«Первая любовь революции»

* При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».

Портрет А.Ф. Керенского. Худ. И.Е. Репин. 1917–1918 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Александр Керенский был самым настоящим кумиром российской революции. О том, почему этот человек не смог удержаться на вершине власти, рассказывает автор только что вышедшей книги «Товарищ Керенский», доктор исторических наук Борис КОЛОНИЦКИЙ.

Фото: Наталья Львова

Керенский сделал себе имя как политический адвокат. В дореволюционной России каждое свое выступление в суде он умело превращал в громкую резонансную политическую речь. Февральские дни 1917 года стали его звездным часом: он смог проявить себя не только как талантливый оратор, но и как эффективный организатор. Однако конец его карьеры в итоге оказался не менее стремительным, чем триумф.

«Человек двух миров»

– Насколько велика была популярность Керенского к началу революции?

– В тот момент в Государственной Думе были представлены две левые фракции – трудовиков, которых возглавлял Керенский, и социал-демократов меньшевиков. Лидер последних Николай Чхеидзе был не очень сильным оратором и не самым хорошим актером, что, в общем-то, является частью профессии политика. В отличие от него Керенский любил выступать, умел сконцентрировать на себе интерес и привлечь внимание прессы. Словом, он был самым левым из известных депутатов и самым известным из левых.

Кроме того, не будем забывать, что накануне Февральской революции Керенский занимал очень важную позицию. С одной стороны, являлся членом Государственной Думы, которого защищала депутатская неприкосновенность, и, соответственно, имел ресурсы, связи в элите, а также располагал сведениями особой значимости. С другой стороны, он был в постоянном контакте с нелегальными организациями. Некоторые встречи радикальных левых групп, которые пытались, пусть и безуспешно, создать единый фронт борьбы с самодержавием, проходили у него на квартире. Таким образом, к нему стекалась самая разнообразная информация, он был человеком двух миров, в каждом из которых имел высокий авторитет.

– Какова была реальная роль Керенского в свержении царского режима?

– Керенский был не последней скрипкой в большом оркестре организаторов революции. Он сделал две важных вещи. Во-первых, в дни восстания ввел солдат в Таврический дворец – резиденцию Государственной Думы, и это значительно изменило саму атмосферу принятия решений в критический момент. Одно дело – чинные заседания, где все прописано, где существует какой-то этикет, где есть регламент и ритуал. И другое – когда по соседству находятся вооруженные взбунтовавшиеся солдаты. Депутаты все больше и больше чувствовали себя не в своей тарелке, зато Керенский как митинговый политик, напротив, все увереннее брал ситуацию в свои руки. И вторая важная вещь, которую он приказал сделать, – арестовать деятелей старого режима.

Это были смелые поступки. Потому что 27 февраля (12 марта) 1917-го на самом деле было еще совершенно неясно, кто в итоге победит. А Керенский, взяв инициативу на себя, заслужил славу вождя революции.

Александр Керенский (второй справа сидит) среди членов фракции трудовиков Четвертой Государственной Думы (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– То есть в политической решимости ему не откажешь?

– Мало кто знает о том, что в 1916 году Керенский перенес серьезнейшую операцию. У него был туберкулез почки, и почку вырезали. Накануне Февраля он все еще был в очень плохой форме: ходил с палочкой, лицо серое. Возможно, он вообще предполагал, что человек конченый, что жить ему осталось недолго, а значит, надо успеть сделать нечто значимое. Я вот часто думаю: как бы Керенский себя вел, если бы знал, что доживет до очень преклонного возраста? Стал бы 15 (28) февраля 1917 года произносить речь с оправданием террористических методов борьбы за власть, за которую ему очевидно грозил арест, а императрица Александра Федоровна и вовсе желала, чтобы его повесили? Трудно сказать. Единственное, что можно утверждать точно, – весной 1917-го он торопился жить.

Эффективный министр юстиции

– Интересно, почему в лидеры революции, да и не только революции, но и в конечном итоге Временного правительства, выдвинулся человек без всякого реального опыта управления?

– Смею вас уверить, что у других этого опыта тоже было не очень много, в чем большая трагедия России. В начале ХХ века страна вступила на весьма рискованный путь – перехода от самодержавной монархии к конституционной. Некоторые историки считают даже, что конституционная монархия уже утвердилась, другие это оспаривают. Я же думаю, что без определений данного термина такой спор вести бессмысленно и важно просто констатировать, что страна переживала некий переходный период. В процессе этого перехода в России появились профессиональные политики – члены Государственной Думы. У них была какая-то власть – контроль над частью бюджета, над некоторыми сферами законодательства. Плюс информированность. Плюс влияние на общественное движение.

КЕРЕНСКИЙ ХОТЕЛ ПРЕДОТВРАТИТЬ ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ, КОГДА ОНА УЖЕ ФАКТИЧЕСКИ НАЧАЛАСЬ

Но что такое политик? Для него идеальная ситуация – власть без ответственности. Иметь все бонусы и не иметь никаких неприятностей. Это ровно то, что было у депутатов тогдашней Государственной Думы в условиях, когда до ответственного правительства было еще очень далеко. В подобной ситуации легко наращивать свою популярность, критикуя правительство без каких-либо опасений, что потом придется самому за что-то отвечать и самому что-то менять и налаживать. Чем, собственно, и занимались многие депутаты, в том числе Керенский.

Таким образом, если вы не имеете ответственного перед парламентом правительства, вы неизбежно будете иметь более или менее безответственную оппозицию. Я не говорю, что все члены Думы были безответственными людьми. Некоторые из них были очень ответственными и порядочными, но опыта государственного управления у них не было, как не было его и ни у одного министра Временного правительства.

На этом фоне Керенский – министр юстиции в первом составе Временного правительства – представлялся весьма эффективным. Он принимал меры, которые были достаточно популярными, в отношении которых в обществе существовал консенсус, и делал это в принципе успешно.

Действительно, в первые месяцы революции имелся пакет реформ, по поводу которых ни у кого возражения не было, – отмена смертной казни, амнистия, наказание слуг старого режима. Это же не вопрос о войне и мире или вопрос о земле, которые раскалывали страну. Консенсусные решения принимать всегда легко и приятно. Тем более что многие решения Временного правительства приписывались лично Керенскому, потому что он как министр юстиции визировал их наряду с министром-председателем.

– Участие в масонской организации как-то способствовало революционной карьере Керенского?

– Какую-то роль это, конечно, играло. Но тут очень большое поле для спекуляций, потому что мы точно знаем, что всего про масонов мы не знаем. И даже если узнаем, все равно кто-то скажет, что это не вся правда, – это вечная сказка про белого бычка.

Вот, например, петербургский адвокат Александр Гальперн, который был генеральным секретарем ложи «Великий Восток народов России» после Керенского и был при нем управляющим делами Временного правительства, говорил, что именно они «сделали» Керенского, заявлял: «Это наша ответственность». Казалось бы, прямое свидетельство, но я к нему отношусь осторожно. Потому что масоны приглашали в свои ряды не абы кого с улицы, а тех, за кем уже стоял некоторый авторитет. И само по себе объединение, о котором мы ведем речь, не занималось выработкой генеральной линии, обязательной для всех его членов. Нет, вероятнее всего, это был обмен мнениями, зондирование почвы. И неудивительно, что в 1917 году члены этого объединения оказались на разных сторонах политического поля.

Лев Чермак, общественный деятель и известный статистик, писал, что в какой-то момент он подошел к Чхеидзе – председателю Исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и тоже масону – и напомнил ему об общем масонском прошлом. На что тот сказал, что сейчас уже совершенно другое время, другие доминанты. То есть дал понять, что воспоминания о масонском прошлом в новых обстоятельствах неуместны.

Понимаете, 1917 год – это время массовой политики, время, когда возможности для узких элитных соглашений были весьма ограничены. Время, когда социальные лифты выкидывали наверх совершенно неожиданных людей, а старые комбинации оставались совсем в иных измерениях.

Культ Керенского

Отношение населения к Александру Керенскому в первые месяцы после Февраля по масштабам еще нельзя сопоставлять с установившимися позднее культами Владимира Ленина, Льва Троцкого и уж тем более Иосифа Сталина, однако важнейшие формы прославления «вождя народа» были выработаны уже тогда, в марте-июне 1917 года.

«Ни один другой деятель той поры не мог похвастаться таким количеством брошюр, посвященных его биографии. Репутация "народного трибуна", боровшегося со "старым режимом", слава "пророка", провозглашавшего грядущий крах монархии, – все это подтверждало статус вождя. Описывая уникального вождя-спасителя, авторы пропагандистских текстов часто использовали тему "любви", "первой любви" и тему "слияния" вождя и народа.

Здоровье политического лидера объявлялось "всенародным достоянием", а необходимость его беречь – актуальной и всеобщей политической задачей. Министр юстиции воспринимался как уникальный политик, от физического существования, от состояния здоровья которого зависели судьбы страны.

Образы "министра народной правды", "демократического министра" диктовали необходимость использования новой риторики, новых, "демократических" жестов и ритуалов. Своими демократическими манерами, своей демонстративной доступностью и простотой Керенский покорял сердца многих делегатов, фронтовиков и провинциалов, совершающих паломничества в революционную столицу. Их восторженная реакция после встреч с вождем весьма напоминает известные приводимые в советских хрестоматиях описания образцовых крестьян-ходоков, посещавших Ленина.

"Демократический" стиль Керенского копировался революционными активистами, "комитетчиками" разного уровня, которые испытывали влияние его риторики и репрезентационной тактики, – они усердно пожимали руки избирателям, демонстрировали свой аскетизм, облачались в нарочито скромные тужурки.

Эти образы были необычайно важны при создании репутации "народного вождя", а Керенский в силу своих способностей стал политическим вождем людей политизирующихся, "просыпающихся" к политической деятельности».

Из книги Б.И. Колоницкого «"Товарищ Керенский": антимонархическая революция и формирование культа "вождя народа". Март-июнь 1917 года»

Военный и морской министр Александр Керенский на смотре Царскосельского гарнизона. Июнь 1917 года

«Нужно ли любить премьер-министра?»

– В первые месяцы после Февраля возник буквально культ Керенского. Участвовал ли он сам в его создании?

– Порой Керенский выступал в качестве сценариста, режиссера и главного действующего лица. Я не уверен, что сознательно формировал свой культ, но популярность он любил, к популярности стремился, что называется, чувствовал момент. В этом смысле его роль в создании собственной повсеместной известности очень-очень велика.

– Эта популярность формировалась как-то целенаправленно или это происходило, как говорится, стихийно?

– Противопоставление стихийности и организованности – ложное. Допустим, когда футбольные хулиганы начинают мутузить друг друга, это стихийно или организованно? Иногда, может быть, они утром, попивая пивко, и не думают, что будут участвовать в мордобое, но, с другой стороны, культурно они к этому подготовлены – они знают, как задирать противника, знают речовки, кричалки, обидные прозвища. В ходе революции стихийность и организованность сочетаются примерно так же.

То есть, конечно, у Керенского были какие-то группы поддержки, которые – иногда искренне и бескорыстно, иногда искренне и небескорыстно, иногда неискренне и небескорыстно – занимались формированием его «культа». Это в первую очередь правые эсеры, трудовики.

Однако когда мы говорим о таких материях, как популярность политика, то особенно интересно посмотреть, как и в какой момент к этому подключается рынок, то есть когда люди начинают печатать чьи-то портреты, рассчитывая, что эти портреты купят. Совершенно непонятно, насколько искренен по отношению к объекту этого культа тот или иной торговец, но очевидно, что он точно хочет получить деньги за этот товар. В общем, многие тогда, руководствуясь разными мотивами, способствовали популярности Керенского.

Некоторые мои коллеги используют термин «пиар» в применении к политическим процессам 1917 года. Но я думаю, что это все-таки немножко анахронично, поскольку пиар требует какой-то обратной связи, социологических исследований, то есть определенной научной базы. В тот момент речь об этом еще не шла.

– Можем ли мы говорить о каких-то источниках этого культа, о каких-то образцах в рамках нашей культуры?

– Культурная генеалогия – это очень сложно. На мой взгляд, сыграла свою роль традиция российского революционного подполья, созданная еще народовольцами, – культ вождей, героев, мучеников революционного движения, культ борцов за свободу. Я вижу также русскую традицию почитания вождей армии. И когда смыкаются образы борца за свободу и вождя армии, тут-то революционный культ, видимо, и зарождается.

Мне кажется, что в скрытой форме на возникновение культа Керенского повлияла и монархическая традиция. Британский посол в России Джордж Бьюкенен вспоминал, что в дни революции какой-то русский солдат якобы заметил: «Да, нам нужна республика, но во главе ее должен стоять хороший царь». Думаю, эти слова в какой-то мере отражают реальность: весной 1917 года жители России оказались в совершенно новом для себя политическом мире, для которого еще не было придумано названия. И дело тут даже не в новых терминах. И в эмоциональном отношении представление об этом мире не было сформировано.

Действительно, «хорошего царя», допустим, нужно любить. А нужно ли любить премьер-министра? Или достаточно просто уважать? Тогда сразу другой вопрос: можно ли уважать главу государства и в то же время шутить над ним? Можно ли рисовать на него карикатуры? И так далее. Неясно было, с чего начинать и на каком уровне заканчивать сакрализацию.

Александр Керенский на фронте накануне июньского наступления русской армии. 1917 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

БЕЛОЕ ДВИЖЕНИЕ НАЧИНАЛОСЬ С ИДЕИ СКИНУТЬ БОЛЬШЕВИКОВ, КОТОРЫХ СЧИТАЛИ ЛИШЬ АГЕНТАМИ НЕМЦЕВ, ЧТОБЫ ПОТОМ ВМЕСТЕ С СОЮЗНИКАМИ ВОЕВАТЬ ДАЛЬШЕ, ДО ПОЛНОЙ ПОБЕДЫ В МИРОВОЙ ВОЙНЕ

На двух стульях

– На какие силы опирался Керенский, кого он представлял как политический лидер?

– Это очень интересный вопрос, потому что, с одной стороны, собственной политической базы у него не было. За ним не стояла какая-либо сильная политическая партия со своей машиной, ибо трудовики, которых Керенский представлял в Государственной Думе, скорее являлись не очень крупной интеллигентской группой. После Февраля он заявил о принадлежности к партии эсеров, а это, наоборот, была огромная сила, численность которой, по некоторым оценкам, доходила до миллиона человек. Однако Керенский, хоть и был для многих самым известным эсером, в то же время внутри партии выступал в значительной мере маргиналом, его не избрали даже в Центральный комитет, что, конечно, обернулось большим скандалом.

С другой стороны, все это работало ему в плюс, потому что в 1917 году партийность зачастую воспринималась с негативным оттенком. Многие неофиты политической жизни считали, что у партий эгоистические интересы, а «мы должны жить интересами всего народа». Коалиция, которая сложилась после Февраля и как-то просуществовала до Октября, – это коалиция умеренных социалистов и либералов, поддерживаемых частью бизнеса и частью генералитета. И действенность этого соглашения зависела от того, как умеренные социалисты смогут договориться с осколками старой элиты. При этом Керенский был как раз посередине.

Можно, безусловно, сказать, что он сидел на двух стульях. Хотя вообще-то на двух стульях иногда удается довольно удобно устроиться, если их из-под тебя не вытаскивают. И если продолжить метафору, то Керенский эти стулья вовремя под собой сдвигал, то есть воспроизводил эту коалицию, снова и снова, что требовало немалых, честно говоря, способностей. Я не знаю, рефлексировал ли он по этому поводу или просто действовал как политическое животное, опираясь исключительно на интуицию, но ему было ясно одно: вне этой коалиции у него нет силы. Он человек коалиции.

– У него была собственная программа?

– Его программа – это Республика, в которую Керенский верил как в заклинание. Такая же наивная вера, как вера в демократию в эпоху перестройки: мол, демократия, а также права, свободы, самоуправление – универсальный ключ к решению всех проблем. В этом смысле Керенский – республиканско-либеральный политик. Социализма в нем было немного, хотя про социализм он тоже говорил.

Но вопрос программы – это вопрос о стратегии, а Керенский – тактик. Что на самом деле не так уж и плохо, ведь в политике часто тактика бывает важнее стратегии. «Движение – все, конечная цель – ничто», как утверждал не без оснований немецкий социалист и политический философ Эдуард Бернштейн. Тактика видоизменяет стратегические задачи. В этом не было большой проблемы.

Между тем тактика Керенского, как мы уже отмечали, постоянно заключалась в создании максимально широкой коалиции. Например, в годы Первой мировой он старался объединить (и иногда ему это удавалось) в противодействии существующему режиму и сторонников, и противников войны. Одним он говорил, что для того, чтобы кончить войну, нужно свергнуть режим, другим (иногда он и сам в это искренне верил) – что победа в войне невозможна при режиме, который тогда считали предательским. После Февраля Керенский пытался создать коалицию на почве революционного оборончества: сейчас мы обороняем страну от германского империализма, а значит, нужно на этом договориться и примириться.

Его же собственная политическая задача состояла в том, чтобы довести страну до Учредительного собрания, а там, полагал он, как-то все устроится, поскольку демократия и республика – Керенский был в этом уверен – сами собой решат все проблемы, ибо воля народа священна.

Но на каком-то этапе отсутствие проработанной программы реформ и проверенной команды все-таки стало для него минусом.

Возьмем Ленина, чей опыт в большой политике к тому времени был весьма внушительным. Через него прошли сотни, если не тысячи партийцев разного калибра, он знал их профессиональные, личные качества, то есть имел пул людей, из которых мог подбирать кадры.

У Керенского же был немножко другой кадровый состав под рукой. Это представители радикальной интеллигенции, в первую очередь из Петербурга, хорошо знакомые между собой. Отметим, не политическая партия, где многое уже переговорено, где не раз уже возникали конфликты, где каждый знал друг другу цену. Для задач Министерства юстиции этого круга было достаточно: у Керенского была довольно спетая компания так называемой «молодой адвокатуры» с репутацией политических защитников. Но даже ставкой на этих людей он сразу несколько оскорбил сословие прокуроров и судейских. И не исключено, что в перспективе и там возникли бы какие-то проблемы.

Что уж говорить о министре-председателе Керенском, которому нужно было решать сразу тысячи мелких и крупных вопросов, каждый из которых таил в себе бездонное море возможностей для конфронтации и раскола.

Главная ошибка Керенского

– Кстати, о Ленине. Еще «бабушка русской революции» Екатерина Брешко-Брешковская считала, что Керенскому стоило просто «убрать» Ленина и это сразу решило бы множество проблем. На ваш взгляд, то, что он этого не сделал, было политической ошибкой?

– Большая победа советской историографии и советской пропаганды – это лениноцентризм, присутствующий и в современной науке. Несомненное их достижение состоит в том, что видение революции антикоммунистами по структуре повторяет взгляд коммунистов. Я называю это «партийностью второй степени». Действительно, что было бы, если бы Ленину упал на голову кирпич где-то там в сентябре, а Льва Троцкого, для чистоты эксперимента, переехал бы трамвай в начале октября? Что-то изменилось бы? Думаю, это несколько наивный подход.

Понимаете, конфликт между Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов и Временным правительством был запрограммирован. Ну конечно, без сильных руководителей у Петросовета было бы меньше шансов, лидеры – это всегда очень важно. Но конфликт-то был институциональный, а не связанный с позицией лично Ленина. Вот вам и ответ на вопрос.

Александр Керенский участвует в молебне о победе. Июнь 1917 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– То есть если бы не было Ленина…

– …могла бы сложиться такая ситуация, что наверх вытолкнуло бы кого-то другого, даже Льва Каменева и Григория Зиновьева с их умеренной позицией.

На мой взгляд, после дела главнокомандующего Лавра Корнилова механизм гражданской войны был уже запущен. Ленин и многие большевики (хотя и не все, потому что большевики были очень разные – психологически, культурно, политически) оказались готовы пойти на гражданскую войну: одни – чтобы прекратить войну мировую, а другие, как Ленин, – чтобы устроить мировую революцию.

Но и такие люди, как генерал Корнилов, готовы были пойти на гражданскую войну, на «маленькую и победоносную», как им казалось, во имя того, чтобы продолжать участвовать в мировой войне. Ведь Белое движение начиналось с идеи скинуть большевиков, которых считали лишь агентами немцев, чтобы вместе с союзниками воевать дальше, а потом насладиться плодами победы.

Керенского называли «русским Бонапартом», но в некоторых отношениях он мне больше напоминает Авраама Линкольна в Америке. Линкольн-то вообще был очень циничный политик: сколачивал коалиции, старался держать максимально широкий фронт, иногда обещая одно одним, противоположное другим. Но когда он понимал, что конфликт неизбежен, говорил: о’кей, гражданская война, значит, гражданская война, так тому и быть.

– А Керенский так не смог?

– А Керенский хотел предотвратить гражданскую войну, когда она уже фактически началась. В этом и заключалась его политическая ошибка. Он пошел наперекор стихии, и стихия смела его со своего пути.

Беседовал Дмитрий Пирин