттепель началась и шлюзы были открыты, обнаружилась проблема: а в какой степени масштаб человека, стоящего во главе империи, соответствует тем преобразованиям, которые он сам же пробудил? Почему я упомянул слово «вождь»? Просто можно быть царем, но при этом не быть вождем, лидером, «железным человеком».

В этом, наверное, и заключается трагедия Александра II как человека. Он оказался не в силах совладать с этими вызовами. Да, он был царем, но не был лидером, не был вождем. Почему? Причин много, в том числе и его характер.

Нужен был человек типа Бисмарка – с железной волей и хваткой. Неважно, как бы его называли – «железный канцлер» или «железный министр», как писал потом консерватор Сергей Николаевич Сыромятников о Петре Столыпине. Но такого человека в тот момент не нашлось.

– Есть ли связь между реформами Александра IIи последовавшими в начале ХХ века революциями? Бытует несколько подходов. Первый – условно либеральный, согласно которому Александр не сумел завершить реформы и в результате Россия получила революцию. Второй – условно консервативный: мол, реформы не надо было и начинать, тогда бы, глядишь, и революции не было. И есть мнение, что любая модернизация порождает тяжелые социальные процессы. Тут возникают вопросы уже не к Александру II, а скорее к его преемникам, которые не сумели справиться с обрушившимися на них проблемами. Какое мнение вам ближе?

Объявление Манифеста об освобождении крестьян в московском Успенском соборе. По литографии В.Ф. Тимма (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– На Александра II я бы не стал возлагать вину за то, что произошло через десятилетия после окончания его правления. Конечно, можно заложить бомбу под будущее, но в таком случае следует спросить у преемников: почему же они эту бомбу не выявили, не извлекли и не обезвредили? Это уже их ответственность…

После гибели Александра II был период, правда сравнительно недолгий, правления Александра III. При нем консервация общественной жизни (назовем ее консервативной стабилизацией) была неизбежна. Когда главу государства прилюдно убивают в его столице, сложно ожидать от наследника, его сына продолжения реформ. Тем более после знаменитого требования исполнительного комитета «Народной воли» и т. п. Было понятно, что маятник качнется в другую сторону. Так и произошло. Александр III, говоря словами Константина Леонтьева, «подморозил» – то есть стабилизировал – ситуацию. Начался экономический рост, стали строиться железные дороги, страна вырвалась в мировые лидеры по целому ряду показателей. Но нельзя делать ставку только на «подмораживание»! И очень многое зависело уже от Николая II.

В итоге мы все-таки упираемся не в личность Александра II, который действительно в 1861 году «разворошил муравейник» (можно до бесконечности спорить, надо было его ворошить или нет) и при этом не всегда оказывался на высоте положения. Мы не можем игнорировать личность его внука, Николая II. Потому что точка невозврата, на мой взгляд, была пройдена уже при нем…

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Захарова Л.Г. Александр II // Российские самодержцы. 1801–1917. М., 1993

Александр II. Воспоминания. Дневники. СПб., 1995

«Цель власти всегда в том, чтобы сохранить систему»

– Тем не менее реформы Александра IIна самом деле великие?

– Это, с моей точки зрения, действительно так, ведь одна только отмена крепостного права привела к колоссальным переменам – и не только в экономике, политике и внутренней жизни страны. Она изменила психологию людей. Представляете, люди жили в сложившейся в течение веков системе и вдруг эта система пошатнулась и рухнула.

Как писал Некрасов:

«Порвалась цепь великая, // Порвалась – расскочилася: // Одним концом по барину, // Другим по мужику!..»

Так что, когда было отменено крепостное право и стала формироваться новая система отношений, для современников это явилось поистине великим потрясением. Что уж говорить, люди жили при советской власти всего 70 лет, но, когда в 1991 году эта власть рухнула, происходящее многими воспринималось как мировая катастрофа. А тут – века!

Что касается великих реформаторов, то Петр I, Екатерина II и Александр II, безусловно, стоят в одном ряду. Но Александру в отношении посмертной славы повезло меньше: в советское время историки ставили ему в упрек, что он реформам не способствовал и даже им препятствовал. В СССР можно было признать Петра I великим, можно было положительно отзываться о реформах Екатерины II (тем более что на годы ее правления пришлись славные победы русской армии и флота, присоединение новых территорий и т. д.).

Это же были дела давно минувших дней. А писать об императоре Александре II, что он великий, считалось «политически неправильным». К тому же убившие его народовольцы долгое время воспринимались как герои – какой уж тут «великий»! Даже в учебниках тогда говорилось не про «реформы Александра II», а просто про некие реформы этого периода, словно они вдруг взяли и появились каким-то образом независимо от монарха. Тот же если в них и участвовал, то, что называется, через силу, нехотя.

– А на самом деле как?

– На мой взгляд, конечно же, выбор, сделанный императором, во многом был именно его выбором. И в известной мере это был выбор трагический, если вспомнить, чем все обернулось для него в 1881 году.

Так или иначе, но при всех минусах реформ радость у людей от освобождения была. Не случайно в память об Александре II воздвигли большое количество монументов, в том числе и на народные, крестьянские пожертвования. И не забывайте, что самый знаменитый памятник – храм Спаса на Крови в Петербурге – тоже в какой-то степени именно народная память. Так что, отвечая на ваш предыдущий вопрос, скажу: это были великие реформы.

– Вторая распространенная характеристика реформ – «либеральные». Она корректна?

– Либеральные, да. Хотя при Александре II (как и, в свою очередь, при Александре III) была попытка сохранить некое равновесие. Это лишь с точки зрения советской историографии у нас были «качели»: сначала консерватизм Николая I, который привел к поражению в Крымской войне; потом пришел Александр II – и начались либеральные реформы; затем Александр III – и контрреформы.

Думаю, все-таки надо отказываться от такой упрощенной трактовки. Разумеется, правитель, как, наверное, и любой человек, занимающий ответственный пост и желающий, чтобы система, во главе которой он стоит, работала, не может опираться только на реформы или только на контрреформы, невозможно либо без конца набирать скорость, либо исключительно тормозить. Всякое правление характеризуется неким сочетанием средств и мер.

Элементы модернизации присутствовали даже в том периоде, который мы можем условно отнести к эпохе контрреформ. Точно так же, как элементы торможения, несомненно, присутствовали и в годы правления Александра II. И поэтому консерваторы (тот же воспитатель великих князей Константин Победоносцев, который всячески критиковал реформы), хотя и жаловались, что находятся не в фаворе, политическими изгоями не были.

Мне кажется, что при помощи ярлыков – «либерал», «консерватор», «реформы», «контрреформы» – мы больше запутываем ситуацию, чем объясняем. В конце концов, цель-то у всех была одна: сохранить систему. Изменением или консервацией этого добивались – вопрос другой. Никто же не был самоубийцей. Александр II не хотел, чтобы все для него кончилось так, как кончилось. И Николай II, когда начал царствовать, не думал о страшном конце.

Страница манифеста 19 февраля 1861 года «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Им приходилось маневрировать, пытаясь сохранить традиционную систему отношений. Но проблема в том, что если уж начались изменения, то они рано или поздно должны были привести к тому, о чем писал Победоносцев, – к подрыву самих основ монархической власти. Об этом свидетельствует и опыт Европы, вспомним Францию, Англию.

«Консерваторы не могли критиковать государя публично»

– На чем зиждилась консервативная критика реформ Александра?

– Главная рассматриваемая консерваторами проблема: вот дашь человеку свободу, а как он ею воспользуется? Во благо или во зло? Константин Победоносцев писал, что сначала нужно обратить внимание на человеческую нравственность, ибо, дав человеку свободу без нравственной основы, вы дадите ему свободу только для проявления низменных чувств. В самом деле, как люди, которым дали свободу, ею воспользовались?

Консервативный публицист Михаил Меньшиков, подводивший в 1909 году итог последних 50 лет, отмечал:

«Вообще средний человек за это полстолетие всюду в свете обнаружил себя не тем, как представляли его философы. Он вышел гораздо ниже благородной мечты о нем». Причину столь печального явления публицист усматривал не в «грехах правительства», а в том, что человек, «за редкими исключениями, крайне несовершенен», что совершенство «не есть, а его нужно достигать, притом с величайшими усилиями и долговременным обузданием своей природы – до окончательного перерождения ее в высший тип».

Возникал вопрос: насколько улучшения – будь то улучшения государственные или технические – способствуют совершенствованию нравственной природы человека? Или же не способствуют вовсе? Ведь деревенский мужик, пусть грубый и не очень образованный, мог быть более нравственным, чем мужик, который пошел в город и приобщился к кабаку, публичному дому и другим «прелестям» городской жизни. Об этом много размышлял в начале ХХ века Михаил Меньшиков.

– Как консерваторы, государственники по определению, могли критиковать реформы, проводимые самим государем?

– Вы правы, в этом кроется еще одна проблема, причем в целом для консерваторов, а не только для консерваторов той эпохи. Они не могли публично критиковать монарха. Как бы негативно ни относились Константин Победоносцев, Владимир Мещерский и другие к Александру II, они не должны были его компрометировать, и поэтому, как правило, критика звучала лишь в частной переписке. В письмах, например, Победоносцева к Александру Александровичу, будущему императору Александру III, где учитель намекал бывшему ученику, что и курс, выбранный его отцом, неправильный, и двойная семейная жизнь императора не слишком привлекательна…

Многие консерваторы для критики использовали главным образом эпистолярный жанр. Ну и, конечно, доверяли свои мысли дневникам. Понятно, что дневник – это личные записи, однако публицисты и мыслители рассчитывали, что когда-нибудь эти записи все-таки будут опубликованы. В этом тоже специфика той эпохи: вот я не могу что-то сказать публично, но в дневнике я свою позицию на данный день и месяц четко обозначу, чтобы потомки знали мое отношение к происходившему.

Наконец, была критика не конкретно императора и даже не столько самих реформ, сколько демократической, парламентской системы в целом, к которой, как полагали консерваторы, Россия как к обрыву неуклонно движется. Победоносцев, в частности, называл эту систему «великой ложью нашего времени». И при этом консерваторы ссылались на Европу. Поскольку она уже прошла этот путь, на ее примере, по их мнению, можно было убедиться в пагубности такого выбора. Обычно указывали на Францию…

– …где всегда одна сплошная революция.

– Целый ряд революций, казнь монарха и тому подобные «прелести». Любопытно, кстати, что Великобританию, где тоже казнили монарха, в связи с этим вспоминали не так уж часто. А вот Французская революция была неким символом. Тогда как для одних – символом свободы, равенства и братства, для других – символом безбожия, казней, тирании, падения нравственности и т. п.

Словом, Францию консерваторы использовали в качестве наглядного примера: далеко не надо было ходить – перед нами европейская страна. Ведь и мы – Россия после Петра – тоже европейская держава. Пугая французским опытом, философы и публицисты тем самым намекали: вот к чему это привело у них и вот что может быть у нас, если мы не остановимся.

«Движение по европейскому пути было неизбежно»

– Неужели же консерваторы критиковали саму отмену крепостного права в середине XIXвека?

– И даже в начале ХХ века! Меньшиков писал: «В крепостное время народный труд и быт регулировались культурным надзором; преследуя лень, распутство и бродяжничество, помещики ставили народ в условия достаточного питания и здорового режима. После 1861 года народ был брошен без призора. Устои семьи пошатнулись, молодежь потянулась на фабрики».

– То есть они хотели сохранить крепостничество?

– Нет, конечно, многие понимали, что крепостное право необходимо отменять. Хотя утверждения советских историков, что страна находилась в тяжелейшем кризисе, были известным преувеличением. На самом деле в тот период не было кризисной ситуации. Потом, уже при Николае II, да, она возникнет.

Однако по отношению к годам правления Александра II говорить в буквальном смысле, что, мол, если в данный момент крепостное право не отменить, то завтра нас сметут, было нельзя. Наоборот, как раз резкое изменение системы было чревато многочисленными проблемами, которые и проявились. Это и недовольство как со стороны помещиков, так и со стороны крестьян, которые теперь должны были отвечать сами за себя. А главное – распадалась уже сложившаяся система. Распадалась жестко. Хотя, на мой взгляд, столыпинские реформы были более радикальными.

Волостные старшины Бежецкого уезда Тверской губернии с мировым посредником А.Н. Трубниковым. Фотография из книги «Великая реформа. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем», изданной к 50-летию отмены крепостного права (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Крепостное право – это все-таки иерархия, некие клеточки. Победоносцев писал Николаю II в 1898 году о последствиях разрушения привычного уклада жизни: «В последнее время бессознательность миновала, умножились средства сообщения, и вопиющая разница между нищетою одних в большинстве и богатством и роскошью других в меньшинстве стала еще разительнее».

Он отмечал:

«Все это легло на массу страшною тягостью, в иных местах невыносимою. Душа народная стала возмущаться. Стали подниматься всюду вопросы: для чего мы страдаем? А другие обогащаются нашим трудом, кровью и потом? И к чему служат власти, которые в течение тысячелетий ничего не могли устроить для нашего облегчения? И к чему правительство, которое только гнетет нас податями, правителями, судами? И к чему, наконец, государство и всякая власть государственная?» Произошло то, что Константин Леонтьев называл «смесительным упрощением».

Сетуя на «реформенное 25-летие», философ утверждал: «Все низшее поднималось, все высшее – принижалось. Цензура была слишком снисходительна… Железные дороги усилили по всей России движение и быстрый обмен на западный лад. Капитализм впервые дал почувствовать свою всепожирающую силу». Страна пришла в движение. Но это движение обнажило колоссальное количество проблем, которые раньше в этих замкнутых стратах не были видны столь четко. Движение – это еще и обнажение всевозможных болячек, мусора, грязи.

– Но что предлагали консерваторы? «Подморозить» страну? Считали, что не нужно вообще никаких изменений?

– По словам Сергея Витте, ставшего при Александре III министром путей сообщения и затем министром финансов, этот император говорил о Победоносцеве: «Отличный критик, но сам никогда ничего создать не может».

В какой-то степени, безусловно, проявлялось в критике консерваторов недоверие к любой самостоятельности. К той самой самостоятельности, которая может найти выражение в самоуправлении на местах, то есть в земстве, а также в судах, свободе печати. Но может выразиться и в буйстве, убийствах, богохульстве и прочем, подтверждение чему нам в избытке дали русские революции ХХ века. Всегда есть риск, что человек использует свободу себе и другим во вред. Дашь судам относительную свободу – начнут оправдывать преступников. Дашь земствам самостоятельность – начнут вести подрывную деятельность. Дашь людям свободу печати – начнут ругать власть и проповедовать пошлость.

Важно понимать, что консервативное мышление в определенной мере исходит из того, что в человеке заключено не только добро, но и зло и, как только пресс – государства, Церкви, Системы с большой буквы – ослабевает, просыпается в нем нечто негативное, разрушительное, «зверино-агрессивное», до поры этим прессом задавленное, загнанное внутрь.

– А ведь это и случилось: стоило чуть-чуть отпустить вожжи, как все пошло именно так, как предполагали консерваторы. Самое худшее и началось – я имею в виду охоту на царя.

– На мой взгляд, Александр II привел в движение механизмы, которые сам уже не мог в полной мере контролировать. И если в жесткой системе Николая I оппозиция в лице радикальных революционеров была невозможна (для них это закончилось бы плачевно задолго до того, как они начали бы готовить что-нибудь действительно серьезное, – вспомните судьбу кружка Петрашевского, членов которого арестовали всего лишь за опасные разговоры), то при Александре эта оппозиция не только проявилась, не только оформилась, но и вступила в активную борьбу с властью.

Памятник императору Александру II в Московском Кремле. До наших дней не сохранился (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– Получается, история подтвердила справедливость опасений консерваторов?

– Получается, что да.

– Можно ли было пустить ход истории по какому-то другому руслу?

– В том-то и дело, что нет! Консерваторы вовсе не были глупыми людьми и понимали: хоть камнем ляг на пути этого потока, все равно рано или поздно поток камень своротит. Наиболее дальновидные из них, с тревогой предвидя неизбежность революционных потрясений, указывали на нестабильность монархии. Они, как и либералы, предполагали, что мы в конце концов пойдем по европейскому пути. Только либералы встречали такую перспективу с восторгом, а консерваторы – с ужасом. Выходит, и те и другие были уверены, что трон рано или поздно либо рухнет, либо превратится во что-то номинальное…

Беседовал Дмитрий Пирин

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Татищев С.С. Император Александр II, его жизнь и царствование. В 2 т. М., 1996

Ляшенко Л.М. Александр II, или История трех одиночеств. М., 2010 (серия «ЖЗЛ»)