Убит на площади

14 декабря 1825 года на Сенатской площади получил смертельное ранение выдающийся русский полководец, санкт-петербургский генерал-губернатор Михаил Милорадович. До этого за всю историю России ни один военачальник подобного ранга не погибал вот так – в мирное время, в горниле смуты.

Портрет Михаила Андреевича Милорадовича. Худ. Джордж Доу. Не позднее 1825

В 1711 году по указу царя Петра I «на малороссийскую службу» был зачислен полковник Михаил Ильич Милорадович – представитель знатного сербского рода, происходившего из Герцеговины. Он вступил в ряды Войска Запорожского, а вот его сын Степан предпочел более спокойную жизнь малороссийского помещика. В отличие от отца, Степан Милорадович обзавелся многочисленным потомством, и один из его шестерых сыновей – Андрей Степанович – ярко проявил себя на военной службе.

Сам Суворов хорошо знал этого храброго кавалериста, отличившегося в сражениях Русско-турецкой войны 1768–1774 годов и закончившего военную карьеру генерал-поручиком. Оставив армейскую службу, Андрей Милорадович получил должность черниговского наместника. Его дом славился хлебосольством: там бывали Григорий Потемкин, Петр Румянцев, Александр Суворов – главные действующие лица тогдашней российской политической и военной жизни. Правда, визит Потемкина окончился недоразумением: хозяин дома (вероятно, во хмелю) позволил себе дерзкое высказывание о воинских талантах князя Таврического. Светлейший спешно покинул собрание, но – о великодушие сильных! – мстить впоследствии не стал. Черниговский наместник был правой рукой Румянцева в деле уничтожения малороссийской самостийности и административной безалаберности.

Еще в 1771 году у Андрея Милорадовича родился сын Михаил. О его образовании отец заботился неустанно: тот был отправлен на учебу за границу совсем мальчишкой, юношей будущий генерал от инфантерии слушал лекции в Кёнигсбергском и Гёттингенском университетах, а потом познавал военные науки в Страсбурге и Меце. Отцу не удалось с малых лет записать Михаила в гвардейский полк, но для того, чтобы все-таки добиться этой привилегии, наместник не жалел усилий. Когда Екатерина II наградила его орденом Святого Александра Невского, он взмолился: вместо ордена прошу записать сына в гвардию, в Измайловский полк. Императрица проявила щедрость к своему верному слуге: и его сын стал гвардейцем, и отец получил орден. Только вот что не радовало отца в сыне, так это чрезвычайная расточительность, но... кто без греха?

Герб графа Милорадовича

Глазомер, быстрота, натиск!

Блестящее образование, а также храбрость и остроумие способствовали быстрой карьере Михаила Милорадовича. Бравый и ловкий офицер, он пришелся по душе императору Павлу I, намеревавшемуся в краткие сроки вырастить новую военную элиту – на замену екатерининским орлам, которым он не доверял. И Милорадович в 25 лет становится полковником, а через год – генерал-майором и шефом Апшеронского полка. Великолепное начало! А тут как раз сложилась очередная антифранцузская коалиция: в Европе разворачивалась война, в которой России суждено было сыграть выдающуюся роль. Командующим союзными войсками стал вызволенный из опалы Александр Суворов, помнивший Михайлу Милорадовича еще мальчишкой. Апшеронцы пребывали в Австрии с 1798-го. Через год в Вену прибыл граф Рымникский – и началась потеха. Не просто война, а настоящий каскад побед, праздник героизма.

Суворов сразу приметил Михаила Милорадовича, приблизил его, потом сделал своим дежурным генералом. Старый фельдмаршал увидел в нем главное: Милорадович служит ревностно, а на поле брани сражается не щадя живота. Такие полководцы и нужны русским чудо-богатырям. К тому же острый на язык генерал с легкостью включался в разные эксцентрические игры, до которых Суворов был большой охотник, и они понимали друг друга с полуслова. Командующий поддерживал дружеское соперничество двух храбрецов, двух молодых военачальников – Петра Багратиона и Михаила Милорадовича. «Генерал-майор князь Багратион!

Хороша прежняя операция, мне жаль, что я Вас тронул из Нови. <…> Между прочим, Ваш приятель Милорадович колол штыками конницу, и иные последовали примеру», – писал Суворов Багратиону из Тортоны в начале мая 1799 года. Он понимал, что товарищи ревниво следят за успехами друг дружки и так и норовят отличиться.

Именно в той кампании, в которой участвовал и сын императора Константин Павлович, Милорадович вошел в ближний круг этого великого князя. Братья по оружию, они во многом оказались единомышленниками.

В сражении при Лекко 14 апреля 1799 года проявились ставшие вскоре легендарными удаль Милорадовича, его дерзкое презрение к смерти. Прибыв с гренадерами на подводах на поле боя, он бросился на врага как смерч и мгновенно переманил на свою сторону военную удачу. Суворов был восхищен: вот что значит «повелевать счастием», не дожидаясь, пока улыбнется фортуна. Глазомер, быстрота, натиск!

Сражение перед городом Лейпцигом на Вахаутских высотах. Худ. В.И. Мошков. 1815. После Битвы народов генерал Милорадович получил титул графа Российской империи

Милорадович быстро мыслил и поспешно, не теряя ни секунды действовал, и при этом действовал расчетливо. Как известно, фельдмаршал считал эти доблести фундаментом военного искусства. С восторгом он отзывался о штыках Милорадовича, направленных против французской конницы 1 мая (об этом эпизоде и идет речь в письме, приведенном выше). Строго выговаривая генералу Андрею Розенбергу после неудачной атаки в том сражении у Бассиньяно, Суворов демонстративно расхваливал Милорадовича, ставя его в пример более старшим и по возрасту, и по званию.

«Мужественный генерал-майор Милорадович, отличившийся уже при Лекко, видя стремление опасности, взявши в руки знамя, ударил на штыках, поразил и поколол против стоящую неприятельскую пехоту и конницу и, рубя сам, сломил саблю: две лошади под ним ранено. Ему многие последовали и наконец все, между ним, разные батальоны, переправясь, сзади соединились. Сражение получило иной вид, уже неприятель отступал, россияне его храбро гнали и поражали, победа блистала», – отмечал он в приказе.

Впрочем, по характеру Милорадович совсем не походил на своего спартанца-учителя: между сражениями он успевал кутить, отличался на балах, вмешивался в интриги…Граф и кавалерОн принял участие во всех кампаниях Наполеоновских войн – и заслужил репутацию одного из лучших генералов антифранцузской коалиции. Под Аустерлицем был во главе колонны, в которой пребывали со свитами два императора – российский и австрийский. Солдатская молва сохранила тогдашнее восклицание Милорадовича: «Бог мой! Пуще огня, ребята. Государь на вас смотрит!»

На Бородинском поле генерал командовал правым крылом 1-й армии. Затем возглавил арьергард, сдерживал напор французского наступления, прикрывая отход основных сил русской армии. В осенней кампании Михаил Кутузов доверял Милорадовичу самые напряженные участки борьбы с неприятелем. Так, когда приходилось принимать на себя удар Великой армии – Милорадович руководил арьергардом, а когда русские преследовали французов – он оказывался во главе авангарда. Решающим был вклад его корпуса в стратегически важную победу при Малоярославце, в разгром вражеских войск под Вязьмой. До нас дошла легенда. В одном из сражений русский авангард несколько раз нападал на батарею и всякий раз был опрокинут.

Портрет великого князя Константина Павловича на фоне сражения при Нови. Неизвестный художник. 1799

Милорадович, чтобы воодушевить солдат, бросил кучу Георгиевских крестов на батарею и закричал: «Собирайте!» Солдаты устремились с криком «Ура!» на батарею, захватили ее, а кто жив остался – взял себе измятый в огне Георгиевский крест. Невероятно? Что и говорить, Милорадович был мастером широкого, эффектного жеста.

Не успела Великая армия покинуть пределы России, как император Александр I уже поручил генералу освободить от французов Герцогство Варшавское. С этим следовало поторопиться: нельзя было давать шансов австрийцам занять польские земли. Милорадович овладел Варшавой практически бескровно.

В мае 1813 года, после неудачного для русско-прусской армии сражения при Бауцене, Милорадович, можно сказать, решил судьбу тогдашнего главнокомандующего, занявшего этот пост после смерти Кутузова, – Петра Витгенштейна. Генерал прямо заявил ему: «Беспорядки в армии умножаются ежедневно, все на вас ропщут, благо Отечества требует, чтобы назначили на место ваше другого главнокомандующего». Витгенштейн стоически перенес выволочку, и во многом потому, что ученик Суворова считался старейшим генералом: они пребывали в одном чине, но Милорадович получил свой чин раньше.

Потом, в беседе с императором, Милорадович отказался от предложения самому возглавить армию и выдвинул кандидатуру Михаила Барклая-де-Толли. Почему он в те дни усмирил свое честолюбие? Возможно, находил себя не готовым к столь обременительной ответственности. Но более вероятна другая причина: по существу, он стал инициатором отставки Витгенштейна и потому опасался, что его действия будут трактовать как нахрапистый карьеризм.

В том же 1813-м, после Битвы народов под Лейпцигом, в которой Милорадович командовал гвардией, он становится сиятельным графом Российской империи. Вдобавок к титулу Александр I вскоре пожаловал ему орден Андрея Первозванного, а также редкое почетное право носить солдатский Георгиевский крест: «Носи его, ты – друг солдат!» На том и стояла слава удалого Милорадовича. Девизом нового графского рода стали слова «Прямота меня поддерживает». Впрочем, это не значит, что прямодушный генерал был профаном в придворных играх.

А в армии в то время распевали песню на слова Федора Глинки – верного соратника и адъютанта Михаила Милорадовича.

Здесь Милорадович пред строем,Над нами Бог, победа с ним;Друзья, мы вихрем за героемВперед... умрем иль победим!

О щедрости генерала ходили легенды. Говорили, он мог купить целый рынок: фрукты, овощи, мясо – и угостить армию. В подобных жестах не только рисовка, но и своего рода военная педагогика. Так завоевывалось доверие солдат и вместе с тем взращивалась безоговорочная преданность начальству.

В Париже он попросил у императора жалованье за три года вперед и быстро спустил все в этом городе соблазнов. Война заканчивалась. Великая армия прекратила существование. Михаил Милорадович, как один из спасителей Отечества от нашествия двунадесяти языков, мог считать свою миссию выполненной. Его больше не бросали в бой, наступили мирные будни. И пиком политической карьеры бывалого воина стало его назначение столичным генерал-губернатором.

«Я надеялся на него, а он губит Россию»

На должности петербургского генерал-губернатора Милорадович публично демонстрировал хандру. Дескать, нет войны – и полководец скучает. Он (снова эффектный жест!) даже просил государя не награждать его в мирное время. Но все не так просто: судя по всему, ему нравилась такая двойная жизнь – риска в ней было не меньше, чем на поле брани. Милорадович был не чужд реформаторских прожектов. Задумывался и об освобождении крестьян, и об ограничении монархии. Щеголял либеральными устремлениями. Он мог стать богачом, но всю жизнь, оставаясь бесшабашным холостяком, тратил сверх меры. Ходить в долгах как в шелках – в этом тоже виделось своеобразное щегольство. Как и в манере одеваться ярко до нелепости, каждый день – как на карнавал.

Генерал Михаил Милорадович был кавалером многих орденов, в том числе ордена Святого Александра Невского (слева) и ордена Святой Анны I степени (справа)

Милорадович далеко не безучастный свидетель придворных интриг времен заката императора Александра I. Он был недурно осведомлен и о фрондерских движениях и, как казалось, держал в руках все нити. Его бывший адъютант, а с 1819 года правитель канцелярии при петербургском генерал-губернаторе Федор Глинка, как известно, участвовал в «Союзе спасения», позже входил в Коренную управу «Союза благоденствия». Скорее всего, губернатор имел представление о том, чем занимаются эти организации, но не спешил пресечь их деятельность, поэтому можно предположить, что по каким-то причинам он был заинтересован и в мятеже.

Между тем в тайном манифесте, подписанном императором 16 августа 1823 года, было сказано: «Наследником нашим быть второму брату нашему великому князю Николаю Павловичу». Главный кандидат на эту роль, Константин Павлович, отрекался от своих прав на престол – не только из-за морганатического брака с дочерью польского графа Жанеттой Грудзинской, но и потому, что с опаской относился к большой политике.

После смерти Александра I манифест огласили. Но Михаил Милорадович принялся энергично приводить армию к присяге новому императору Константину, не предполагавшему, правда, покидать польское далёко. Отметим здесь, что личность цесаревича воодушевляла тогда не только его старого соратника.

«Как верный подданный, должен я, конечно, печалиться о смерти государя; но, как поэт, радуюсь восшествию на престол Константина I. В нем очень много романтизма; бурная его молодость, походы с Суворовым, вражда с немцем Барклаем напоминают Генриха V. – К тому ж он умен, а с умными людьми все как-то лучше; словом, я надеюсь от него много хорошего», – писал в те дни Александр Пушкин поэту и драматургу Павлу Катенину.

О стратегии Михаила Милорадовича в период междуцарствия 1825 года возникали самые противоречивые толки и слухи – один другого таинственнее. Появилась даже радикальная версия: дескать, граф всерьез намеревался стать полномочным диктатором, оттеснив правящую династию, а тайные общества пребывали якобы под его контролем и должны были исполнить роль «передового отряда» в заговоре. Все это, разумеется, маловероятно, особенно в отсутствие внятных подтверждений.Несомненно одно: Милорадович в дни междуцарствия ощутил себя вершителем судеб. Он не раз дерзил Николаю Павловичу. Рассчитывал выиграть время, надеялся сказать Константину историческое «Ступайте править!».

В воспоминаниях о том времени сохранились поразительные свидетельства. Например, известен важный разговор генерал-губернатора с князем Александром Шаховским, знаменитым драматургом и давним приятелем Милорадовича:– Признаюсь, граф, – возразил князь Шаховской, – я бы на вашем месте прочел сперва волю покойного императора.– Извините, – ответил ему граф Милорадович, – корона для нас священна, и мы прежде всего должны исполнить свой долг. Прочесть бумаги всегда успеем, а присяга в верности нужна прежде всего. Так решил и великий князь. У кого 60 000 штыков в кармане, тот может смело говорить, – заключил Милорадович, ударив себя по карману. – Разные члены Совета пробовали мне говорить и то и другое; но сам великий князь согласился на мое предложение, и присяга была произнесена.

Были записаны и воспоминания принца Евгения Вюртембергского, племянника вдовствующей императрицы Марии Федоровны, генерала русской армии, который во многих боях сражался рядом с Милорадовичем и под его командованием. Вот рассказ принца о тех днях.

«Однажды утром встретил в приемной у императрицы графа Милорадовича. Он шепнул мне таинственно:

– Боюсь за успех дела: гвардия очень привержена к Константину.

– О каком успехе говорите вы? – возразил я удивленно. – Я ожидаю естественного перехода престолонаследия к великому князю Николаю, коль скоро Константин будет настаивать на своем отречении. Гвардия тут ни при чем.

– Совершенно верно, – отвечал граф, – ей бы не следовало тут вмешиваться, но она испокон веку привыкла к тому и сроднилась с такими понятиями».

Это слова не верноподданного, а диктатора восстания, точнее, лидера гвардейского переворота. Но времена гвардейских переворотов прошли. Константин Павлович не ехал в Петербург. Он из Варшавы требовал соблюдения положений манифеста 1823 года и дважды подтвердил свой отказ от трона. Почему дважды? Некоторые исследователи полагают, что именно из-за настойчивости Милорадовича.

13 декабря 1825 года Николай Павлович, проявив выдержку, провозгласил себя императором – и началась переприсяга, ставшая формальным поводом для волнений.

Почему же сразу не было объявлено об отречении Константина и понадобилось переприсягать? Милорадович считал: нужно сперва присягнуть Константину Павловичу, а там уж великий князь сам решит, подтвердить ли свой тайный отказ от престола. Николаю такое упорство генерала не пришлось по вкусу, но он вынужден был подчиниться. А герой 1812 года пытался использовать любую лазейку, лишь бы привести к власти Константина. Милорадович держал в уме и другой вариант развития событий: Николай дрогнет и откажется от престола в пользу малолетнего сына Александра. Вполне вероятным признавалось регентство Марии Федоровны, благоволившей, к слову, к генерал-губернатору.

Не менее актуальной для восстановления «женского правления» была и кандидатура другой царственной особы – вдовы Александра I Елизаветы Алексеевны. К ней склонялись Федор Глинка и барон Владимир Штейнгель. Последний изложил эти планы в следственных показаниях уже после 14 декабря: «Рылеев был еще нездоров, я прошел к нему поутру и <…> между прочим сказал: «Если подлинно цесаревич отрекается и если вы действительно уверены, что гвардия не любит великого князя и не присягнет ему, то что может быть благоприятнее случая сего для возведения на престол Елисаветы».

Нанесение смертельной раны Милорадовичу 14 декабря 1825 года. Гравюра 1862 года

Тут вынул я на небольшой бумажке написанный мною приказ к войскам и прочитал. Я его помню. Вот его содержание: "Храбрые воины! Император Александр I скончался, оставя Россию в бедственном положении. В завещании своем наследие престола он предоставил великому князю Николаю Павловичу; но великий князь отказался, объявив себя к тому не готовым, и первый присягнул императору Константину I. Ныне же получено известие, что и цесаревич решительно отказывается. Итак, они не хотят. Они не умеют быть отцами народа; но мы не совсем осиротели: нам осталась мать в Елисавете. Виват! Елисавета Вторая и Отечество!"».

Нежелание Константина Павловича царствовать удручало генерал-губернатора Петербурга. Однажды Милорадович остановился перед портретом цесаревича, упорно не желавшего покидать Варшаву, и сказал Федору Глинке: «Я надеялся на него, а он губит Россию». Когда стало ясно, что императором будет Николай, генерал упал духом. Но 14 декабря он исполнял свой долг и приводил армию к присяге Николаю… Нехотя.

Один – против многих

Почему Константин отказался от власти? Дело, конечно, не только в тайном манифесте 1823 года, ведь события развивались так, что он вполне мог дезавуировать то свое решение. Цесаревич боялся повторить судьбу отца, смущала его и судьба старшего брата, который занял престол, переступив через кровь. Александру тогда удалось не подпасть под влияние заговорщиков, приведших его к трону. Константин же не чувствовал в себе сил для политической борьбы. Его могла пугать и перспектива неконтролируемого усиления Милорадовича…

Генерал не умел проигрывать, но с фактом, что императором Константину не бывать, пришлось смириться. А беспорядки в столице следовало пресечь с шиком-блеском, свойственным любимцу гвардии. Он хотел въехать на мятежную Сенатскую площадь, как подобает хозяину положения. Такое не раз случалось в бою: неожиданное появление Милорадовича меняло ход сражения… Он привык, что его приказы, его поступки решают судьбы тысяч людей.

Но в этот день все пошло наперекос. Генерал въехал на Сенатскую площадь в санях, и свидание с мятежниками обернулось для него оскорбительным казусом. Его не узнали или – что хуже – не захотели узнавать. Бесцеремонно выбросили из повозки, разве что не обезоружили. Неуправляемая толпа бушевала, его командный голос не был слышен из-за шума и гула на площади. Милорадович впервые почувствовал себя беспомощным. Одна минута безвластия способна поколебать государство…

Он незамедлительно явился к Николаю – пешком, взъерошенный, непохожий на опытного царедворца. О чем он мог доложить? Ситуация опасная, нужно утихомирить мятежников, которых подстрекали, вводили в заблуждение руководители восстания. Николай Павлович выглядел более уверенным в себе, чем прежде, царская порода начинала в нем проступать. Он увидел, что Милорадович вовсе не держит в руках гвардию и гарнизон, что он отнюдь не так влиятелен, как недавно еще казался. Если вы генерал-губернатор столицы, так обеспечьте торжество законной власти. Или передайте бразды правления другому. Этот ультиматум не прозвучал напрямую, но догадаться, что он выдвинут, не составляло труда. Теперь герою 1812 года впору было не сражаться за власть, а спешно спасать свою честь. И он пошел ва-банк.

Обязанность генерал-губернатора – восстановить порядок, хотя бы и ценой собственной жизни. И Милорадович взялся объяснить мятежникам на площади нюансы престолонаследия солдатским языком. Он надеялся все решить в одиночку, не поднимая гвардию. Если в этот день не прольется кровь, новый император оценит его рвение и волю. Раздобыл коня – и на Сенатскую. Адъютант Милорадовича Александр Башуцкий поспешил за ним бегом. Быть может, если бы в той суматохе Башуцкому тоже удалось отыскать лошадь, он спас бы жизнь своему начальнику…

Генерал «рожден был хватом» – и не стал дожидаться подмоги. Никто его не прикрывал, он попытался сам переломить ситуацию. А с какой стати, собственно, ему бояться родной армии, которая выполняла его приказы беспрекословно, за милую душу?

И вот Милорадович в гуще мятежников, на коне, посреди взбаламученного моря. Один – против многих. Он приподнялся на стременах и принялся объяснять, что Константин отказался от престола, стало быть, Николай – законный император. В доказательство своей преданности Константину Павловичу генерал обнажил шпагу с гравировкой «Другу моему Милорадовичу» – подарок цесаревича.

Он говорил: я, приверженец великого князя Константина, призываю вас подчиниться закону…

Князь Евгений Оболенский ударил генерал-губернатора штыком: считается, что он пытался отогнать его лошадь. В пылу сражений Милорадович любил играть с опасностью, медлительно гарцевать под пулями – но оставался невредим. И вот впервые он получил ранение – и от русского офицера… Раздался и выстрел. Человек в штатском – Петр Каховский, как стало известно позднее, – опустил дымящийся пистолет. А герой Нови, самый могущественный военачальник тогдашней России упал на руки Башуцкого, а потом лежал на снегу… Генерал, в 50 сражениях избежавший тяжелых ранений, стал едва ли не первой жертвой российского революционного террора.

«Его хотели отнести к нему в дом, но он, сказавши, что чувствует, что рана смертельная, велел, чтобы положили его на солдатскую койку в конногвардейских казармах. Между тем как несли его мимо конногвардейского полка, который был уже выстроен, никто из генералов и офицеров не подошел к раненому герою, которого имя останется украшением наших военных летописей; тут были некоторые лица, называвшиеся его друзьями и бывшие ежедневно в доме его, и те даже не изъявили ни малейшего сочувствия. Я довершу описание подлостей современников наших, сказавши, что когда по принесении его в казармы начали его раздевать, то у него украли часы и кольцо, подаренное ему за несколько дней вдовствующей императрицею», – рассказывал Александр Башуцкий.

В последние минуты Милорадович стремился в казарму, к солдатству. В его душе жило ощущение святыни – это долг, солдатское братство, память о победах и походах. Там он и умер, не обращая внимания на мародеров. В продиктованном им прощальном письме к императору генерал просил отпустить на волю его крестьян – их было более 1,5 тыс. Распорядился и об отсылке царю шпаги, которую когда-то получил от Константина Павловича.

С тех пор она находилась у Николая I. Как реликвия, хранящая память о днях, фабулу которых никто не сумел разъяснить. Как напоминание о том, что в декабре 1825 года власть приходилось брать оружием.

Арсений Замостьянов

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004

Бондаренко А.Ю. Милорадович. М., 2008 (серия «ЖЗЛ»)

Олейников Д.И. Николай I. М., 2012 (серия «ЖЗЛ»)

Кучерская М.А. Константин Павлович. М., 2013 (серия «ЖЗЛ»)