Расстрельное дело

В апреле 1912 года в Сибири, вдалеке от столиц, на приисках Ленского золотопромышленного товарищества, были расстреляны бастовавшие рабочие. Ленский расстрел всколыхнул, казалось бы, только начавшую успокаиваться после революции 1905–1907 годов страну

Ленский расстрел. Худ. А.В. Моравов. 1930 год

Трагедия, произошедшая 4 апреля 1912 года, вызвала протест в разных слоях общества и дала толчок новому революционному подъему, который стал одной из причин свержения самодержавия пять лет спустя.

Катастрофа «Титаника»

Между тем реакция власти на случившееся была подчеркнуто спокойной. Открывая 9 апреля первое после трагедии заседание Третьей Государственной Думы, ее председатель октябрист Михаил Родзянко сообщил депутатам о кончине одного из их коллег, о смерти видного французского политического деятеля Эжена Анри Бриссона и о катастрофе «Титаника», но, как удивленно отмечает немецкий историк Манфред Хаген, вовсе промолчал о многочисленных «жертвах ленской бойни».

Еще дальше пошел министр внутренних дел Александр Макаров. Вызванный 11 апреля в Государственную Думу (официальные запросы о ленских событиях подали депутаты трех фракций – октябристов, кадетов и социал-демократов), оправдывая применение оружия его подчиненными, он заявил: «Результаты праздного шатания многочисленной толпы, агитируемой подстрекателями, проявились к этому времени во всей силе. Толпа, проникая

в полицейские дома, производила обыски, останавливала пассажирские поезда, оказывала сопротивление при попытке к выселению по исполнительным листам, не допуская вновь нанятых рабочих стать на работу. <…> Предварительным следствием установлено теперь, что цель скопища 4 апреля заключалась в том, чтобы захватить оружие, смять войска и разгромить промыслы. Согласитесь, что такие действия недопустимы… Когда потерявшая рассудок под влиянием злостных агитаторов толпа набрасывается на войска, тогда войску не остается ничего делать, как стрелять. Так было и так будет впредь».

Владимир Коковцов, в 1912 году занимавший пост председателя Совета министров Российской империи, вспоминал, что слова Макарова «произвели на Думу и печать ошеломляющее впечатление». «Забыли Распутина, забыли текущую работу, приостановили занятия комиссий и заседания общего собрания, – писал он. – Дума стала напоминать дни Первой и Второй Думы, и все свелось к "Ленскому побоищу"». На место расстрела по инициативе депутатов выехала так называемая «комиссия адвокатов», которую возглавил Александр Керенский. Вместе с тем, стремясь снизить градус общественного негодования, 27 апреля 1912 года император Николай II возложил на члена Государственного совета Сергея Манухина «проведение расследования всех обстоятельств забастовки на Ленских промыслах».

Семь месяцев спустя, 27 ноября, сенатор Манухин отослал царю доклад по итогам расследования. В нем признавалось, что стачка не носила политического характера и была вызвана тяжелейшими условиями жизни трудящихся. Николай II передал доклад в Совет министров, где его обсуждали трижды – 17, 24 и 31 января 1913 года. 15 мая того же года император одобрил доклад, но никого из виновников кровопролития наказывать не стал…

Государство в государстве

В начале ХХ века путь из Европейской России до Ленских приисков был долгим и сложным. Прииски находились в бассейне реки Лены, в 2 тыс. километров от ближайшей железнодорожной станции Иркутск. Из Иркутска требовалось преодолеть 400 километров до пристани Жигалово на Лене, откуда спуститься на тысячу с лишним километров до притока Лены – Витима, а потом подняться по Витиму на 300 километров до поселения Бодайбо – центра Ленского золотопромышленного товарищества (Лензото). Зимой движение по рекам осуществлялось на санях по льду (Витим замерзал 10–18 октября, вскрывался – 7–15 мая). В весеннюю и осеннюю распутицу сообщение с внешним миром прекращалось.

Получив в собственность Ленско-Витимское пароходство и Бодайбинскую железную дорогу, связывавшую прииски с пристанью на Витиме, Лензото превратилось в этакое государство в государстве. И хотя добычу золота компания вела хищнически, это сходило ей с рук, ибо золотопромышленники делали отчисления на содержание местной администрации. Даже генерал-губернатор Восточной Сибири Леонид Князев признавал «неприглядную зависимость правительственных органов от усмотрения и своевластия частных предпринимателей».

Рабочие приисков и член общественной комиссии, выезжавшей на место для расследования ленских событий, иркутский адвокат Александр Тюшевский (сидит слева). 1912 год (Фото: РИА Новости)

Добравшись до Бодайбо, рабочие подписывали договор о найме, где отсутствовала запись о специальности, что позволяло администрации товарищества привлекать их к любой работе. Рабочий день с 1 апреля по 1 октября длился 11 с половиной часов (в остальное время – на полчаса меньше). При этом не учитывалось время пути от казармы до шахты, хотя расстояние между ними могло достигать нескольких километров. Зачастую в шахтах доводилось работать несмотря на потоки рудничных вод.

Шахтер А.Н. Шаханин свидетельствовал: «Сушилок в бараках не было, не было и раздевалок при шахтах. Нам, шахтерам, приходилось в мокрой и грязной рабочей одежде идти в свои бараки при 40–50-градусном морозе, часто по нескольку верст. Поскольку было невозможно снять сразу замерзшую одежду и разуться, то предварительно около плиты оттаивали 10–15 минут». Также Лензото экономило на вентиляции, технике безопасности и оплате больничных. В частности, Степану Лошанову, получившему в шахте перелом ноги и пролежавшему в больнице полгода, денег за пропущенное по болезни время не выплатили.

Производственный травматизм был явлением массовым. Спуск в шахты глубиной от 30 до 40 метров происходил фактически по стремянкам. Из-за темноты и налипшей грязи рабочие срывались вниз, роняли инструменты на головы двигавшихся ниже людей.

Подробное описание бараков, куда после адского труда возвращались шахтеры, оставил адвокат Алексей Никитин (он приезжал с Керенским): «Рабочие казармы представляли из себя нечто из ряда вон выходящее в отношении своей антигигиеничности и неудобства для живущих в них. Уже один внешний вид многих из них вызывал опасение за судьбу обитающих в них: стены покривились и поддерживались подставками, в стенах и крышах щели, вместо вентиляторов – в стенах прорублены дыры, заткнутые тряпьем, окна с разбитыми стеклами… На плите чугунки с пищей, парится белье, над плитой на жердях сушится белье, пеленки, портянки, валенки, мокрая рабочая одежда. Густые испарения поднимаются от плиты, соединяются с испарением тел, испорченным дыханием воздухом – и в казармах образуется невозможная атмосфера».

Немалая часть зарплаты выдавалась рабочим талонами, которые отоваривали продуктами и вещами из лавок Лензото. Там рабочих обвешивали и обсчитывали, товары, на которые нередко завышали цены, были плохого качества. В хлебе попадались тряпки, песок, конский кал, запеченные крысы. Сдачу не давали, вынуждая покупателей отоваривать указанную в талоне сумму полностью.

Пять недель мирной стачки

29 февраля 1912 года забастовали рабочие Андреевского прииска. Поводом для протеста стала выдача в лавке жене рабочего Завалина Степаниде замороженного мяса, в котором оказался конский половой орган. Именно этот случай был последней каплей, переполнившей чашу народного терпения.

За несколько дней стачка охватила все прииски. Чтобы донести до компании свои требования, рабочие явились к исполняющему обязанности главноуправляющего приисками А.Г. Теппану. Тот предложил для переговоров с администрацией представить выборных. Что и было сделано. В итоге возник Центральный забастовочный комитет. Вопреки распространенной в советское время концепции большевистского руководства ленской стачкой, все его члены, кроме меньшевика Эдуарда Думпе, были беспартийными.

Ленские прииски. 1912 год (Фото: РИА Новости)

Политических требований рабочие не выдвигали. Они добивались восьмичасового рабочего дня, установления запретов на увольнение в зимнее время и на принуждение женщин к труду, повышения зарплаты на 30% и ее полной ежемесячной выплаты, отмены штрафов, незамедлительного оказания медицинской помощи по первому требованию больного, стопроцентной оплаты дней, которые пропускаются из-за полученных по вине Лензото травм, и 50-процентной оплаты по иным случаям потери трудоспособности, а также устранения наиболее ненавистных служащих из администрации.

Были сформулированы и «гастрономические» притязания трудящихся: «Продовольствие с кухни должно выдаваться на равных условиях со служащими. Все продукты на кухне должны выдаваться в присутствии уполномоченных, которые назначаются рабочими того района, в котором предстоит выписка. Мясо должно делиться на два сорта. Квас должен быть в летнее время за счет Лензото. Хлеб ржаной должен быть сеяный. Картофель должен быть обязательно. Капуста должна быть тоже обязательной ввиду того, что она предохраняет от цинги».

Добиваясь улучшения жилищных условий и требуя соблюдения законов и договоров, рабочие подчеркивали, что забастовка носит мирный характер. Во время стачки в казармах было запрещено употребление спиртного. Будучи незанятыми, шахтеры откликнулись на просьбу священника Николая Винокурова и за три дня помыли потолок и стены приисковой Благовещенской церкви.

Иным был настрой руководства Лензото. Правление компании находилось в Петербурге, где двери многих министерских кабинетов были для золотопромышленников открыты. Отказавшись повысить зарплату и пойти на серьезные уступки рабочим, предприниматели добивались от местных властей принятия жестких мер. К 13 марта Лензото подало мировому судье 1199 исков с требованием выселить бастовавших рабочих из казарм. Выдавая стачечникам деньги и расчетные книжки, мировой судья должен был одновременно предъявлять им иски о выселении. Поскольку другого жилья, кроме казарм, на приисках не было, идти рассчитанным рабочим с семьями предстояло ранней весной в тайгу…

Избранный способ решения трудового спора напугал иркутского губернатора Федора Бантыша: связанные с подавлением забастовки риски во многом ложились на него. Он писал в Департамент полиции: «Я категорически утверждаю, что в забастовке прежде всего и более всего виновато само Лензото, поэтому скорейшее прекращение забастовки зависит исключительно от их доброй воли». Губернатор, побывавший на приисках летом 1911 года и знавший о царивших там порядках, потребовал от компании продолжить выдачу продуктов бастовавшим и запретил выселять их из казарм.

И тогда в дело вмешался министр торговли и промышленности Сергей Тимашев, который на документе с предложением Бантыша вывел потрясающие цинизмом слова: «Я не совсем одобряю эту меру, она только усилит упорство и притязательность рабочих. По прежним моим отношениям к Лензото я знаю, что там рабочие не только не бедствуют, но необычайно

избалованны. Наблюдается прямо роскошь, их деморализующая». Впрочем, реакция министра объяснима, ведь он, как отмечал известный советский историк Корнелий Шацилло, владел акциями товарищества.

С целью направить ход событий в нужное русло в Иркутск срочно выехал представитель Лензото П.М. Саладилов. По сообщению прессы, он удостоился «ряда совещаний у местного губернатора». Нам неведомо, какие аргументы привел столичный эмиссар, но ключ к Бантышу он подобрал. Уже 29 марта, рапортуя министру внутренних дел Макарову, губернатор рассыпался в комплиментах Лензото и уверял, что дал инструкцию жандармскому ротмистру Николаю Трещенкову в случае нарушения мирного хода забастовки использовать все меры – «до воинской силы включительно».

Переброска из Киренска в Бодайбо воинской команды во главе со штабс-капитаном Санжаренко свидетельствовала о том, что это были не просто слова. 22 марта на прииски прибыл и вышеупомянутый Трещенков, являвшийся заместителем начальника Иркутского губернского жандармского управления.

Кровь на весеннем снегу

К тому моменту настроение бастовавших, по утверждению инженера Витимского горного округа Константина Тульчинского, было таково, что, «если бы Лензото прибавило хоть 5%, рабочие крикнули "ура" и стали бы на работу». Они не настаивали уже на восьмичасовом рабочем дне и были согласны на повышение зарплат на 10–15%. Тульчинский предпринял последнюю попытку разрешить конфликт мирным путем, проведя семичасовые переговоры с делегацией стачечников, но успехом она не увенчалась. Шахтеры большинством голосов решили не выходить на работу до исполнения их требований. Сам инженер за действия, ставившие Лензото в «тяжелые условия», получил нагоняй от директора Горного департамента Министерства торговли и промышленности.

1 апреля Теппан, выдавая желаемое за действительное, телеграфировал в Петербург своему руководству: «Почти все рабочие готовы немедленно приступить к работам. Необходимо для ускорения их выхода удалить из среды рабочих зачинщиков, угрожающих рабочим». «Подстрекатели» были арестованы в ночь на 4 апреля. Ими оказались члены Центрального забастовочного комитета Ефим Мимоглядов, Александр Соболев, Эдуард Думпе, Индрик Розенберг, Тимофей Соломин, Андрей Герасименко, Иоганн Будевиц, Роман Марциновский, Вельямин Вязов и Дмитрий Журанов-Иванов.

Арест выборных, коих рабочие считали лицами неприкосновенными, спровоцировал шествие 3 тыс. бастовавших к Надеждинскому прииску, где располагалась администрация. Поскольку вызволять предстояло «зачинщиков», стачечники несли общее заявление Тульчинскому и индивидуальные однотипные заявления в прокуратуру, из которых следовало, что каждый из них бастовал по своей воле и по причине нарушения Лензото договора, а «насильственных мер и подстрекательств во время забастовки со стороны рабочих не было».

Шествие встретили ротмистр Трещенков и солдаты. В тот миг, когда Тульчинский вышел бастовавшим навстречу, прогремел залп. Хотя одна часть рабочих упала на землю, а другая бросилась бежать, стрельба не прекратилась. Крики Тульчинского: «Что вы делаете, зачем стреляете в народ, ведь это не бараны!» – не остановили войска.

Жертвами расстрела (включая умерших от ран) стали 270 человек. Многие были убиты выстрелом в спину. Точное число раненых неизвестно (о полученных ранах сообщили далеко не все пострадавшие).

Тысяча возмущений

Уже 5 апреля о кровавой трагедии на Ленских приисках написала петербургская газета «Вечернее время». Реакция Лензото была молниеносной. Понимая, что шила в мешке не утаить, директор-распорядитель компании барон Альфред Гинцбург сообщил редакции «Биржевых ведомостей» о произошедшем, подчеркнув, что применение оружия было вынужденным, поскольку рабочие вели себя вызывающе. 6 апреля интервью с Гинцбургом опубликовало также «Новое время». Барон уверял, что требования бастовавших стали принимать «резко выраженный политический характер», так как «рабочих подстрекали вожаки».

Однако эта интерпретация событий не стала доминирующей. 6 апреля «Вечернее время» обвинило Лензото в том, что оно «в качестве монополиста рабочего рынка обратило рабочих в рабов». Популярная московская газета «Русское слово», в свою очередь, первой представила взгляд другой стороны, напечатав сообщение, полученное от пострадавших рабочих.

В тот же день, 6 апреля, газета «Речь» – центральный орган партии кадетов – обратила внимание своих читателей на то, что «удручающее количество жертв кажется особенно невероятным по сравнению с незначительным количеством войск, бывших на приисках». «Если бы, как гласят газетные сообщения, три тысячи рабочих произвели серьезный бунт, оправдывающий решительные действия войск, то вряд ли 340 человек команды [на самом деле их было немногим более ста. – О. Н.] в состоянии были с ними справиться. Но в действительности такого бунта, очевидно, не было, потому что из воинской части никто не пострадал…» – говорилось в этой публикации. На следующий день в передовице «Речи», продолжившей анализ ленских событий, отмечалось, что «в отрезанных от всего мира приисках каждый ротмистр чувствует себя Столыпиным».

Памятник на месте расстрела, жертвами которого стали 270 рабочих Ленских приисков. Бодайбинский район, Иркутская область (Фото: НАТАЛЬЯ ОНИЩЕНКО/ТАСС)

Легальная социал-демократическая газета «Звезда» отреагировала на ленскую трагедию 8 апреля, опубликовав на первой полосе заключенный в траурную рамку поименный список 170 убитых, а также список 196 раненых участников забастовки. 17 апреля на ее страницах появилась статья большевика Иосифа Сталина (под псевдонимом К. Солин), в которой были такие строки: «После ленских выстрелов – забастовки и протесты по России. <…> От мирной экономической забастовки на Лене – к политическим забастовкам по России, от политических забастовок по России – к многотысячной демонстрации студентов и рабочих в самом центре России, – вот чего добились представители власти в своей борьбе с рабочими».

В первом в истории номере большевистской «Правды», вышедшем 22 апреля 1912 года, объявлялось о том, что вырученные от продажи газеты средства будут перечислены «семьям рабочих, убитых на Лене»: «Там, на далекой окраине, в глухой сибирской тайге, разыгралась кровавая драма. Сотни рабочих жизней принесены в жертву ненасытному капиталу, биржевым спекулянтам».

До Первой мировой войны в печати появилось более тысячи публикаций, посвященных этим событиям. Кто знает, может быть, свой скорбный путь к 1917 году Россия начала именно на Ленских приисках…