Счастье обретения

Президент Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Ирина Антонова в интервью журналу «Историк» рассказала не только о том, куда движется современное искусство…

Первого декабря в ГМИИ имени А.С. Пушкина открылся юбилейный, ХХХV ежегодный международный музыкальный фестиваль «Декабрьские вечера Святослава Рихтера». Созданный в 1981 году по инициативе Ирины Антоновой и Святослава Рихтера, фестиваль давно уже стал настоящим символом Пушкинского музея.

По словам Ирины Александровны, основная идея фестиваля – единство культуры через синтез изобразительных искусств, музыки и поэзии. В разные годы в «Декабрьских вечерах» принимали участие такие выдающиеся музыканты, поэты, режиссеры, как Исаак Стерн, Кристоф Эшенбах, Роберт Холл, Мюррей Перайя, Андрей Вознесенский, Анатолий Эфрос, Михаил Плетнев, Гидон Кремер, Виктор Третьяков, Анна Нетребко, Денис Мацуев, Евгений Кисин, Владимир Спиваков, Наталья Гутман и многие другие, наконец, сам Святослав Рихтер.

Фестиваль, как всегда, будет проходить в течение месяца и завершится 30 декабря концертом 25-летнего французского пианиста Люки Дебарга, в этом году ставшего лауреатом Международного конкурса имени П.И. Чайковского.

Впрочем, интервью с президентом Пушкинского музея получилось совсем о другом…

– Ирина Александровна, как вы считаете: мир в целом и искусство в частности движутся все-таки в каком-то позитивном направлении или же катятся в тартарары?

– У меня нет ответа на этот вопрос. Все зависит от человека, от человечества в целом. Я считаю, что сейчас настало время разобраться с тем, что человек создал: с техникой, с интернетом, со всем тем, что облегчает ему жизнь, дает и открывает совершенно новые возможности, но одновременно убивает напрочь художественные и многие иные человеческие начала. Скоро не надо будет ходить в музей! Зачем? Все можно увидеть на экране. Зачем вам пять метров двадцать сантиметров «Давида» Микеланджело, зачем свечение его мрамора? Вы же можете увидеть это в компьютере...

– Или на телефоне.

– Да, или даже на телефоне. Можно все нащелкать на телефон и потом сказать: «Ребята, ну что ходить по музеям, у меня все есть, я и так все знаю». Мне кажется, что современные зрители постепенно теряют чувства – тактильные и зрительные ощущения. А это то, из чего состоит искусство, без чего нельзя к нему приобщиться, потому что картина, скульптура, музыка – это диалог.

Я меньше всего на свете мистик. Но я настаиваю: искусство – это диалог, потому что вы открываете его смысловое и эстетическое наполнение прежде всего в себе. Чему вы радуетесь? Что вас огорчает? Какие открытия вы сделали? Все, что вы увидели, – это ваше достояние. И это счастье обретения.

Ирина Александровна Антонова и Святослав Теофилович Рихтер на V международном музыкальном фестивале «Декабрьские вечера». 1985 год (Фото: Анатолий Гаранин / РИА НОВОСТИ)

Конечно, глупо протестовать против необходимости нового технического оснащения. Но, с другой стороны, посмотрите, как молодые люди ходят по музеям, уткнувшись в свои гаджеты. Они не замечают ничего вокруг. Они смотрят на тот прямоугольник, который у них в руках.

Первый раз я это увидела, когда была в Малаге: там открывали музей Пикассо, потому что Малага – родной город художника. Приехал король Хуан Карлос с королевой и с семьей. С ними был их маленький внук, а у него в руках – какой-то гаджет. И вот этот малыш, когда взрослые расходились, чтобы посмотреть картины, стоял в центре зала, уткнувшись в свой экран. Когда его окликали и говорили, что идут на следующий этаж, он, все так же не отрываясь от гаджета, шел за ними. Я была потрясена: он не мог оторваться – так он был привязан к этой штуке. И я поняла эту зависимость – наркотическую почти что – от этого аппарата. Понимаете, вся жизнь мальчика сконцентрировалась в этом крошечном окошечке в мир.

Так что сейчас вопрос в том, кто кого победит: мы станем на службу нашей технике или все-таки она будет служить нам.

– Для музейщиков, мне кажется, очень большая проблема возникла в связи с разрешением на фотосъемку. Люди перестают разглядывать полотна великих мастеров: войдя в зал, они тут же начинают все снимать на телефон, делать селфи на фоне классики…

– Иногда складывается впечатление, что все, что не снято, этими людьми воспринимается как не имеющее значения. Да, это есть, и это очень большая проблема. Я думаю, об этом надо писать, говорить, разъяснять, показывать, чем отличается даже хорошая репродукция от подлинной вещи.

Есть такое понятие – музейная усталость. Что это такое? Человек входит в музей и довольно быстро – минут через 30–40 – устает. Что он делал? Вроде бы ничего особенного. Но в подлинных вещах обязательно есть энергетическое поле. Потому что сложение линий, форм, сила цвета, объема и размер скульптур, живописная фактура, штрих в картине – все это вас в прямом смысле слова «нагружает». Вы даже не успели еще разобраться с сюжетом, но вы уже нагружены количеством этих чисто пластических форм, которые на вас вещают. Вы их видите, значит, они используют ваш организм – вот вы и утомились. Вы, конечно, не очень поняли отчего, но утомились. Это и есть музейная усталость. Вы не можете больше впитывать ощущения.

Посетители Дрезденской картинной галереи возле знаменитой картины Рафаэля «Сикстинская Мадонна» (Фото: РИА НОВОСТИ)

Я могу привести в пример Святослава Теофиловича Рихтера. Он часто приходил в наш музей. Однажды пришел репетировать. Я говорю: «Святослав Теофилович, пойдемте, у нас сейчас Тёрнер: в таком количестве, возможно, вы никогда его не видели». Он в ответ: «Спасибо, я его очень люблю». Мы пошли на выставку, он посмотрел – ну, я не знаю, пять-шесть вещей – и раскланивается: «Ну, я пошел». – «Святослав Теофилович, выставка скоро уедет, а у вас гастроли – вы тоже уедете. Куда же вы? Посмотрите еще!» – «Нет. Мне этого достаточно, я этим буду жить какое-то время».

ИРИНА АЛЕКСАНДРОВНА АНТОНОВА Родилась 20 марта 1922 года в Москве.В 1940 году поступила на искусствоведческое отделение Института философии, литературы и истории (ИФЛИ), позднее стала студенткой МГУ. В годы войны была медсестрой в госпитале на Красной Пресне. В 1945-м начала работать в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, одновременно училась в аспирантуре при музее. С февраля 1961-го по июль 2013 года – директор ГМИИ имени А.С. Пушкина. Во время ее директорства музей приобрел огромное международное значение, в его стенах проходили многочисленные выставки, организованные совместно с крупнейшими музеями мира. С 2011 года – член Общественной палаты РФ, с 10 июля 2013 года – президент ГМИИ

Понимаете? Он не позволял себе ходить в музей «взахлеб». Он в этом смысле был очень тонко организован. Дома у него стояли два рояля и мольберт. На мольберте всегда какая-нибудь картина или репродукция – как напоминание. Обычно она стояла какое-то время – неделю, две, особенно когда он что-то разучивал. Потом он менял ее на другую. Он был в диалоге с этим произведением. Не просто смотрел, а был в диалоге…

– На ваших глазах прошли целые поколения специалистов…

– Да, конечно.

– Как на ваш взгляд, тенденция современного образования, в данном случае искусствоведческого, имеет повышательный тренд или наоборот?

Римский зал Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

– Я бы сказала так (это не в упрек, безусловно, ныне работающим): все-таки профессорский состав несколько ослабел в университете. Это всем известно. Даже не знаю, чем это объяснить. В принципе сейчас-то возможностей, естественно, куда больше, чем прежде. Многие студенты уже побывали за границей. Кто как – кто туристом, кто с родителями.

– Стажировки опять же...

– Да. И у них возможностей приблизиться к предмету изучения, разумеется, гораздо больше, чем было у нас. Мы получали хорошее образование, но при этом, выйдя из университета, мало что видели.

– Сейчас принято ругать образование. Оно все время реформируется, и у многих есть претензии к тому, как это делается. А в вашей жизни что сыграло большую роль – образование или самообразование?

– Образование, конечно. Я училась у замечательных преподавателей, крупнейших специалистов по истории искусства – это Борис Робертович Виппер, Михаил Владимирович Алпатов, Юрий Дмитриевич Колпинский, Виктор Никитович Лазарев, Всеволод Владимирович Павлов и многие другие. Это были выдающиеся ученые.

Но я могу признаться, что у меня в жизни было еще два главных образовательных центра. Это, прежде всего, мой покойный муж, который стал, без всякого преувеличения, моим вторым университетом. Мой муж, Евсей Иосифович Ротенберг, доктор искусствоведения, всю свою жизнь занимался классическим искусством Западной Европы и научил меня видеть. Вообще, наша профессия такая, что надо действительно много смотреть. Это, знаете, как у музыканта: музыкант должен много слушать, иначе нельзя войти в профессию. Мой муж очень много мне дал в профессиональном плане.

Еще один мой университет – это, безусловно, Дрезденская галерея. Ее привезли к нам в музей в августе 1945 года. До этого мы ничего не видели – только плохонькие репродукции и диапозитивы. Я училась в университете во время войны и одновременно работала в госпитале, и в профессиональном смысле мы питались какими-то суррогатами. Мы ничего не видели, кроме каких-то, я бы сказала, теней искусства. Нам не оставалось ничего иного, кроме как просто верить нашим профессорам, тому, что они нам рассказывали об искусстве.

И вот Дрезденская галерея. Я только поступила в музей в апреле 1945-го, в залах еще не было экспозиции – и вдруг такое чудо! Это было, конечно, потрясение. Там же не только «Сикстинская Мадонна», там Джорджоне и Тициан, Рембрандт и Вермеер, Рубенс и Дюрер, Ван Эйк и Боттичелли. Великая галерея! И мы смотрели это вместе с моим мужем, который обладал потрясающим искусствоведческим зрением, и с нашим учителем, крупнейшим ученым Борисом Робертовичем Виппером. Вот, собственно, моя школа: муж, Виппер и Дрезденская галерея.

Посмотрите, как молодые люди ходят по музеям, уткнувшись в свои гаджеты. Они не замечают ничего вокруг. Они смотрят на тот прямоугольник, который у них в руках

– Можно я спрошу вас не про искусство, а про общество и политику?

– Конечно.

– Я знаю, что вы в свое время подписали письмо в поддержку политики президента в отношении Крыма…

– Да. Я считаю, это было верное решение. А последовавшие за этим санкции… Вы знаете, они все-таки позорны для тех, кто их ввел. Безусловно. И потом, они не оправданы ничем. Вы наказываете страну за то, что вам не нравится, как мы поступили. Но нам тоже очень многое может не нравиться из того, что вы делаете, однако это не значит, что мы должны прибегать к такого рода методам. Вводя их, Запад пытается ослабить Россию.

– Чем, по-вашему, закончится это противостояние?

– Мне трудно сказать, чем именно. Конечно, я все-таки считаю, что политикам хватит разума разобраться и предупредить те последствия, которыми грозит подобная конфронтация. И я надеюсь, что стороны смогут удержаться от каких-то крайних шагов и какие-то выходы будут найдены.

Основатель фестиваля «Декабрьские вечера», ежегодно проходящего в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, пианист Святослав Рихтер (Фото: Виктор Великжанин / ФОТОХРОНИКА ТАСС)

Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве (Фото: Георгий Шпикалов / ТАСС)

Потом, если говорить про Крым, все же понимают, что это сделал Хрущев. Он считал, что может взять и подарить Украине Крым. Куда это годится?

– А потом был распад СССР, когда про Крым просто забыли…

– Распад Советского Союза? Руководители трех республик собрались и решили, что страны не будет. Вот и весь «распад».

– Спасибо вам за это интервью.

Беседовал Владимир Рудаков